Это я к тому, что разговоры взрослых о лагерях, о массовых арестах и жизни в КАРЛАГах и ГУЛАГах Ходорковский, будучи ребенком, конечно слышал. Уж слишком много отсидело дедовских знакомых и друзей… Впрочем, не сказать, что деды и бабки грузили этим Ходорковского специально, постоянно рассказывая и предостерегая, мол, «Помни, не забывай».
Разговоры взрослых о лагерях, о массовых арестах и жизни в КАРЛАГах и ГУЛАГах Ходорковский, будучи ребенком, конечно, слышал. Уж слишком много отсидело дедовских знакомых и друзей.
Не сказать, что всему виной были и родители, что создали его такого, как оба сейчас в шутку говорят: «нагрузку для страны». Нет, они не создавали такой особой-разособой почвы, не вспахивали ее и не бросали туда зернышка, чтобы получить желаемый «продукт» в виде ребенка-вундеркинда, гениального химика, математика, нового Ландау, Эйнштейна или, на худой конец, диссидента. Это была обычная московская семья образца 60-х. Родители – обычные инженеры. Всю жизнь проработали на заводе «Калибр». Их история – это студенческий роман. Учились в одном техникуме – приборостроительном. Он – из бедной семьи. Отец погиб в 41-м где-то под Москвой. Могила не найдена. Мать осталась с двумя детьми одна. Работала всю жизнь на заводе. По две-три смены подряд. Неделями не бывала дома. Маленький Боря копался в помойках, побирался на вокзалах и в электричках, бродяжничал. Она – «из бывших», дед имел предпринимательскую жилку, имение под Харьковом. Мать работала в Большом театре в мастерских по декорациям. Отец… впрочем, про отца – начальника главка – мы уже рассказывали.
В общем, родители Ходорковского были очень разные. Она с молоком матери впитала хорошие манеры, с детства знала, какой прибор с какой стороны должен лежать на столе. Он, как можно догадаться, хорошими манерами не отличался. Правда, был не грубый, а веселый и немного чудной. Отслужил в армии. На фоне остальных ее кавалеров выделялся ненавязчивостью. Очень хорошо пел, что подметил даже живший с ними потом по соседству скрипач… Он ухаживал за ней два года. Отбил всех. Ходил по пятам. Стоял под окнами утром и вечером. Она отшучивалась. В какой-то момент ее мудрая мама скажет: «Или прогони, или выходи за него, что ж ты его мурыжишь!» Она уступила. Вскоре мама о сказанном пожалела – ну, хотя бы потому, что этот Боря даже в гостях не знал, какими приборами пользоваться, а пироги с картошкой почему-то запивал ананасовым соком…
Спустя 50 лет он будет называть ее ведьмой. Даже в гостях. При этом всегда поправляться: «Любя». Спустя 50 лет, приходя к сыну на суд, она будет держать себя подчеркнуто сдержанно, а «этот Боря» – вечно пропадать в разговорах с приходящей на процесс публикой, спорить и ругать власть.
…Итак, это была обычная семья инженеров, беспартийных и без связей. Советскую власть не любили. Но и диссидентами не были. Все в меру, без фанатизма. Сына – «будущую нагрузку для страны», как они теперь иногда шутят, – родили в 1963-м. Как деды и бабки, свое отношение к советской власти сыну не вдалбливали, всячески ограждая от своего влияния в этом вопросе. Считали: иначе испортят сыну жизнь. В их доме – сначала в коммуналке, а потом в кооперативе – при всем желании сын не мог найти на антресолях перепечатанные на машинке «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, или «1984» Оруэлла, или замятииское «Мы». И он их, соответственно, ни тайком со сверстниками, ни публично по вечерам с родителями дома не читал.
В общем, никакой диссидентской почвы родители Ходорковскому не создавали.
