– Арман, Мурат выбросился из окна, он погиб!

Я не поверил своим ушам. Дальше все происходило как в полусне, который сложно воспроизвести досконально. За мной заехал кто-то из друзей, мы сели в машину, поскольку с больной ногой сам я не мог управлять транспортом, и приехали на место трагедии.

На улице шел дождь со снегом, кругом слякоть и грязь, а я вижу эту картину – Мурат лежит у окна около своего дома, а вокруг, как всегда, собралась толпа – милиция, «скорая помощь», сочувствующие, журналисты.

Мне рассказали, что буквально за несколько часов до случившегося Мурат не мог успокоиться и постоянно куда-то выбегал. А затем произошло ужасное. Пресса в подробностях описала все моменты его смерти, которые нет нужды повторять…

Но меня мучило еще и другое. Если с Багланом мы в последнее время много говорили о нас, Бага как бы символически «прощался» со мной, рассказывал, как сильно мной дорожит, как любит, то с Муратом у нас никогда ничего подобного не происходило.

Внешне наши отношения выглядели достаточно прохладно – но то, что происходило внутри, не было достоянием широкой публики и навсегда осталось чем-то сокровенным, невысказанным. Мы не держали друг на друга обид, глубоко друг друга уважали, относились с теплотой – понимая при этом, что с какого-то момента наши жизни попросту разминулись. Тем не менее мы до конца оставались близкими людьми.

За несколько месяцев до смерти Мурат позвонил мне и попросил:

– Я знаю, что ты сейчас молишься, и хочу поехать с тобой в мечеть, можно? Со мной что-то происходит, не могу найти себе места…

– Конечно, Мурат.

По пятницам он приезжал ко мне, мы ехали с ним в мечеть, чтобы молиться. Иногда Мурат звонил и в другие дни:

– Можно я опять с тобой поеду? Ты знаешь, я молюсь, и мне становится легче.

Я пытался выведать у него:

– Мурат, что с тобой происходит?

На что он отвечал:

– На душе очень плохо. Я не могу понять, с чем это связано. Вроде на работе все хорошо, появились концерты. В семье все отлично. Но внутри чувствую какую-то тяжесть, не могу от нее избавиться. Помню, отец говорил – когда тебе будет очень плохо, молись. Вот я подумал, глядя на тебя: ты ведь молишься за Багу и не так переживаешь…

А однажды он позвонил с просьбой:

– Скажи, у тебя есть знакомый имам? Может быть, он мог бы приехать домой и прочитать молитву? Я знаю, у христиан домой приезжает батюшка, освящает квартиру, молитвы читает…

После его слов я действительно договорился с имамом, и мы вместе приехали к Мурату домой. Наташи с детьми в этот момент не было, и мы трое – я, Мурат, имам – прочитали молитвы, после чего Мурат как-то успокоился и воспрял духом. Я смотрел на него и видел, какой он радостный, воодушевленный, что ему все это очень помогло.

Ни на секунду не верю, что он покончил с собой. Мурат был глубоко верующим человеком, а самоубийство, согласно любой вере, – тяжкий грех. Точно так же не может быть правдой то, что он мог принимать наркотики. Учитывая набожность Мурата и его воспитание, он никогда бы не решился на подобное. Когда я увидел все своими глазами, я не мог поверить, что такое возможно… Что он оставит семью, детей…

Дальше было словно дежавю…

Марата привезли в тот же морг, что и Багу полгода назад. Снова начались приготовления, связанные с прощанием и сбором похоронных документов – какой-то страшный сон, который не должен был повториться.

На панихиду были приглашены только самые близкие, кто непосредственно окружал Мурата Насырова. И неожиданно для нас всех проводить его в последний путь приехала Алла Борисовна. Никто из нас не сообщал ей о трагедии, но она узнала все сама, от нее позвонили люди с вопросом:

– Во сколько состоится панихида? Алла Борисовна хотела бы попрощаться…

Она приехала. Слова, что она произнесла над его телом, потрясли всех присутствующих своей простотой и искренностью:

– Прости, что, может быть, не всегда была рядом. Прости, что тебя не уберегла. Прости, что не всегда могла уделить столько времени, сколько тебе было нужно. Но ты – настоящий артист. Настоящий человек, талантливый, с уникальным голосом. И мы будем помнить тебя всю жизнь.

