Варвара не стала скрывать, что она сотрудник детективного агентства. Врать можно, но кому-то другому.

Внучка купца не может не знать про эту красивую историю. Сначала страстный роман с подарками от Фаберже, потом очень яркая любовь Степана и Фаины, а в конце – пожар революции.

Нет, врать Софье Трофимовне не надо. Можно не все ей говорить.

Они созвонились заранее, и хозяйка встречала Варвару, как дорогого гостя. Она накрыла стол со свечами, с фамильным серебром и с вином в хрустальном графине.

– Я понимаю, Варя, что у вас какое-то дело, но я так люблю гостей. А они ко мне редко ходят.

– А ваш брат?

– Осип? Это единственный, кто приходит. Но только раз в год – на мой день рождения. Давайте, Варя, посидим, поболтаем, а уж потом о делах.

Софье Трофимовне недавно исполнилось шестьдесят. Она числилась редактором в издательстве, но работала на дому, пересылая результаты по электронной почте.

Обстановку в квартире можно характеризовать одним словом – эклектика. Или дикое смешение разных стилей и эпох.

В гостиной вдоль стены стоял кожаный диван с круглыми подлокотниками, с высокой деревянной спинкой, с узким зеркалом и полочкой наверху. Эта вещь из сталинских времен.

Ближе к окну – массивный буфет от эпохи Николая Второго.

У двери югославские книжные шкафы – это начало семидесятых, стиль раннего Брежнева.

Компьютерный столик и электроника на нем – это наше время.

Только от Хрущева ничего не осталось. Его мебель была хилой, куцей и на тонких ножках. Уже все развалилось!

Варвара начала разговор с буфета. Она предположила, что эта вещь досталась хозяйке от дедов-прадедов.

– Угадали, Варя! Мой дедушка был купец первой гильдии. По нашим временам – это, как владелец сети супермаркетов. И имя у него было красивое – Степан Елисеевич.

– А Елисеевский магазин, это не его?

– Нет, Варя. Это из другой оперы, у деда были магазины на Мясницкой, на Балчуге, в Зарядье, в Марьиной роще. И квартира у нас была на Мясницкой, там, где Банковский переулок выходит на Кривоколенный.

– Значит, буфет оттуда?

– Нет, Варя. В смутные времена городскую квартиру разграбили. А буфет – из дачной мебели. У нас сохранился домик в Малаховке. Вы, Варвара, сказали, что вы из детективного агентства. Значит, вы юрист?

– Нет, я – сыщик.

– Неважно! Я прошу помочь мне. Недавно умер мой отец. Нотариус сегодня позвонил и сказал, что в пятницу собирает всех по поводу завещания. А я в этих тонкостях не разбираюсь. Мне бы наш дом в Малаховке получить.

– А есть еще наследники?

– Есть! Мой брат Осип Собакин. Иосиф Трофимович.

Хозяин указал Олегу на кресло, а сам сел на диван.

– Вы считаете, Олег, что у меня странное имя?

– Нет, нормальное имя.

– Нет, я вижу, что вы так считаете! Я, молодой человек, родился при Сталине! И мой отец тогда только начинал карьеру ученого. А дед был буржуй – бывший купец Первой гильдии. Вот и пришлось отцу проявить лояльность – назвать меня именем вождя.

Иосиф Трофимович гордо посмотрел на Крылова, закинул ногу на ногу и взял со стола трубку с длинным мундштуком. Он был в домашнем халате и пушистых тапочках. Если бы не тельняшка, то Собакин был бы похож сейчас на помещика. Что-то среднее между Ноздревым и Маниловым.

– Вот такая моя судьба, молодой человек! Сейчас опять буржуи у власти, но я теперь пролетарий. Дед умер давно, отец недавно, а их внуки продолжают жить в этом бардаке.

Собакин, наконец, раскурил трубку, и комната наполнилась «чарующим ароматом» табака и вишневой косточки.

Иосиф Трофимович, изображая полное наслаждение, откинулся на диванную спинку и зажмурил глаза.

Используя паузу, Крылов решил осмотреть комнату, которая выполняла роль гостиной. Если честно, то Олег имел слабую надежду увидеть на одной из полок всю псарню Фаберже.

А почему бы и нет?

