Так между нами и повелось. Если мы обедали где-то в кафе или выпивали по чашке чая, он скрупулезно высчитывал, насколько я потратился, и возвращал мне эти деньги. В моих глазах это была просто квинтэссенция холодного капитализма, и я считал все это слишком уж большой щепетильностью, граничащей с придирчивостью. Но потом я все-таки проникся этой логикой и понял, что в таком этикете немало плюсов.

Когда вас связывают с человеком только деловые отношения, а ты платишь за своего визави раз, другой, третий, то в конечном итоге может сложиться ощущение, будто рядом с тобой халявщик, особенно если речь идет о мужчине. А в рабочих отношениях подобное недопустимо.

Томас был по-своему прав – и я стал вести себя на предложенный им манер. Мы чуть ли не до копейки подсчитывали, кто, сколько потратил и на что, потом делили расходы. Я как восточный человек, конечно, сильно напрягался по этому поводу, зато Томас считал это абсолютно справедливым, даже нормой. Так продолжалось до тех пор, пока мы не притерлись друг к другу. Томас пообвыкся тут, в России, и перестал вскакивать каждый раз, когда приносили счет, а я перестал обращать внимание на его желание не быть никому ни в чем обязанным.

Еще одно важное качество, которое кардинально отличало Томаса от остальных артистов, – это скромность. Томас не считал себя звездой, его никак не заботил его собственный статус, не важно было, на каком автомобиле он едет (хотя он понимал, что хорошая машина и хороший номер в гостинице – это часть его имиджа, но не более), его не заботила стоимость его одежды и прочие материальные признаки успеха.

Кроме того, он очень спокойно реагировал на тщеславные проявления нашей родной российской эстрады – то есть не замечал их. Работа была превыше всего. Он безо всяких уговоров приезжал, куда необходимо, отрабатывал свой концерт независимо от времени суток, получал свои деньги и спокойно уезжал работать на другую площадку.

Рядом с ним я попросту набирался опыта, перенимал взгляд на жизнь, манеры западной культуры отношений и, что самое приятное, с утра до вечера практиковал английский. Томас по-русски почти не говорил, и поначалу мы общались с ним чуть ли не жестами, так как я всегда изучал немецкий, а английский знал чуть-чуть…

Репертуар у Томаса и Полины тоже был англоязычный. Поэтому еще одной важной задачей стало изучение английского языка.

Общались мы на первых порах весьма оригинальным образом. Поскольку говорить по-английски я почти не мог, и телефонные переговоры с Томасом были практически исключены, Томас… слал мне смс-ки на английском. Я ловил эти смс-ки, тут же бежал к кому-либо, кто владел английским, мне переводили. Затем я просил своих «спасителей» ответить Томасу по-английски. С устной речью помогала Полина, которая постоянно выступала переводчиком – весь первый год я сам не мог ни слова вымолвить, ни понять. Полина, разумеется, была не в восторге от такого расклада:

– Да что же это такое?! – возмущалась она. – Я вам что, переводчик? Сколько можно язык-то учить, боже мой!

Это было адресовано как мне, так и Томасу. Полина, в отличие от Томаса, русский освоила. А мы с ним, как два сапога пара – ни я по-английски, ни он по-русски. Смехота.

Меж тем, как я уже говорил, у Полины с Томасом был бурный роман, который плавно проникал во все сферы нашего бытия. Как говорится, романом никого не удивишь, но то, что вытворяли Полина с Томасом, однозначно выбивалось из всех доселе виданных мной историй.

Для начала скажем, что и Полина, и Томас, как люди творческие, перманентно демонстрировали взрыв эмоций. Перепады настроения следовали один за другим: то они безумно любили друг друга, то устраивали скандалы. Причем выяснять отношения они вполне могли прилюдно. Но что это были за выяснения!

Впервые я увидел их… дерущимися. У меня на глазах, в моем номере. Полина изо всех сил дубасила Томаса за какую-то провинность, и я стоял и думал, не позвать ли на помощь. А главное, думал я в этот момент: что будет с нашей совместной работой, если они окончательно рассорятся?

