И приде Василко в 4 ноямьбря, и перевезеся на Выдобичь, и иде поклонится к святому Михаилу в манастырь, и ужина ту, а товары своя постави на Рудици; вечеру же бывшю приде в товар свой. И наутрия же бывшю, присла Святополк, река: „не ходи от именин моих“. Василко же отпреся, река: „не могу ждати; еда будет рать дома“. И присла к нему Давыд: „не ходи, брате, не ослушайся брата старейшего“; и не всхоте Василко послушати. И рече Давыд Святополку: „видиши ли, не помнить тебе, ходя в твоею руку; аще ти отъидет в свою волость, да узрит, аще ти не заимет град твоих Турова и Пиньска, и прочих град твоих, да помянешь мене; но призвав Кияны и емь, и дажь мне“. И послуша его Святополк, и посла по Василка, глаголя: „да еще не хощешь остати до именин моих, да приди ныне, целуеши мя, и поседим вси с Давыдом“.

Василко же обещася прити, не ведай льти, юже имяше на нь Давыд. Василко же всед на конь поеха, и устрете и детьскый его, и поведа ему, глаголя: „не ходи, княже, хотят ти яти“. И не послуша его, помышляя, „како ми хотят яти? а оно мне целовавше крест, рекуще: аще кто на кого будет, то на того будет крест и мы вси“. И помыслив си прекрестися, рек: „воля Господня да будет“. И приеха в мале дружине на княж двор, и вылазе противу его Святополк, и идоша в истобку, и приде Давыд, и седоша. И нача глаголати Святополк: „останися на святок“. И рече Василко: „не могу остати, брате; уже еси повелел товаром пойти переди“. Давыд же седяше акы нем, и рече Святополк: „да заутрокаи, брате!“ и обещася Василко заутракати. И рече Святополк: „поседита вы сде, а яз лезу наряжю“, и лезе вон, а Давыд с Василком седоста. И нача Василко глаголати к Давыдови, и не бе в Давыде гласа, ни послушанья: бе бо ужаслъся, и лесть имея в сердци. И поседев Давыд мало, рече: „кде есть брат?“ Они же реша ему: „стоит на сенех“. И встав Давыд, рече: „аз иду по нь, а ты, брате, поседи“. И встав иде вон.

И яко выступи Давыд, и запроша Василка в 5 ноямьбря, и оковаше и в двои оковы, и приставиша к нему стороже на ночь. Наутрия же Святополк созва боляр и Кыян, и поведа им, еже бе ему поведал Давыд, яко „брата ти убил, а на тя свечался с Володимером, и хотят тя убити и грады твоя заяти“. И реша боляре и людье: „тобе, княже, достоит блюсти головы своее; да еще есть право молвил Давыд, да приимет Василко казнь; аще ли неправо глагола Давыд, да приимет месть от Бога, и отвечает пред Богом“. И уведеша игумени, и начаша молитися о Василке Святополку, и рече им Святополк: „ото Давыд“. Уведев же Давыд, нача поущати на ослепленье: „аще ли сего не створишь, а пустишь и, то ни тобе княжити, ни мне“. Святополк же хотяше пустити и, но Давыд не хотяше, блюдася его. И на ту ночь ведоша и Белугороду, иже град мал у Киева, яко 10 верст в дале, и привезоша и на колех, оковина суща, ссадиша и с кол, и ведоша и в истобку малу. И седящу ему, узре Василко Торчина остряща нож, и разуме, яко хотят и слепити, възпи к Богу плачем великим и стенаньем. И се влезоша послании Святополком и Давыдом, Сновид Изечевич, конюх Святополч, и Дьмитр, конюх Давыдов, и почаста простирати ковер, и простерша, яста Василка, и хотяща и поврещи, и боряшется с нима крепко, и не можаста его поврещи. И се влезше друзии повергоша и, и связаша и, и снемше доску с печи, и възложиша на перси его; и седоста обаполы Сновид Изечевич и Дмитр, и не можаста удержат, и приступиста ина два, и сняста другую дску с печи, и седоста, и удавиша и рамяное яко персем троскотати. И приступи Торчин, именем Беренди, овчюг Святополчь, держа нож, и хотя ударити в око, и грешися ока, и перереза ему лице, и есть рана та Василке и ныне; и посем удари и в око, и изя зенищо, и посем в другое око, и изя другую зеницю, и том часе бысть яко и мертв. И вземше и на ковре, взложиша на кола яко мертва, повезоша и Володимерю. И бысть везому ему, сташа с ним перешедше мост Звиженьскый, на торговищи, и сволокоша с него сорочку кроваву сущю, и вдаша попадьи опрати. Попадья же оправши вложи на нь, и онем обедующим, и плакатися нача попадья, яко мертву сущю оному. И очюти плач и рече: „кде се есм?“ Они же рекоша ему: „в Звиждени городе“. И впроси воды, они же даша ему, и испи воды, и вступи в онь душа, и упомянуся, и пощюпа сорочкы и рече: „Чему есте сняли с мене? Да бых в той сорочке кроваве смерть приял и стал пред Богом“. О нем же обедавшим, поидоша с ним вскоре на колех, а по грудну пути, бе бо тогда месяц груден, рекше ноябрь; и приидоша с ним Володимерю в 6 день. Приде же и Давыд с ним, акы некак улов уловив, и посадиша и в дворе Вакееве, и приставиша 30 муж стеречи и 2 отрока княжа, Улан и Колчко…»

Игумен Даниил.

