Затем открыл рот, собираясь, судя по всему, ответить нечто язвительное. Передумал. Поджал губы и кивнул на мою первую жертву. Глаза его при этом были предельно серьезны, он явно чего-то от меня ждал. Причем не тривиального «добить», скорее то, что я должен был прикончить нападавшего, имело несколько другой, более глубокий смысл.

Безразлично пожав плечами, я сделал несколько шагов в сторону. Опустился на корточки, поднял за волосы голову пострадавшего и полоснул ножом по горлу. Что скрывать, мне приходилось делать подобное и раньше, да и самому видеть, как это делается. Впервые я наблюдал за тем, как режут горло, просматривая подброшенную видеокассету. Это было через две недели после того, как мы прибыли восстанавливать конституционный порядок.

– Теперь что? – Я поднялся на ноги.

– Теперь ты переоденешься в чистое. Умоешься. И мы пойдем в барак как ни в чем не бывало.

Хмыкнув, я качнул головой. Так не пойдет. Использовать меня втемную дальше непозволительно.

– Ну, хорошо, – вздохнул Ловкач, – считай это сменой власти. Устраивает?

– Теперь главный ты? – уточнил я.

Ловкач ответил кивком.

– Тогда устраивает. – Я принялся расстегивать рубашку.

– То, что я вам скажу сейчас, является нашей позицией. Совместной. И она останется неизменной. Мы не ведем переговоров, а лишь предлагаем вам вариант.

Слушавший меня Свиридов нахмурился. Я явно владел языком получше его, и лейтенант не совсем понимал то, что я говорю. Терехов, отошедший в сторону, оперся о подоконник и смотрел в окно. Лица его я не видел, соответственно, не знал, правильно ли он переводит. Да, собственно, и не важно это было. Свиридов и Терехов наделили меня всеми необходимыми полномочиями для беседы с немцем. Так что я на данный момент был главным в нашем трио.

Книппель важно кивнул и подчеркнуто внимательно взглянул на меня. Судя по всему, его слегка гротескному выражению лица и пижонской позе – закинутые одна на другую ноги, – явно он воспринимал меня не слишком серьезно.

Чувствуя, как загораются уши, я продолжил:

– Суть моей речи проста. Мы предлагаем вам сделку, которая удовлетворит обе договаривающиеся стороны.

Немец снова кивнул. Я же, мучительно переживая краску на лице, понимал, что со стороны мои потуги в дипломатии выглядят, по меньшей мере, смешно. Но перейти на другой, не столь высокопарный стиль или выражаться другими словами я просто не мог. Меня словно бы замкнуло.

– Вчера колонна Штайнера вышла в путь. Перемещение было обусловлено моей персоной. Поскольку именно я знаю, где в округе находятся одни из самых богатых залежей металлов КМА.

Аббревиатуру я, к своему собственному удивлению, произнес на русском. Просто не знал, известен ли термин немцам и в какой транскрипции будет верным его огласовывать. Насладившись чарующими звуками своего голоса, я со значением посмотрел на немца. Мол, в достаточной ли он мере проникся моей важностью и величием.

На этот раз немец кивать не стал. Отреагировал иначе:

– Мне это известно. Не знаю, какой из вас переводчик, юноша, но источник информации весьма недурной. Откровенно говоря, не будь вас, Шванендорф уже лежал бы в руинах.

Видя, что я, да и Свиридов тоже, изумленно уставились на него, Книппель счел нужным пояснить:

– О планируемой поездке в целях разведки месторождения мне было известно заранее. Неужели вы, командиры, – Книппель выразительно поднял бровь, обращаясь к Свиридову и повернувшемуся от окна Терехову, – думаете, что у меня не нашлось бы в достатке сил? Не буду пускать пыль в глаза, я действительно не располагаю крупными военными формированиями. Однако я имею достаточное количество друзей, чтобы Шванендорф через день-другой просто исчез с лица земли.

Но в таком случае, – Книппель вежливо улыбнулся мне, – вас, юноша, мне пришлось бы искать в недрах Эйзенбурга, что, признаться, было бы обременительно.