Но нет… Проходила пара часов, и я уже видел их внизу в баре, страстно целующимися и воркующими, как два голубка. Я даже помыслить себе не мог, что такая амбивалентность чувств возможна – и, признаться, за всю жизнь ни разу нигде такого больше не видел. После каждого показательного скандала оба спокойно выходили на сцену и прекрасно пели, после чего вместе возвращались домой.

Постепенно количество и стоимость концертов нарастали, у Томаса появился отличный хит «Since you\'ve been gone», затем еще один, который они с Полиной пели дуэтом, и дела наши пошли на лад. Я снова оказался гастролирующим менеджером, который ездил с ними по городам и весям, без устали договаривался, устраивал, организовывал. Периодически я всех их сильно ненавидел, периодически любил.

В те годы я вдруг осознал, что, несмотря на мою привязанность к этим людям, на мою любовь к профессии, все-таки это – работа. Просто работа. И воспринимать этот процесс необходимо именно таким образом. А я на работе буквально жил, пропускал все это через себя, проникался этим и не в полной мере понимал, что у каждого из нас своя дорога. Сейчас мы сотрудничаем, завтра можем попросту разойтись, поскольку у кого-то из нас планы поменялись. Я понял, что не нужно подпускать так близко к сердцу всех, с кем трудишься. У меня был печальный опыт с Муратом Насыровым, с Батырханом Шукеновым, но спустя годы я совершенно иначе смотрю на все те истории, много проще и спокойнее.

Мурат к тому времени уже стал самодостаточной единицей, и я никоим образом не вмешивался в его творчество. С ним мы договорились, что специально для него я предоставлю от компании «Музыкальное единство» администратора, который будет везде с ним ездить, но сам я перестаю заниматься продюсированием Мурата как артиста. К тому времени Мурат вполне был способен заниматься собой самостоятельно, и он весьма обрадовался такому моему предложению. По контракту он все еще оставался артистом моей компании, ей же полагались какие-то дивиденды от его концертов, но по факту занимался Муратом уже другой человек.

Мы периодически пересекались с Муратом, но все реже и реже. Все так же нас связывал Баглан – он постоянно рассказывал новости о Мурате, мы вместе виделись в компаниях, на концертах, презентациях, тусовках. Но былой близости уже не было. Тем не менее оставалось нечто неуловимое, что сложно выразить словами – что именно, знали только я и Мурат.

Раздав долги, я решил, что пришла пора двигаться дальше. У меня оказалось достаточно времени для себя, я испытывал настоящий информационный голод, хотел учиться, развиваться, расти и, наконец, осваивать все новые и новые горизонты.

Поступил на психологический факультет Академии Госслужбы. Мне хотелось делать что-то в государственном масштабе, на более высоком уровне, понимать нужды людей и помогать им. Могу сказать, что большую роль в выборе места учебы сыграла моя попытка баллотироваться в Госдуму – столь высокий уровень ответственности предполагал высокий уровень знаний.

Забавный эпизод произошел на экзаменах по английскому при поступлении в академию.

Несмотря на то что к тому времени я бегло разговаривал по-английски (спасибо Томасу), мне, к моему удивлению, поставили «тройку».

– Но почему «тройка», если я почти каждый день говорю по-английски? – возмутился я.

– Тот человек, с которым вы говорили по-английски, – с достоинством ответили мне, – имеет акцент…

– Как так?! Он же свободно владеет языком, мы постоянно общаемся! – продолжал я настаивать на своем.

– Ну, знаете ли… – преподаватель развел руками, а я почувствовал, что окончательно запутался в этих иностранных премудростях.

Когда я рассказал Томасу эту историю, он очень долго смеялся, но, в сущности, преподаватели были правы. Ведь с Томасом у нас сформировался довольно своеобразный английский, а сам Томас на самом-то деле родом из Дании.

Когда уже ничего нельзя исправить…