Он раскрыл передо мной дверь, козырнул и удалился.

Пронин сидел за гигантским письменным столом и в окружении офицеров изучал какие-то документы. Увидев меня, он дал мне знак сесть на стул и помолчать.

Я сидел, разглядывая интерьер, и прислушивался к разговорам. Среди офицеров было двое гражданских: один смуглый, с монгольскими скулами, вдумчивым взглядом, с выкрашенными в зеленый цвет волосами и прической а-ля «противотанковое заграждение». Другой высокий, как рельса, худой, как швабра, с лошадиной рожей и длинными, как у Иисуса, волосами. Криэйторы, догадался я, рекламщики из «МТУ»…

Надо же такое! Совсем недавно я корчился в подвале на активном следствии, а теперь присутствую на совещании руководства СМЕРШа! Священного трепета я, конечно, не испытывал, но мимолетное желание навалить в штаны от переполнившего меня чувства, что я везунчик, меня посетило.

Скоро совещание закончилось, и его участники направились к двери.

— Эй! — крикнул я рекламщикам. — А вы разве не должны мне денег за социальную рекламу по Ираку?

— Это вот к нему. — Длинный ткнул большим пальцем в сторону Пронина…

Прекрасно! Иметь в должниках такого парня, как Пронин, я давно мечтал…

— Ну, как прошло разделение общества? — спросил я, когда все вышли и отец остался один. — Вас любят больше?

— Да… большинство армейских подразделений с нами, с нами большинство общества, с нами большая часть МВД. КГБ уже горит синим пламенем, теперь остается понаблюдать, что из этого выйдет: сгорит оно полностью или только опалит свою задницу, опалит так, что весь этот клоачный ревизионизм выгорит в пламени. Вот. — Пронин указал рукой на стопку листов. — Это поступило сегодня из Комитета, крупные чины КГБ просят гарантий их личной неприкосновенности…

— В обмен на что?

— На все что угодно: на передачу нам рычагов влияния на организации ревизионистов, на информацию о глубине, масштабах и деталях проекта «Ревизия», предлагают вскрыть другие секреты ГБ, предлагают крупные суммы, акции сверхприбыльных корпораций и прочее…

— «Титаник», водимый гебистами, пошел ко дну, и крысы бегут с тонущего корабля, но сдается мне, что ни одна крыса, покинувшая борт «Титаника», не выжила в ледяных водах Атлантики…

— Я тоже так думаю! — хищно оскалившись, сказал отец.

Ничего себе оскальчик! Бедные гебисты, ни черта им не светит! Их личная неприкосновенность и такое вот плотоядное выражение на лице Пронина — вещи несовместимые. Аминь… Слава! Аллилуйя!

— Правильно, папа, уничтожим всех уродов! Мочи козлов гебистов, всяких там любителей Ленина-Троцкого и прочих рабовладельцев, желающих еще одного красного террора! Ненавижу гадов! Убей их всех!

— Всех не обязательно, я как раз отправляюсь на встречу с моим добрым знакомым, генералом ГБ; он хоть и комитетчик, но нормальный человек, он сообщил, что КГБ что-то готовит — нечто, что может переломить сложившуюся ситуацию в их пользу. Генерал собирается проинформировать наше ведомство.

— Поедешь лично? — удивился я. — Ты ж вроде бы убит.

— Я уже воскрес на межведомственном уровне. Для шефа ГБ Бокатина это известие стало дополнительным ударом.

— Бедняга…

— А ты будь здесь, через пару часов прибудут колумбийцы, они хотят поговорить с тобой и Гердой, я им обещал такую возможность… И вот, примерь. — Он вытащил из ящика стола гавайскую рубаху в пластиковой упаковке. — Завтра-послезавтра съездим к матери.

— К матери? Я ее даже не помню.

— Возьми. — Пронин взял со стола небольшую фотографию в металлической оправе и передал ее мне. — Это твоя мать.

— Красивая и счастливая женщина... — сказал я, рассмотрев портрет. — Можно, я оставлю это себе?

— Можно.

В кабинет вошел Похмелинский и сообщил, что Пронина его уже ждут. Я проводил их к лифту.

— И что мне делать в ожидании? — спросил я.

