— Мы получили приказ отойти, господин штурмбаннфюрер? Приказ от вышестоящего командования?

Стервятник отрицательно покачал головой:

— Нет, Фик. Это мой собственный приказ.

— Но, господин штурмбаннфюрер, «Вотан» никогда не отступает, — попытался возразить оберштурмфюрер Шварц.

— Мы и не отступаем. — Стервятник ухмыльнулся. — Мы выравниваем линию фронта.

— Рейхсфюрер СС оценит это по-другому! — воскликнул Шварц.

— Если честно, Шварц, — спокойно произнес Стервятник, — рейхсфюрер может пойти и обоссать свой рукав. Я-то сражаюсь здесь, а он руководит нами из уютного и теплого берлинского кабинета.

— Я выражаю официальный протест против вашего решения, — запальчиво воскликнул было оберштурмфюрер Шварц, но Стервятник жестом приказал ему замолчать.

— Мне нужен доброволец, — сказал он. — Человек, который останется здесь и будет стрелять по русским из пулемета хотя бы в течение двух часов после того, как мы уйдем. Это позволит нам оторваться. Разумеется, этот человек станет смертником. — Он проговорил это совершенно ровным тоном, точно объявляя дату какого-то рядового спортивного соревнования. — Естественно, этот человек будет представлен посмертно к Рыцарскому кресту Железного креста. Это даже не обсуждается…

— Господин штурмбаннфюрер, — выступил вперед Фик, — я готов это сделать.

— Но, Фик, — возразил было фон Доденбург, — вы не в той форме, чтобы…

— Фик вполне подойдет, — оборвал его Стервятник. — Благодарю вас, унтерштурмфюрер! — Он пожал Фику руку. — Благодарю вас от имени всего батальона. Мы никогда вас не забудем.

На усталом лице Фика появился румянец. Он явно был доволен.

— Пойду проверю пулеметы, пока еще не совсем стемнело, — бросил он и направился к выходу из командного пункта.

Все офицеры и унтер-фюреры «Вотана», как по команде, отдали ему честь, пока он выходил в бушующую метель.

Фон Доденбург дождался, пока Фик покинет их, и резко повернулся к Стервятнику.

— Почему вы поступили подобным образом, господин штурмбаннфюрер? — злым голосом спросил он. — Вы же видите, что из-за ранения он немного не в себе. Он просто не соображает, что делает. Разрешите мне сделать это. Я не ранен, я нормально себя чувствую и вполне с этим справлюсь!

— Может быть, вы все-таки замолчите, фон Доденбург? — рявкнул Стервятник. — Да, этот человек — храбрец, но при этом он — дурак, настоящий дурак. К тому же, как вы совершенно верно заметили, он серьезно ранен.

Фон Доденбург выпрямился.

— Как офицер национал-социалистической Германии я обязан сражаться за дело моей Родины и в случае необходимости отдать за него свою жизнь.

— Сражаться за дело национал-социалистической Германии, — с усмешкой в голосе повторил Стервятник. — Мой дорогой фон Доденбург, я знаю, что вы и Шварц думаете обо мне. Но ведь это как раз люди вроде меня поддерживают Германию на плаву. Люди вроде меня, вроде Шульце и вроде моего любимчика — труса Метцгера, который готов стащить мой собственный хлебный паек. И люди вроде наших новобранцев, которых мы собрали со всех стран Европы. Они и есть истинная реальность, фон Доденбург. Они просто хотят жить, жить ради самих себя. Но они не желают умирать за дело национал-социалистической Германии, за песню «Хорст Вессель», не желают жертвовать своими жизнями за оркестры, играющие бравурные марши на Унтер-ден-Линден, и за партийные съезды в Нюрнберге. Эти люди и есть истинное лицо Германии. Они пытаются выжить и сражаются, чтобы спасти свою жизнь и оградить свое личное существование — но не за какие-то непонятные и туманные для них мотивы.

Штурмбаннфюрер Гейер замолчал и презрительно махнул рукой в сторону Куно, точно фон Доденбург и высказанные им точки зрения были слишком абсурдными, чтобы тратить на них время.

— Итак, давайте готовиться к отходу, — спокойным, деловым тоном проговорил он.

