Гидеон поднялся из кресла и приблизился к ней.

– Да, если мы с Хэвером заключим сделку, которая будет устраивать обоих, я буду иметь дело с ним.

Говоря, он туго затянул пояс вокруг ее грудей, отчего они стали выглядеть еще соблазнительнее. Они были твердыми, округлыми, с туго натянутой кожей, из сосков выступало материнское молоко. Дендре выглядела потрясающе сексуальной, невероятно похотливой, поза ее была вызывающей.

– Понравился тебе Хэвер? – спросил Гидеон, гладя ее груди.

– Нет, – ответила Дендре. Ее голос дрожал.

Эта дрожь была хорошо знакома Гидеону. Когда Дендре хотела его так, что теряла контроль над собой, она всегда звучала в ее голосе. Сейчас Дендре была особенно напориста в своей сексуальности, а он восхищался этим в женщинах не меньше, чем внезапной, полной покорностью сексуальным требованиям мужчины.

– Ты привыкнешь к нему. И он станет самым значительным после меня человеком в твоей жизни, – сказал Гидеон Дендре.

– Давай пока что забудем о нем, – взмолилась она.

– Забыли, – сказал Гидеон, наклонился, захватил ртом ее грудь и принялся сильно сосать.

Дендре подумала, что может потерять сознание, таким острым было сексуальное наслаждение. Она испытывала и восторг, и боль: Гидеон сосал ее молоко, а груди были туго перетянуты. Она застонала, заныла, забилась в экстазе. Попросила его пощадить ее.

– О нет. Это только начало, – ответил Гидеон и прильнул губами к другой груди.

Его ищущие пальцы нашли ее влажной, горячей от страсти. Он стал ласкать ее, требовательно, до боли, и от этого, от губ, высасывающих у нее молоко, Дендре жадно захотела любых порочных ощущений, которых раньше не испытывала и не пыталась себе представить. Она сказала об этом Гидеону, находившемуся в том же состоянии, и тот возбудился еще больше, хотя, казалось, это было невозможно.

Он чуть ли не сорвал с себя одежду, говоря при этом ей:

– Вот такая ты превосходная, восхитительная. Ты возбуждаешь меня сверх всякой меры своей страстью ко мне.

Гидеон снял пояс с грудей, обмотал вокруг ее шеи и повел Дендре к трубе, проложенной вдоль стены. Сначала связал ее руки, потом повернул ее к стене, привязал к трубе. Отошел на несколько минут и вернулся с шарфом, которым завязал ей глаза.

Дендре охватило новое сильное чувство – страх.

– Мне это что-то не нравится, – прошептала она.

Но Гидеон ее не услышал, его не было рядом. Он пошел к холодильнику за одной из бутылок шампанского, которые подарил им Хэвер. Дендре позвала его несколько раз, но ответа не было. В мастерской было тихо, и даже тишина казалась сексуальной. Дендре замерзла, сердце ее колотилось. Потом она услышала выстрел и вздрогнула.

– Что это?

На сей раз Гидеон ответил:

– Это игра в доверие, развратный секс и любовь. А ты подумала, что я в тебя стреляю?

– Нет. Я знаю, что ты не причинишь мне вреда.

– Правильный ответ. Получишь за него шампанского, – сказал Гидеон.

Он подошел к Дендре, велел открыть рот и стал лить в него вино, медленно, чтобы она не поперхнулась. Шампанское капало изо рта и стекало струйками по телу. Гидеон слизывал их. Сделав несколько глотков из бутылки, он поставил ее на пол и отвязал Дендре от трубы. И, не снимая пояса с шеи, повел к одеялу, которое расстелил на полу.

Дендре нашла странно восхитительным заниматься сексом с мужчиной, которого не может видеть. Ее охватила страсть и затмила рассудок, Гидеон перестал существовать. Были только его губы, его пенис, ласкающие руки и временами мучительное врезание пояса в плоть, когда она сладострастными стонами и криками нарушала молчание, на котором настаивал Гидеон. Дендре потеряла счет своим оргазмам. Помнила только, как великолепно было ощущать его вкус во рту, подчиняться всем его сексуальным требованиям.