«Я, недостойный игумен Русской земли, Даниил, худший из всех иноков, смиренный по множеству грехов, несовершивый никакого добраго дела, будучи нудим мыслию своею, с нетерпением желал видеть Св. град Иерусалим и землю обетованную, и, благодатию Божиею, достигал я Св. мест с миром, и своими очами видел Св. места, обходил всю обетованную землю, по которой походил ногами своими Христос Бог наш, и где совершил Он многие чудеса. Все то видел я своими грешными очами, и все показал мне Господь видеть в продолжение многих дней, что желал я видеть. Братие и отцы, и господа мнихи! простите мне и не зазрите худоумию моему за то, что я по грубости моей написал о Св. граде Иерусалиме, и о Св. земле той, и о своем путешествии… Я описал путь мой и Св. места, не возносясь и не величаясь, будто бы я сотворил что доброе на пути сем, — да не будет: я не сотворил на пути никакого добра. Но из любви к Св. местам я писал все, что видел грешными очами, чтобы не забыть того, что показал мне Господь, недостойному видеть… Написал я это также и для верных людей, чтобы иной, услышав о Св. местах, поревновал о них душою и мыслию и чрез то удостоился получить мзду, равную с ходившими к Св. местам. Ибо многие добрые люди, и сидя дома, своими милостынями и добрыми делами достигают Св. мест и большую мзду приимут от Бога. А многие, доходив до Св. мест, и увидев Св. град Иерусалим, вознесшися умом, как будто нечто доброе сотворили, погубляют мзду труда своего, каков первый — я. Многие же, достигают Иерусалима, спешат назад, не видев многого — тогда как путь сей нельзя совершить скоро, и нужно не торопиться, чтобы видеть все Св. места». (Даниил пробыл в Иерусалиме 16 месяцев).

Вот как описывает Даниил приближение путников к Иерусалиму и вход в него:

«Св. град Иерусалим находится в долине; вокруг него высокие каминные горы, так, что нужно приблизиться к городу, чтобы его увидеть. Прежде всего виден дом Давидов, потом, через несколько шагов вперед, можно видеть Елеонскую гору и церковь Святая Святых. Наконец открывается и весь город. Есть там близ пути ровная гора, на расстоянии одной версты от Иерусалима, и на той горе путники слезают со своих коней, и издали поклоняются храму Св. Воскресения. Тогда великая бывает радость всякому христианину, узревшему Св. град. Никто не может не прослезиться, увидев землю желанную и Св. места, где Христос Бог походил ради нашего спасения. И идут пешие к Св. граду Иерусалиму с радостию великою…»

Послушаем, как повествует Даниил о том, как поставил он лампаду на гробе Господнем от всей Русской земли:

«В великую пятницу, в первом часу дня, пошел я, худой и недостойный, к князю Балдуину и поклонился ему до земли. Увидев меня, он подозвал меня к себе с любовию и сказал: „чего хочешь, игумене Русский?“ Он знал меня хорошо и очень любил: потому что он был человек добрый и смиренный, и нимало не гордился. Я отвечал ему: „Княже мой и господине! молю тебя ради Бога и ради князей Русских, — я хотел бы поставить лампаду свою на Св. гробе Господнем от всей Русской земли, и за всех князей наших, и за всех христиан Русской земли“. Князь с радостью повелел мне поставить лампаду, и послал со мною своего лучшего слугу к иноку храма Св. Воскресения и к ключарю гроба Господня. Оба они велели мне принести кадило мое с маслом. Поклонившись им, я пошел на торжище с великою радостью, купил большую стеклянную лампаду, налил в нее чистого деревянного масла, без примеси воды, и уже вечером принес к гробу Господню, где застал одного только ключаря. Он отпер мне двери к гробу Господню, велел разуться, и босого ввел меня одного ко гробу Господню. Здесь велел мне поставить лампаду мою моими грешными руками в ногах; а в головах стояла лампада Греческая, а на персях гроба стояла от всех монастырей, а на средний поставил я грешный Русскую лампаду. Благодатию же Божиею все те три лампады зажглись сами собою, а Фряжские лампады, висевшие вверху, не возгорались ни одна. Поставив лампаду мою на святом гробе Господа нашего Иисуса Христа, я поклонился честному гробу тому, и, облобызав любовью и со слезами Св. место, где лежало пречистое тело Господа Иисуса, вышел из гроба с великою радостию».