Затем она попросила:

– Давайте, как принято у всех артистов, проводим его аплодисментами.

И Мурат получил последние овации от тех, кто был его самыми чуткими и преданными поклонниками.

…То, что Пугачева приехала почтить память Мурата Насырова, для нас всех был очень важный и показательный момент. Артистов в шоу-бизнесе немало. Но Пугачева среди всех – теплый, щедрый человек и, возможно, ее можно назвать мамой шоу-бизнеса. Ее появление нас поддержало и немного смягчило горечь утраты. Хотя вряд ли что-то могло возместить нам эту потерю.

И снова были похороны.

Я все это уже «проходил», проживал, но гибель Мурата отозвалась в моей душе немного иначе, чем гибель Баглана. Хотя я был убит горем, оплакивая Багу, я знал, что с ним мы сказали друг другу все те самые заветные слова, которые друзья обычно держат при себе и не произносят вслух. В случае с Муратом осталось много недосказанного. Я так и не успел сказать ему, как сильно дорожу им, не нашел в себе смелости, не улучил момент. Хотя у меня не раз возникало внутреннее желание подойти к нему и сказать об этом. Я чувствовал. Может быть, он тоже хранил в себе свои чувства…

На моей свадьбе он просто коротко объявил, подняв бокал:

– Поздравляю тебя! Я очень рад, что ты женишься. И только ты и я знаем, что нас связывает.

Очень многие люди спрашивали меня впоследствии, а что именно имел в виду Мурат? Действительно, только мы с ним и могли знать об этом. Только никогда не говорили об этом вслух.

Мурат в моей жизни всегда являлся очень непростой фигурой. Если с Багой отношения были довольно открытыми, теплыми и в чем-то даже сентиментальными, то с Муратом, как с более сложной натурой, мы ладили гораздо меньше.

Он был очень гордым, независимым и сильным человеком – при этом чрезвычайно тонко настроенным, остро реагирующим на любую фальшь. Наши «эго» постоянно сталкивались, хотя души жили в унисон. Бывало, думаешь: ведь мы же так чутко друг друга понимаем, и я знаю, что где-то в глубине он со мной согласен, но в следующий момент мы снова схлестывались в очередной перепалке и расходились в разные стороны. Ни конца, ни края не было этому противостоянию, потому что, по сути своей, мы были похожи характерами. А с Багой мы все же дополняли друг друга.

Поэтому нам с Муратом было сложно открыто проявить взаимные теплые чувства. Мы стеснялись эмоций и отгораживались друг от друга на «безопасное» для самолюбия расстояние. А внутренне тянулись друг к другу. Я до сих пор думаю о том, что если бы мне не пришлось изо всех сил держать образ босса и всемогущего продюсера, пытаясь сохранить свое реноме, возможно, Мурат остался бы жив. Кощунственно звучит, я понимаю, но ничего не мешало мне быть более искренним, внимательным, открытым. Менее формальным…

Тем не менее в самые сложные моменты своей жизни Мурат обращался именно ко мне. За советом, за поддержкой и помощью. И мне же он доверил самое личное, что у него было – его веру в Бога.

Маски, которые мы носим… Мы часто находимся в рабстве у статусов и правил, которые вынуждены соблюдать для того, чтобы вписаться в социум, ладить с ним и выглядеть более успешными, чем есть на самом деле. Приходя на работу, мы играем роль исполнительных служащих или строгих начальников, которые знают все и никогда не ошибаются. Дома мы надеваем другую маску – отличного семьянина, доброжелательного и справедливого отца, нежного супруга, защитника и опоры, который не может и не должен быть слабым. Среди друзей мы также играем определенную роль – нам необходимо выглядеть успешными, перманентно позитивными, не имеющими проблем.

Мы скрываем свои опасения и трудности, ведь никому не хочется иметь дела с неудачниками. Наши родители тоже часто не знают правды, ибо волнуются за детей намного больше, чем сами дети за них, и если у бывшего ребенка, который уже давно стал взрослым, возникает серьезная трудность, даже близкие зачастую не до конца представляют, насколько ему тяжело.