– У Миши над письменным столом висел барельеф Ленина и Красное знамя – все по его инициативе, – с некоторым укором на лице, переходящим в улыбку, говорит Марина Филипповна. – Что он читал? Все по школьной программе, плюс фантастику… Сами мы ему ничего диссидентского не впаривали. Мы с отцом, конечно, понимали, что порой он перегибает в сторону советской власти, но не вмешивались. Не агитировали против устоев, порядков, власти. Считали так: сам рано или поздно разберется. И он разобрался. Конечно, какие-то разговоры заводили, но ненавязчиво. Например, у нас часто бывала дома мама актера Евгения Весника. Ее муж, Яков Вестник, выходец из купеческой семьи, учился в Швейцарии, в Первую мировую вернулся, ушел в революцию, потом работал вице-президентом Амторга в Нью-Йорке и замом торгпреда СССР в Швеции, был главным инженером строительства нефтепровода в Баку, начальником прокатных цехов «Магнитостроя», основателем «Криворожстали», интеллектуал, умничка… В 30-х его арестовали и расстреляли, а жену на 10 лет сослали в лагеря[1]. И вот, вернувшись, она к нам часто приходила домой, рассказывала много… Миша все эти разговоры слышал, знал об этой жизни. Но пионерия для него в тот момент была важнее, – говорит Марина Филипповна и вспоминает такой случай.
Ему было 12. После школы – весь накрахмаленный, с выглаженным пионерским галстучком (форму эту обожал) – с двумя приятелями пошел гулять во двор. Недолго думая, все трое перепрыгнули через забор – за забором было кладбище. Там гулять-то, конечно, интересней.
– А у забора их встретила шпана какая-то взрослая, – рассказывает Марина Филипповна. – Ну, и давай приставать: мол, сняли свои вонючие пионерские галстучки, и засунули себе в рот, и жуйте. Мишка сказал: «Не буду!». Всем троим шпана накостыляла. Слава богу, не сильно. Пришла домой с работы – трое гавриков на диване в царапинах сидят. Рассказали все, повела их в милицию, весь вечер катались на милицейской машине по району – искали. Так и не нашли… Вот у Миши так всегда: «Я не буду!»
…Октябренок, пионер, комсомолец – вот его путь. Путь тысячи советских детей. Детей, которые не знали или смутно представляли себе, например, кто такие диссиденты. Есть только друзья и враги, уверены были эти дети. И отшатывались от другой, неизвестной жизни как от чего-то сложного, непонятного и бесперспективного…
Кстати, о перспективе. Ходорковский с детства хотел стать директором завода. «Родители всю жизнь работали на заводе, детский сад – заводской, пионерлагерь – заводской, директор завода – везде главный человек. Не космонавтом, не военным, а именно директором завода», – объяснял он Улицкой[2]. Эта мечта пройдет с ним школу и институт. А потом возьмет и исполнится. Конечно, не без усилий. Он будет директором завода, заводов, заводиков и огромного на всю страну завода – холдинга под названием «нефтяная компания ЮКОС»…
Ходорковский с детства хотел стать директором завода.
Но до «главного завода» в его жизни еще далеко. Пока последние классы средней школы. Он готовится к поступлению в Менделеевку. А куда еще? Ему ведь прочат большую карьеру в химической области, да и сам в этой сфере чувствует себя в своей тарелке. Дальше – успешное (набрал даже больше баллов, чем требовалось) поступление в ту самую Менделеевку. Без блата, без связей. На оборонный факультет шел целенаправленно, ориентируясь не столько на химическое производство, сколько на самое, по его мнению, главное – защиту от «внешних врагов». Есть свои, а есть чужие, от которых родину надо защищать…
– Своим основным образованием считаю полученное в МХТИ. Замечу: учился я не на «химика», а на инженера-технолога оборонной отрасли, т. е. готовили стать управленцем на заводе. Изучал и химию, и сопромат, и экономику промышленности. Всего в дипломе около 70 дисциплин. Университет, – пишет он мне через адвокатов из тюрьмы.
«Один день Ивана Денисовича» читает, потрясен, Сталина – внимание! – ненавидит «как опорочившего дело Партии в интересах культа собственной личности». К Брежневу, Черненко относится с юмором и пренебрежением – геронтократы, вредят Партии. Андропова уважает, несмотря на «перегибы на местах»[3]…
Ему было 18. Наивен? Как говорят те, кто окружал его в тот момент, и да, и нет. Это была скорее не наивность, а склонность к идеализации кого бы то ни было.
