Чем старше мы с Багой становились, тем он делался все более родным, уютным и даже, может быть, излишне сентиментальным. По крайней мере, я так считал. Моя жизнь все так же крутилась вокруг гастролей, куда мы постоянно летали с Томасом и Полиной, а жизнь Баглана будто бы завертелась вокруг меня и Мурата. К Баглану я привык настолько сильно, что для меня он стал частью жизни, и я воспринимал все его жесты и поступки, как само собой разумеющееся. По крайней мере, ощущал я нашу дружбу именно так.

Как-то раз перед очередной гастрольной поездкой Бага стал названивать мне с предложением срочно увидеться, что меня немного удивило. Мы оба – любители бани, раз в неделю вместе ходили париться. Но тут Багу словно прорвало:

– Пожалуйста, давай сходим, только найди время. Я сам все оплачу, – и засмеялся, – я же богатый, у меня денег – куры не клюют…

– Хорошо, – говорю. А сам недоумеваю: что за настырность?

Мы поехали в один из наших любимых банных клубов, провели там весь день, сплетничая по-мужски. На следующий день он снова позвонил:

– Арман, поехали в баню, а? Ну, пожалуйста…

– Ты шутишь? Мы же только вчера там были?.. – Меня действительно немного тревожило, что Баглан вдруг так резко сократил дистанцию и стремится общаться все больше и больше.

Но отказать другу не мог, да и не хотел – поэтому мы снова поехали с ним туда же, и так продолжалось несколько дней подряд.

Мы с Багланом, надо сказать, обычно взаимодействовали достаточно просто – обсуждали произошедшие события, делились планами. Словом, дискутировали всегда на чисто мужские темы. Таких вещей, чтобы высказывать свое отношение друг к другу, а тем более в какой-то доверительной манере нам было не нужно. Это было бы не по-мужски. Слова «ты мой самый лучший друг», «я тобой дорожу» или даже «я тебя люблю» никогда в адрес друг друга не звучали. Но вдруг…

– Знаешь, мы уже давно работаем с «А-Студио», отличный коллектив, как одна семья, – внезапно начал Баглан. – Но это я чувствую, что это – просто работа. Будто в офис ходишь…

– Ты это к чему? – насторожился я, понимая, что эти слова – лишь начало новой серьезной темы.

– Так вот… У нас с ребятами все равно нет таких доверительных теплых отношений, как с тобой, например. Могу сказать, что здесь ты – мой самый близкий друг, самый родной человек, и я так тебя люблю…

В этот момент Баглан был преисполнен каким-то особенным умиротворением. С одной стороны, он говорил искренне, от всего сердца, с другой стороны – это был какой-то другой пласт чувств, доселе нами нетронутый.

Я раскрыл рот от удивления и немного отстранился.

– Бага, да ты чего, прямо как девочка! – воскликнул я. – Мы же взрослые люди, не нужно этих слов! Люди проверяют друг друга на поступках, а не на словах, – меня все эти Багины сантименты сильно раздражали…

Тогда я еще не знал, что это последние дни нашего с Багланом общения и что я никогда его больше не увижу. Видимо, Бага интуитивно чувствовал, что приближается нечто, разлучающее нас, и спешил высказать напоследок все, что было у него на душе. Стремился побольше провести времени вместе. А я уж очень нервно на все его порывы реагировал.

– Арман, послушай! – твердил Бага. – У меня в Казахстане тоже есть один-единственный человек, которого я могу назвать настоящим другом. А в Москве мой друг – это ты, мы столько лет вместе, и я не могу без тебя. Когда я улетаю куда-то, мои мысли – только о тебе. Даже девушка, с которой я живу, моя невеста, жутко ревнует меня к тебе только потому, что каждый день, приходя домой и ложась в постель, я набираю твой номер и разговариваю с тобой по два часа. Она кричит: «Даже я со своими подругами столько не болтаю, сколько ты разговариваешь с Арманом!» Представляешь?

– Очень смешно, – ответил я.

А сам думал, с чего Баглан вдруг так завелся? Какая муха его укусила?

На следующий день после этого разговора мы с Томасом улетели на гастроли в Сочи, а Бага отправился с «А-Студио» в Юрмалу. Благополучно отработав все концерты, мы с Невергрином погрузились в самолет, и я уже предвкушал, как буду дремать по дороге в Москву под мерный гул двигателей аэробуса. И в этот момент раздался звонок – это был Бага:

– Арман, Арман, Арман! – весело кричал он в трубку. – Как у тебя там дела?