Есть такое выражение – «шах и мат». Я испытал нечто схожее. Вся наша позиция «сверху», уверенный диктат собственных условий строились на уверенности, что мы предлагаем, а Книппель принимает. В итоге же, по его словам, выходило, что никакого сюрприза с нашей стороны нет и быть не может и ему заранее все было известно.

– Буду с вами откровенен, – продолжил немец, – у меня есть протоколы допроса юноши. И меня, уважаемые командиры, интересует именно он. В отличие от дуболомов Штайнера я не склонен считать мальчишку потенциальным пациентом психбольницы. Вы же со своими людьми – весьма грозная сила, в этом я мог убедиться на собственном опыте. Однако ваш отряд будет являться в первую очередь приятным дополнением к молодому человеку. Уж не обессудьте.

Да уж. Инициативу я окончательно утратил. Что ответить немцу, как сбить его с уверенной, железобетонной позиции, я не знал. И, что самое важное, смысла возражать Книппелю в принципе не было!

Признавая свое замешательство, посмотрел на Терехова и Свиридова. У обоих были сосредоточенные лица людей, внимательно воспринимающих информацию. Однако ни один не решился прийти мне на помощь и вставить хоть словечко.

– Рад, что вы меня понимаете. Первоначально я планирую оставить месторождение, находящееся здесь, в Шванендорфе, под вашей охраной. Оружием, как я полагаю, вы уже обеспечены в полном объеме. – Книппель улыбнулся. Выдержал небольшую паузу и продолжил, обращаясь непосредственно ко мне: – Месторождение находится непосредственно в деревне, верно?

Я кивнул.

– Тогда мои выводы правильны. Вы как подразделение, подчиненное мне, остаетесь на охране. Некоторое время спустя, не больше чем через неделю, сюда прибудут специалисты, которые и займутся разработкой пластов. Впоследствии, как я думаю, вам придется охранять все, что здесь окажется, – шахту, бараки, население. Без работы не останетесь.

Книппель разговорился. Было видно, что ему собственная речь доставляет неимоверное удовольствие. У него даже глаза засверкали. Между тем, самоутверждаясь, немец вполне закономерно терял влияние на аудиторию. Повествование о собственной прозорливости лучше приберечь для лакеев и рабов. Мы не были ни теми, ни другими.

– Лебеди, – прервал похвальбу немца Терехов.

– Что? – непонимающе уставился на капитана Книппель.

– Место, где мы находимся, называется Лебеди.

– Это что-то меняет? – Книппель свел брови на переносице. Ему действительно было невдомек, о чем идет речь.

– Ничего, – качнул головой Терехов – Все принимается. Но эта деревня называется Лебеди.

Помедлив, Книппель пожал плечами:

– Хорошо. Пусть так. Это все ваши условия? – Нетрудно было заметить, что немец позволил себе легкую улыбку.

– У меня друг остался там, – торопливо добавил я, – в Эйзенбурге вашем, в госпитале. Его надо забрать оттуда и к нам перевезти. Он тоже… – Запнулся на мгновение: – В общем, он тоже из будущего. И это обязательно. Что хотите делайте, но я без него вам ни слова не скажу.

Об этом я не разговаривал с Тереховым. Да и вообще разговор с капитаном был у меня один, и достаточно короткий. Итогами его недовольны остались мы оба. Так что условие я выдвигал сейчас на свой страх и риск.

Терехов на то, что я сказал, никак не отреагировал. Свиридов скользнул по мне любопытным и, как показалось мне, одобрительным взглядом. Ну а Книппель, услышав про еще одного «человека из будущего», явно не удивился. Впрочем, понятное дело – если он умудрился добыть протоколы моих допросов, то и показания Бона у него также должны быть. Взяв паузу на короткое обдумывание, через несколько секунд он довольно решительно ответил:

– Хорошо. Я посмотрю, что можно будет сделать.

– Алексей. Клыков Алексей. – Здоровяк, с которым я недавно свел знакомство, открыто, широко мне улыбнулся во все тридцать два и протянул громадную, как лопата, ладонь.

Я назвался и ответно протянул руку, ощутив немедленно крепкое мужское рукопожатие.