Они несколько часов занимались любовью, и время от времени она засыпала в его объятиях. Когда наконец Гидеон снял повязку с ее глаз и развязал руки, она впервые увидела синие полосы на груди от пояса. Пока Дендре спала, Гидеон превратил ее в живое произведение искусства: вокруг ее сосков были нарисованы янтарные круги, сами соски, покрасневшие, с синяками от его губ, были оставлены как есть. Вокруг ее шеи была изображена темно-синяя цепь, на руках и ногах – узоры цвета хны.

– Я красивее, чем могла себе представить, – сказала Дендре Гидеону со слезами счастья на глазах.

Гидеон выбился из сил, но все же хотел еще раз довести "ее до экстаза – эту роскошную женщину, его творение. И воспользовался нефритовой японской вещицей семнадцатого века, изящно изваянным пенисом. Это был подарок Хэвера, полученный, когда Гидеон только приехал в Нью-Йорк и они проводили дни и ночи в оргиях с соблазнительными, женщинами.

Гидеон находил необычайно эротичным доводить Дендре до оргазма. Особенно этой ночью, когда мир принадлежал ему и он расписал жену, превратил в свое творение, в произведение искусства, только для них двоих. Оргазм ее был сильным, обильным. Вынутый из лона нефрит блестел, словно был погружен в нектар, и Гидеон начал облизывать его.

Он поднял Дендре с пола, повел в ванную и вымыл. Она была так обессилена, что не могла говорить, сердце ее было переполнено страстью от зрелища того, как он вылизывал вынутый из ее лона нефритовый пенис. Много ли мужчин любили своих женщин настолько, чтобы ублажать подобным образом? Наверняка нет. И вновь она ощутила благодарность за его любовь.

Лежа рядом с Дендре в постели, Гидеон поцеловал ее перед сном и сказал, что она замечательная любовница. Пообещал, что подобные великолепные ночи у них будут всегда.

Утром он разбудил Дендре поцелуем и положил рядом с ней Эмбер.

– Уже очень поздно. Я позаботился о ней, чтобы утро у тебя было без хлопот.

– Ты куда собираешься? – спросила Дендре.

– В одиннадцать у меня встреча с Хэвером.

Дендре воспрянула к жизни и села на постели. Она еще никогда не спала так крепко и не просыпалась так поздно. В последнее время Гидеон будил ее поцелуями не позднее шести часов. Он любил быть у мольберта не позже семи, как бы долго ни работал накануне вечером. Дендре даже слегка растерялась, увидев мужа, одетого в черный пиджак с бархатным воротником для поездки в центр города. Он не лежал рядом с ней, чтобы поцеловать ее, а на свое место положил Эмбер.

Дендре поцеловала ребенка и подумала, не отдаляется ли уже от нее Гидеон. Муж с женой глядели друг другу в глаза, она искала какого-нибудь малейшего признака его одобрения. И едва не вскрикнула от радости, получив то, в чем больше всего нуждалась: второй поцелуй себе и еще один в лобик Эмбер.

– Вернусь, когда смогу. Но возможно, только под вечер, а то и позже. Хочу обсудить с Хэвером все пункты контракта, чтобы уже никогда к этому не возвращаться.

Когда торжествующий Гидеон вернулся, было почти одиннадцать вечера. Дендре переставила столик, за которым они обедали, поближе к камину. Едва послышался сигнал домофона, она зажгла свечи и стала поправлять букетик цветов, купленный на последние гроши из недельного бюджета. Вторую половину дня она провела за приготовлением праздничного обеда на двухконфорочной электроплитке: цыпленка в сметанно-грибном соусе, мороженого с повидлом, виски и орехами. Того, что любил Гидеон. Вторая бутылка шампанского из тех, что дал накануне Хэвер, охлаждалась в оцинкованном ведре, служившем для мытья полов.

Гидеон был тронут зрелищем столика и свечей. Дендре стояла у огня с Эмбер на руках. Его жена и ребенок с их чистыми душами сияли звездами на фоне их унылого, неприглядного чердака.

Он подошел к Дендре, поцеловал ее и младенца.

– Может, тебе не хочется меняться, родная моя, но ты определенно меняешься в лучшую сторону. Как ты узнала, что я не обедал?

– Я не знала. Но это наш дом, а мы всегда ели дома, если никуда не выбирались с мамой и папой, – ответила она.

– Я заключил сделку с Хэвером, доволен всем, он тоже. Чувствую себя самым счастливым человеком на свете. И самым голодным.