Отец рассказал об обыске, о предложении корейцев. Анна оживилась:
— Будем надеяться, проскользнем благополучно, и я вам скоро напишу. Но как бы то ни было, я хочу, чтобы вы всё знали обо мне… Папа, я стала членом партии большевиков… Не хочу, чтобы вы снова рисковали на старости лет, и никаких адресов не оставляю. Может быть, к вам когда-нибудь явится высокий худой человек, назовется Антоном. Если попросит чего-либо от моего имени, от имени товарища Гали или Риты — это моя вторая подпольная кличка — помогите ему, по возможности.
— Можешь быть уверена.
— Спасибо, папочка. А теперь идите. Кто знает, может, пристав поручил кому-нибудь следить за вами?
— Ого, ты стала совсем грамотная!
— У нас с вами одна школа, папа. Правда, на каторге я не была, с вашим стажем пока не сравнить.
— Хватит с тебя и этого. Ладно, я пошел. Загляну завтра, сделаю вид, что собрался на охоту. А еду будут носить ребята и мать.
— Поцелуйте ее, скажите, что я только здесь наконец сплю спокойно…
Еще дважды наезжали жандармы, бродили вокруг хутора. Уехали ни с чем, но подозрение их не покидало и со дня на день можно было ждать более основательных поисков.
Но вот луна исчезла совсем. Корейцы сообщили, что поздно ночью будут ждать с шаландой под скалистыми обрывами Великаньих Уступов. Вечером Ольга Лукинична пришла проститься с дочерью. Они обнялись, расцеловались. Потом мать пошептала ей что-то на ухо, торопливо сунула в руку давно приготовленный бумажник с деньгами, перекрестила воздух и, опустив голову, быстро зашагала к дому. Братья вскинули на плечи винтовки, подняли мешок и саквояж Анны, двинулись вперед. Михаил Иванович с дочерью шли сзади. Все двигались осторожно, переговаривались редко, вполголоса.
Над полуостровом опустилась мглистая темная ночь, и только люди, знавшие каждую пядь этой земли, могли идти так уверенно. В гору, потом под уклон и снова вверх. В лесу было влажно, невидимые ветки цеплялись за лицо и одежду. Нежно пахло жасмином, невидимыми цветами, папоротниками — неповторимой свежестью раннего приморского лета.
И все-таки ожидание опасности не покидало, поэтому когда впереди кто-то зашевелился, схватились за оружие и разом встали. Раздался низкий свист, топот копыт, все с облегчением вздохнули, а Анна прошептала:
— Сегодня могут напугать даже олени!
На вершину скалы, под которой залегла маленькая бухточка, добрались в полной темноте. Остановились, прислушались: вдруг жандармы как-то пронюхали и устроили засаду? Нет, тихо. И в этот момент от скалы отделилась едва заметная тень. Юрий вскинул винтовку, но услышал хриплое:
— Не стреляйте, это я, Магай! Мы уже больше часа здесь дожидаем. Василий там внизу на шаланде, сильно беспокоится. Нам пока везет, на море туман. Только спускаться очень трудно, надо осторожно ходить. Микау Иваныч, вы лучше здесь прощайтесь, все равно один человек тут караулить надо.
— Да, папа, дальше не ходите. Прощайте. Нет, до свиданья! Если доберусь благополучно, сейчас же дам знать. Напишу, что удрала через Владивосток, — закопалась в уголь на грузовом пароходе: нельзя подвести друзей. Пусть шпики поломают голову! — Она крепко обняла отца за шею.
— Успокойте маму, скажите, что все будет хорошо. Один за другим вслед за Магаем начали осторожно сползать к морю и сразу растаяли в темноте. Михаил Иванович опустился на выступ и лишь по шуму осыпающихся под ногами камней мог представлять, как далеко продвинулась группа. Он давно знал это место: тут и днем было нетрудно сорваться и свернуть себе шею. Но наконец расслышал легкий всплеск скатившегося в воду камня и характерный скрип кормового весла. Значит — добрались до берега. И вдруг почувствовал, как напряглись все мускулы и обострился слух: а что если засада именно здесь, на месте посадки?
Он затаил дыхание… Нет, ни возни, ни выкриков, которых он все время подсознательно опасался!
