Новгород с самого начала находился в особых обстоятельствах: до Рюрика он уже был независимым, значительным обществом, с обширными владениями. Вероятно, уже тогда завелись там старшины, которые пользовались влиянием на общественные дела. После удаления из Новгорода преемника Рюрика, остались там, может быть, некоторые из его бояр, которые и укрепились на своих местах, утвердили за своими родами земли и положили основание городской аристократии, вместе с местными старожилами и богатевшими купцами. При Ярославе они исходатайствовали себе право, за услуги, выбирать князей из его рода. Право это уважалось до такой степени, что никто без их приглашения не являлся туда со своими притязаниями. Новгород опять стал особняком, сначала как будто майоратом, и, не делясь, как прочие княжества, на уделы, сохранил все свои владения в целости, даже увеличил их за счет соседних финских племен, не принимал почти никакого участия в русских междоусобиях, торговал беспрепятственно, богател и пользовался совершенной свободой на бурных своих вечах при решении домашних дел, — но несмотря на все эти благоприятные обстоятельства, не имел и не достиг никакой цели, не успел сделать ничего важного в государственном смысле, кроме славного отражения некоторых нападений со стороны владимирских князей, кроме совершения некоторых личных подвигов. Внутренние распри у бояр с простым народом, у тех и других с князьями, заменяли место междоусобных войн на юге. Князей новгородцы беспрестанно выгоняли, и, не умея жить без них, призывали снова, как во время до Рюрика. Владимирские князья, усилясь в их соседстве, получили большое влияние на Новгород, тем более, что имели возможность морить его голодом. Между новгородцами образовались их сторонники, от которых прибавлялось смуты; свободный Новгород потянуло в общий водоворот к участию в судьбах всей остальной Руси.

В Галиче усилились бояре, потому что долго оставались на своих местах при единодержавных князьях, следовавших один за другим поодиночке законным порядком, или после кратких междоусобий — так было при Владимире и Василие, при Володимерке и сыне его Ярославе Осмомысле. Может быть, имело здесь влияние и польское происхождение некоторых граждан, остававшихся еще от времен Олега и Игоря. Но при беспутном наследнике Ярослава и после него, появились иностранные притязатели, ляхи и угры, — и Галич стал яблоком раздора между ними и русскими соседними князьями. Начались войны, в которых бояре принимали большое участие, склоняясь то на ту сторону, то на другую, и призывая русских князей. Сыновья известного северского князя Игоря Святославича были призваны туда, и, выведенные из терпения кознями бояр, решились на вероломное злодеяние: до пятисот человек было ими убито. Смятения не прекращались, и Игоревичи, в свою очередь, при перемене обстоятельств были повешены боярами. Тогда поляки, поссорясь с уграми из-за добычи, призвали новгородского князя Мстислава Мстиславича решить распрю.

Вот в каком положении находились дела во всех княжествах!

Присоедините к междоусобиям, половецким и литовским набегам, беспрерывные переходы с места на место князей, бояр, воинов, и отчасти самых поселян, — и нигде никакого установленного твердо порядка, которого тщетно, видимо, искали словене за морем: полная, совершенная свобода, подвижность, изменяемость, господствовала во всех учреждениях — в преемстве князей, и их отношении к людям, между собой, в собрании веч, в избрании духовных сановников; какая-то недоверчивость или отвращение от всякого положительного определения, привычка, ставшая второй природой, решать все дела, вне правил, смотря по обстоятельствам и требованиям времени, как в ту или другую минуту представлялось нужным, полезным и целесообразным.

Сколько источников и поводов для замешательств всякого рода!

А нравственный, духовный уровень в передовых деятелях стоял, между тем, высоко, поднимался беспрестанно, — и во всех областях, во всех слоях общества, являлись люди глубоко просвещенные о едином, «еже есть на потребу», — исключительный предмет древней русской любознательности и просвещения, — но голоса их были голосами вопиющих в пустыне.

Народ принимал все бедствия, как естественные, так и гражданские, справедливым наказанием за грехи и приносил покаяние устами своих летописцев, — но помочь злу он был не в силах и не в понятиях.

Что же грозило государству, до такой степени распущенному, далее, — при естественном увеличении числа князей!