Действительно! Собакины прятали драгоценности при тоталитарном режиме, а при Ельцине они выкопали псов и поставили их на полку.

Если так, то, кто тогда чуть не убил антиквара Рыжова? И кто ездил в Париж, планируя контрабанду коллекции из России?

Даже беглый осмотр жилища убеждал, что драгоценные собачки здесь и не ночевали! Уж если сравнивать Иосифа с помещиками, то, судя по квартире, это был Плюшкин вместе с Коробочкой.

Нет, понятно, что жена Собакина уже месяц жила на даче. Понятно, что у холостяков бывает в доме беспорядок. Но не до такой же степени!

Во всех шкафах, на всех полках, столах, стульях и прочих горизонтальных поверхностях лежали кучи мелких предметов быта. Носки, чашки, ремни, баночки, упаковки сухарей, платочки и очки.

Шедевры Фаберже тоже могли бы быть здесь, но найти их невозможно. Надо слишком глубоко копать!

– Так вы сказали, Олег, что вы частный детектив?

– Да! Вот моя визитная карточка. Агентство «Сова».

– Я пока не знаю, зачем я вам нужен, но вот вы мне очень нужны. Прямо сказать – зверь бежит на ловца!

– А что такое, Иосиф Трофимович? Рад буду вам помочь.

Собакин в последний раз затянулся вишневым дымом и начал длинный рассказ.

Отцу Иосифа на момент смерти было далеко за семьдесят пять. Возраст не самый преклонный, но никак не молодой.

Все знали, что академик Собакин всю жизнь любил молоденьких женщин. Не девушек, которые кроме денег ничего не чувствуют. А таких – от тридцати до сорока! Тех, которые уже многое понимают в этом деле, но еще не начали стареть.

Иосиф Собакин знал за отцом эту слабость и сам охотно шалил по женской части. Но он думал, что, когда человеку под восемьдесят, то все желания отсыхают сами собой!

Он ошибался!

За два месяца до смерти соседи академика заметили, что в поликлинике появилась новая участковая, которая зачастила в квартиру Трофима Степановича.

Соседи в шутку намекнули об этом Иосифу, а тот мимоходом спросил у отца: «Это кто, батя? Твоя новая любовь? Говорят, что хороша собой».

Совершенно добрый и милый вопрос! Без всяких задних мыслей. Но старый академик, как с цепи сорвался. Стал шаркать по комнате, размахивать здоровой рукой и кричать на сына, который, как Красная шапочка, пришел навестить родителя и принес продовольственную корзину.

А кричал Трофим Степанович следующее: «Если ты ее не видел, то молчи! Ты через два десятка поймешь, что с возрастом чувства только крепчают»!

Тогда, месяц назад Иосиф Степанович не придал значения разговору. Ну, побазарили немного и успокоились. Но после смерти отца соседи ехидно напомнили о наследстве: «Так вам с Софьей все досталось или той врачихе что-то перепало? Не упустите момент, Иосиф! У этой стервы очень хваткая рожа».

А вчера позвонил нотариус Гриневский. Он сказал, что завещание академика хранится у него, и в пятницу он его официально огласит.

– Олег, я вас прошу – пойдем вместе. Вы поможете мне, как мой консультант, как доверенное лицо. Я оплачу ваши услуги, но только потом, когда наследство получу. Или бесплатно помогите, как друг семьи.

– Какой я друг. Мы только сегодня познакомились.

– Не важно! Вот прямо сейчас я назначаю вас другом семьи. Вы согласны, Олег?

– Согласен, Иосиф Трофимович, а вы слышали о фигурках, которые Фаберже делал для вашей бабушки?

– Для Фаины? Слышал я эту легенду!

Собакин попытался раскурить погасшую трубку. Но руки его дрожали, и он никак не мог справиться со спичками – они ломались или сразу гасли от резкого движения, Иосиф повернулся к тумбочке и начал копаться в груде разных вещей. Наконец на дне кучи «мусора» он нашел зажигалку, но охота курить уже пропала.

– Слышал я, Олег, эту легенду. Или не легенду, а быль. Может быть и так! Даже точно, что так. Когда была еще жива бабка Фаина, я был у нее в Малаховке и видел там пуделя с блестящими глазами. Я даже играл с этой собачкой.

– И что потом?