И впервые за последние дни Янковский-старший почувствовал себя спокойно. Он сидел высоко над уровнем моря, не видел его, но ощущал близкое присутствие огромной массы воды. Ее запах, ее простор. Он представил всю эту безбрежность, и перед ним вдруг поплыла его жизнь…
Детство и отрочество в отцовском имении Янкувка в Польше, гимназия в Люблине, Горы-Горецкий институт. Восстание: пьянящее, захватывающее начало и горький финал. Арест, тюрьма, допросы, суд… Прощание с матерью и жуткий сибирский этап. Каторга. Ленские прииски. Потом станица Сиваково, Дыбовский. Дед Сила Ковалев, лодка «Надежда» и долгое путешествие по Амуру. Слепота на Уссури и милая фельдшерица Катя…
Аскольд, Бабих, Гек. Женитьба. Борьба с бандитами. Морские львы, птицы и бабочки, принесшие ему известность.
А потом страшный день переселения на этот полуостров. Звериный вопль Гека, потерявшего любимого сына. Хунхузы — лесной бой и глядевшая в глаза черная дырочка направленного на него дула винтовки черноусого батоу… И его выстрел в атамана, принесший уважение корейцев и звание «Четырехглазого»…
Что же было дальше? Первые лошади. Тигр при луне давит последнего жеребенка, а назавтра его ощеренная морда из-за куста и спокойный голос Гека позади: «Но разбей череп, Михаил!..»
И снова походы. Пленение целой банды хунхузов. Находка стоянки доисторического человека. Красные волки, едва не погубившие всех оленей. Барс, с прижатыми к затылку ушами, в трех шагах, готовящийся к прыжку, — сколько их было таких случаев? На его счету девять тигров, и все встречи связаны с риском: или ты, или он. Ведь за эти годы только тигры задрали более пятидесяти лошадей.
А привод томских коней за пять с половиной тысяч верст?! Байкал, Селенга, плоты по Амуру и голод; страшные Ханкайские болота. И все это ради его лошади. Но теперь она есть. Даже лучше той, о которой он мечтал, впервые осматривая этот полуостров на маленьком коньке-горбунке… В общем, он достиг своей цели, далеко не каждый может подвести такой итог.
Но скольких попутчиков уже нет?! Бабих, Платой, Гек, Шевелев. Давно спит среди сосен маленький Сергей…
Теперь с большим риском уезжает далеко и надолго Анна. Может, выйдет там замуж и умчится еще дальше на край света? Нет, она не из тех, кто живет для себя. Нютка обязательно вернется и продолжит борьбу. Это ее судьба. А Юрий собирается жениться на старшей дочери покойного Шевелева — Маргарите. Хотелось бы и внуков увидеть; кто знает, сколько ему, самому Нэнуни, еще отпущено лет?
Стали в последние годы сказываться сырые тюрьмы, пеший сибирский этап, каторга. А последующие походы и охоты? Ведь всех его приключений хватило бы на три жизни!
И все-таки ему еще многое хочется осуществить. Огородить парк, построить капитальную дамбу на лагуне, проложить такую дорогу с выходом на тракт, чтобы легко разъезжались две тройки!..
Спустя три года, рассматривая две свои фотографии — юноши-студента и убеленного сединами мужа, он сделает на обороте последней надпись: «Промчалось полвека, а все куда-то рвется сердце ненасытное!» И в этой фразе — весь он. Вся жизнь — поиск, работа, открытия…
А в это время четверо уже достигли берега и ступили на мокрые камни. Анна и братья только сейчас разглядели темный силуэт тихо покачивающейся джонки. Она слегка хлюпала привальным брусом по набегавшей сонной волне.
Магай тихо свистнул, и на судне выросла темная фигура. Иннокентий двинул веслом и сказал едва слышно:
— Бросай конец!
На берегу выбрали мокрую веревку и привязанный к ней узкий трап. Цой вытянул на корму свой конец доски, и теперь между берегом и шаландой пролег шаткий мостик. Ян придерживал трап на плоском камне возле берега, остальные, балансируя, перебежали по скользкой пляшущей доске на судно. Юрий поцеловал сестру и наклонился к уху корейца:
— Василий, тут такая темень, как бы Нютка не свалилась за борт. Сведи ее поскорее в трюм!
Повернулся и бегом вернулся на камни. Ян столкнул трап в воду, и люди на шаланде втащили его на палубу. Затем выбрали из глубины раскоряченный якорь-кошку и подняли прямой залатанный парус.