— Что хочешь. Посмотри, что тут к чему, я выделю тебе гида — этого бойца. — Пронин указал рукой на кого-то со знаками отличия сержанта. — Осмотрись, мало ли, может, попозже пройдешь интенсивную переподготовку, присвоим тебе для начала звание лейтенанта и — вперед за орденами…

— Ага, губу раскатал, вот сейчас все брошу и в СМЕРШ запишусь! Хреновый из меня выйдет волонтер. А может мне еще в Коммунистическую партию вступить?

— Субординацию соблюдай, болтун.

— Не-не-не, я не винтик системы, вон пускай Похмелинский тебе зад лижет, а у меня есть дела поважнее…

— Какие, например? — серьезно спросил отец. — Инкассаторов грабить? Это не занятие для взрослого человека. Мне пора, а насчет лейтенанта подумай. Товарищ сержант!

Сержант вытянулся в струнку.

— До моего возвращения вы предаетесь в распоряжение в качестве усиления этому великовозрастному болвану. Выполняйте все его пожелания.

— Так точно!

Я вернулся в выделенную нам комнату, сопровождаемый сержантом, сержант остался у дверей, не то ожидать от меня инструкций, не то следить, чтобы я не натворил чего непотребного. Я влез в душевую, взбодрился контрастным душем и побрился…

Герда все еще безмятежно дрыхла. Я присел на край кровати и повертел в руках сорочку. Моя мать жива. Хоть я ее почти не помню, но я, по настоянию отца, должен ради нее обрядиться в эту цветастую рубаху из арсенала американских туристов. А почему бы и нет? Мать все-таки… она жива. Удивительные вещи… но все же Пронина я огорчу и к матери не поеду, незачем лишний раз ее тревожить; я тихонько вернусь в свой мир, словно меня здесь и не было никогда…

Я задумчиво поглядел на дивных контуров потрясающий Гердин живот. Я разглядывал эту радующую глаз картину и почему-то терзался не только эротическими прожектами, но и какой-то неуловимой навязчивой мыслью, что-то навеянное последними событиями бродило в голове, что-то важное… Дурацкое чувство! Что-то, связанное с Гердой, некая особая значимость, что-то о закономерностях…

Я вышел из номера.

— Когда арестовали Герду, с ней были личные вещи? — спросил я у сержанта.

— Не могу знать.

— Узнайте, и если были, то несите их сюда, несите все…

Сержант отправился выполнять мое высочайшее указание, а я опять уселся на кровать и углубился в созерцание. Скоро явился сержант и передал мне большую коробку. Я тут же вытряхнул ее содержимое на пол и, рассевшись возле этой кучи, стал ее изучать…

Чертова куча! Здесь был мой рюкзак, мои джинсы и моя куртка с футболкой, мой пистолет со сменным комплектом, сика-пуковский пистолет, фотокамера, лап-топ с вывернутым и разбитым винчестером, ворох документации, Гердин пистолет, Чебурашка, принадлежности для стрижки и укладки волос, мыло, шампунь, соль для ванн, полотенца, вазочка, глиняный горшочек и куча безделушек, явно спертых Гердой из квартиры Марфы. Бедный Иваныч! Представляю, что он пережил! В тот момент, когда за ними ехали комитетчики, когда счет шел на секунды, он должен был, скрипя зубами, дожидаться, пока фашистка запакует награбленное… Вот это выдержка! Что за человек! Кремень!

Я скинул нелепый лиловый костюм и облачился в гавайскую рубаху и свои родные шмотки. Так значительно лучше, словно возвратился домой после долгого отсутствия. Хорошо, что Герда прихватила мои вещички… Я вдруг подумал, что она забрала их с собой не потому, что она барахольщица, а потому, что она надеялась, что мы увидимся вновь и они мне пригодятся. Майн либен фройляйн…

Из россыпи документации я вытащил Гердину солдатскую книжку. Интересная вещица, раритет, за такую штуку на нумизматическом рынке можно кучу денег получить. Гауптштурмфюрер, Герда Магдалена фон Шлоссе…

— Ну, конечно! — Я хлопнул себя ладонью по лбу. — Шлоссе! Вот оно…

Я выскочил в коридор.

— Сержант! Отведите меня туда, где я смогу ознакомиться с материалами следствия по опознанию Герды Шлоссе.

— Прошу за мной…

Мы спустились на лифте в подземные недра этого небоскреба. Глубокие недра, глубже их — только ад… На выходе из лифта нас встретила охрана.

— Допуск, — тоном без интонаций произнес страшнейший охранник.