Мелкопоместность, черезполосность, разнобоярщина, однодворчество!

Враждебные соседи, некогда усмиренные и покорные, теперь ободрились, и, пользуясь общим расстройством, уже начали угрожать всем окраинам. Одним словом, государственное положение было отчаянное.

К утешению должно сказать только то, что при всех междоусобиях, при всех неурядицах, при всех дроблениях, единство Русской земли чувствовалось и сознавалось у всех, — и у князей, и у бояр, и у духовенства, и у летописцев.

Вера, язык и единокровие служили к укреплению этого чувства и понятия.

И святые отшельники, по пещерам, на столпах, среди пустынь, в монастырях, молились с горькими слезами о спасении отечества… Бог услышит их молитву: государство спасется, но пройдя через огнекровавое испытание, к описанию которого мы теперь и приступаем.

Мы видели, что главным действующим лицом, в первой четверти XII столетия, стал Мстислав Мстиславич Удалой, из рода смоленских князей, который призван был из Новгорода в Галич, где, после смерти знаменитого Романа волынского, сосредоточились действия всего юга.

Туда, в 1223 году, явился неожиданно из своих кочевьев, в нынешних Новороссийских степях, тесть Мстислава, старший половецкий хан Котян, в сопровождении своих подручников, — все трепещущие от страха. Никогда не видали половцев в таком смятенном, странном состоянии. И признаков нет прежней дерзости, назойливости, прежнего высокомерия! Тихие, смиренные и униженные, с поклонами и дарами, приходят они к Мстиславу и просят: «Помогите нам, напали на нас сильные враги и разорили нашу землю. Если вы теперь нам не поможете, они придут и к вам и сделают с вами то же. Помогите нам!»

«Что случилось с вами? Кто погубил вас? Какие враги?» спрашивает князь и его бояре испуганных беглецов, и не могут получить никакого удовлетворительного ответа. Половцы сами толком ничего не знали, показывали различно, умели описать только свое поражение: «враги их пришли со стороны Каспийского моря, числом их было очень много, храбрость и силу явили они великую, злобы еще больше; лицом они смуглые, глаза у них узкие врозь, губы толстые, плечи широкие, скулы выпуклые, волосы черные. Сначала по предгорию Кавказскому победили они ясов, обезов, касогов. Половцы стали было им в отпор с самым сильным своим князем Юрьем Кончаковичем, и не могли устоять. Многие были побиты, другие загнаны в луку моря, за Дон, за Днепр. Остальные перебрались через вал Половецкий, в Русскую землю…»

Вот все, что можно было понять и разобрать из их слов; впрочем, в их голосе, на их лицах, во всем их расстроенном виде, заключалось самое ясное и убедительное доказательство о справедливости жалоб, об опасности положения, о силе врагов.

«Но, по крайней мере, как их зовут?» спрашивают русские, удивляясь, в свою очередь, смутным рассказам.

«Зовут их татарами» — и вот в первый раз услышалось на Руси зловещее, роковое имя!

Мстислав решил созвать русских князей в Киев на совет, для рассуждения об этих новых происшествиях, касающихся всей Русской земли. Понеслись гонцы с повестками во все стороны.

Оповещенные князья собрались — Мстислав Романович киевский, с сыном Всеволодом и зятем, Мстислав Святославич черниговский с сыном, Михаил Всеволодович черниговский (будущий мученик), молодой Даниил Романович волынский, Мстислав Немой волынский, Олег курский, и многие другие.

Туда прибыли и знатнейшие половцы. Они обходили князей, от одного к другому, кланялись, просили, дарили — коней, верблюдов, буйволов, девок-невольниц. Один из них, Бастей, даже принял христианскую веру. Они употребляли все средства, чтобы привлечь русских к их защите. Котан действовал в особенности на зятя своего Мстислава галицкого, и мудрено ли было воспламенить этого неустрашимого витязя, в котором с годами не угас бранный дух. Его уже и самого волновало любопытство, что это за новые воины, пред которыми все так преклонялось; его самого уже брало нетерпение помериться с ними силой, которой также до сих пор никто не мог противиться — и чудь, и угры, и ляхи, и половцы. А теперь его умоляют о помощи, от него ожидают спасения! Земле Русской предстоят опасности! Надо же предупредить их!