– У меня все в порядке, – буркнул я в полудреме. – Все хорошо, летим в Москву…

Настроение у Баги было приподнятым, а сам он будто бы не замечал, что я не совсем расположен к беседе. Обычно ребята из «А-Студио» после Юрмалы разъезжались по отпускам, поэтому у Баги впереди было двадцать свободных и беззаботных дней. Неудивительно, что в этот момент он испытывал бурную радость, которой тут же спешил поделиться.

– Слушай, мы были в Юрмале, столько новостей накопилось, ты не представляешь! Я тебе столько расскажу, ты упадешь просто! Ну, послушай меня, послушай!..

– Бага, отстань! – устало отмахнулся я. – Я сижу в самолете, ты меня сейчас на деньги подставишь, я же в роуминге!

– Ну, послушай…

– Бага, я буду через два часа в Москве, вылетаю из Сочи. Вернусь – и поговорим, ладно? Ты сейчас вообще где находишься? – гнул я свою линию.

– А мы сейчас с подругой поедем в ресторан пообедаем. Потом с тобой увидимся, ладно?

– Отлично, договорились! – ответил я и хотел нажать на зуммер, но Бага будто не отпускал меня…

– Арман! Друг! Люблю тебя! Ух, как я тебя люблю! – а сам смеялся от счастья…

– Бага! Ну, хватит уже! – окончательно разозлился я и повесил трубку.

Томас, который в этот момент сидел рядом и слышал весь наш диалог, обеспокоенно спросил:

– Что-то случилось?

– Да ничего. Это Бага со своими нежностями. Совсем не узнаю его в последнее время…

Невергрин словно в воду глядел, но в тот момент я этого еще не знал. Просто отключил телефон, как положено во время полета, и погрузился в полудрему…

Как только самолет приземлился в Шереметьево, первое, что я сделал – включил мобильник и тут же обнаружил огромное количество пропущенных звонков и смс-ок. Звонили в основном из «А-Студио»: Байгали Серкебаев (мы чаще звали его Боря) и Володя Миклошич. Тут же Боря позвонил.

– Арман, ты где? – закричал он. Я сразу понял, что-то не так. Борин голос был не просто взволнованным, он был заплаканным.

– Боря, что случилось? – спросил я, а у самого сердце вдруг заходило в груди ходуном, словно маятник, в предчувствие плохих вестей.

– Арман, мы потеряли Багу… Мы потеряли нашего Баглана! – выкрикнул Боря и навзрыд зарыдал прямо в трубку…

– Я не понимаю тебя, – ответил я. – Объясни, что случилось?

– Бага разбился на машине, он умер, понимаешь! Баги больше нет! – истошно выл Байгали, и его голос резонансом отзывался у меня внутри. До меня не доходило то, что он только что мне сообщил.

– Боря… – где-то в глубине души у меня еще жила надежда. – Хватит пороть всякую чушь, ты что такое говоришь! Что значит, Бага умер?

– Бага разбился на машине, – не переставал кричать Байгали. – Мы сейчас здесь все, на Звенигородском шоссе, это район Улицы 1905 года, он лежит здесь на асфальте. Мертвый.

И снова заголосил:

– Мы потеряли нашего Баглана, мы потеряли нашего Багу!..

Еще не осознавая этого, я опрометью бросился из салона самолета наружу.

– Арман, ты куда? – Томас выскочил вслед за мной и догнал уже на трапе. – Что случилось?

– Бага разбился, – ответил я коротко и отвел глаза. – Не могу сейчас говорить, извини. Едем на «1905 года»…

Где-то в районе солнечного сплетения я ловно чувствовал нож. Судьба с размаху воткнула его, как подкравшийся втихомолку тать, и теперь поворачивала, безжалостно вспарывая внутренности, а холодное мерзкое лезвие причиняло нестерпимую, дикую боль, которая накатывала волной под горло и не давала дышать. Пересохшими губами я ловил воздух. Я просто знал – случилось страшное, и ничего больше не будет как прежде.

Томас не задавал вопросов. Он устремился за мной, мы тут же сели во встречавшую нас машину и погнали на полной скорости в район Улицы 1905 года – это примерно полчаса от Шереметьево.