Остатки батальона «Вотан» снялись с места сразу после наступления темноты. Сделав буквально несколько шагов, солдаты моментом увязли в глубоком, почти по пояс, снегу, и с упорством обреченных принялись пробиваться дальше. Когда они добрались до опушки елового леса, Стервятник достал ракетницу и выстрелил белой осветительной ракетой. Это был условный сигнал, предназначенный для унтерштурмфюрера Фика, которого оставили сидеть рядом с пулеметом MG-34 и фляжкой, в которую залили остатки спирта.

Сразу же после этого пулемет Фика заработал, посылая через Дон трассирующие очереди. Эсэсовцы побрели дальше. MG продолжал стучать. Он работал еще примерно полчаса, но затем затих и больше уже не стрелял.

Услышав, что пулемет Фика замолчал, Стервятник отступил в сторону от тропинки и пропустил мимо себя бойцов «Вотана». Фон Доденбург тоже отошел в сторону, встав рядом с ним. Вместе они смотрели, как эсэсовцы тяжело протопали мимо них и ушли дальше. Стервятник и фон Доденбург повернулись и посмотрели назад — туда, где только что погиб унтерштурмфюрер Фик.

Фон Доденбург почувствовал, как Стервятник сжал его руку.

— Люди никогда не поверят в то, что все это происходило в действительности, — прошептал Гейер. Казалось, он разговаривал сам с собой. — В будущем тот, кто не был здесь, ни за что не поверит, что все это действительно могло случиться.

— Шагайте, шагайте, герои, — пробормотал унтершарфюрер Шульце, стряхивая снежинки с обмороженного лица. — Не говорите мне, что вы, элита немецкой нации, не способны это выдержать!

Они шли вперед уже два дня. Все это время по пятам за ними следовали русские конные разъезды. Немецкий фронт рухнул повсеместно, и везде отдельные группы солдат устремились в тыл, думая лишь об одном: как можно быстрее оказаться в безопасности и не пасть жертвой ужасных казаков, о жестокости которых ходили легенды.

При этом уцелевшие бойцы «Вотана» как минимум дважды оказывались в тех местах, где линия фронта, казалось, стабилизировалась. Но стоило только русским начать наступление, как вся оборона в этих местах рушилась, и немецкие части вновь беспорядочно откатывались назад, бросая все на своем пути.

Шульце кинул взгляд на бойцов. Те тащились вперед походкой древних стариков. Их глаза заволокло усталостью, они видели только сапоги идущих перед ними товарищей.

— Давайте, ребята, шагайте поживее, — хрипло крикнул он. — Русские наседают. Если вы будете тащиться, словно калеки, они отрежут вам яйца, прежде чем вы успеете крикнуть «мама!».

Над их головами просвистел русский снаряд. Он упал в ста метрах впереди и разорвался, не причинив никому ни малейшего вреда, но бойцы «Вотана» все равно инстинктивно бросились в снег и закрыли головы руками. Однако всем быстро стало ясно, что русские не стреляли по ним и что это был просто шальной снаряд, залетевший неизвестно откуда. Бойцы медленно поднялись, даже не стараясь отряхнуть снег, и снова побрели вперед. Но один молодой парень так и остался лежать в снегу. Он тяжело дышал, точно только что побежал марафонскую дистанцию.

Шульце приблизился к нему.

— Вставай, парень! — рявкнул он.

Молодой боец с трудом поднял голову.

— Не могу, унтершарфюрер.

— Парень, если ты не встанешь и не пойдешь, то русские клещами утащат тебя в свой ад.

Но его угроза не возымела никакого действия. Голова парня упала обратно в снег. Этот ССманн уже ни на что не был способен, он был совершенно раздавлен.

Шульце зло пнул его в бок.

— Вставай, мерзавец! — проревел он. — Шевели ногами!

Но боец лишь простонал в ответ. Тогда Шульце нагнулся и, кряхтя, взвалил бойца себе на плечи. Свободной рукой он швырнул винтовку парня в снег.

— И это — чертов героический батальон СС «Вотан»! — с презрением проронил он и побрел вслед за остальными.

Когда несколько часов спустя они плелись сквозь густой еловый лес, за их спинами неожиданно послышался какой-то звук. Стервятник взмахнул рукой, и все тут же опустились в снег.