— Но если б тебя, раскрыли, ты бы погиб!
Эйвен пожал плечами:
— Это же война. Я должен был помогать Англии. В армию меня не взяли, как единственного сына. Не мог же я из-за этого отсиживаться дома. Для мужчины есть кое-что поважнее собственной жизни.
— Честь и достоинство.
— И любовь, — добавил Эйвен.
Были вещи, которые ей очень хотелось знать, но спросить язык не поворачивался. И все-таки однажды — это было глубокой ночью, когда они лежали в постели, только что насладившись друг другом, — Бриджет набралась смелости, благо Эйвен не мог видеть ее лица, и спросила:
— Ты помнишь, как было в прошлый раз? Ты так внезапно отстранился, прежде чем…
Бриджет говорила очень торопливо, так как сильно волновалась. В голосе у нее появились обычно несвойственные ей неприятные визгливые нотки. Раньше это всегда вызывало у нее раздражение. Но сейчас она не могла ничего с собой поделать. Ей было очень неловко обсуждать подобные вещи, хотя многие из них она сама теперь совершала.
— Почему ты сделал это? Тогда ты сказал, что хотел избавить меня от ребенка. Но вспомни, что ты говорил, когда женился на мне… Тебя беспокоило здоровье твоего отца, и ты хотел подарить ему наследника.
Часы медленно отсчитывали минуту за минутой, а Эйвен все не отвечал.
— А, ты про тот разговор! — сказал он наконец. — Тогда я был на дюйм от лжи. Можно даже сказать, солгал. Но я убедился, что обманывал самого себя. Милая Бриджет, дорогая моя Бриджет, мне стыдно сейчас признаваться тебе, но действительно я сказал тебе только часть правды. Как ты помнишь, я сказал, что не хочу лишать тебя удовольствия. Это только одна причина, вторая связана с моей привычкой.
Бриджет лежала очень тихо, а он поглаживал ее плечо и продолжал низким певучим голосом:
— Дорогая моя, тебе хорошо известно, что до встречи с тобой я вел отнюдь не монашескую жизнь. У меня было много женщин, очень много, и мне совершенно не хотелось плодить внебрачных детей. Поэтому я выработал в себе привычку… Ну ты понимаешь. А в тот раз, наверное, меня просто заклинило. Ты же сама видишь, что со мной делаешь. Но подожди, мы еще посмотрим, как это у тебя дальше получится.
Что он хотел этим сказать? Что способен превратить кровь в ее жилах в огонь? О, это она и так усвоила!
Однажды прекрасным теплым утром, когда они прогуливались вдоль реки, Бриджет, собравшись с духом, спросила напрямик, не хочет ли он приоткрыть завесу вокруг интересующего ее вопроса.
— Ты имеешь в виду мою жену? — Эйвен помолчал с минуту и, тщательно подбирая слова, ответил: — Да, она была красивая. И молодая. Как и я, впрочем. Но мы пробыли вместе не слишком долго.
Бриджет радовалась игре тени и света под сенью листвы, потому что таким образом в какой-то степени скрадывался ее шрам, о котором временами она почти забывала. Но только не за пределами дома.
— Наверное, для тебя это была настоящая трагедия? — нерешительно спросила Бриджет.
Постоянно настороженное отношение Эйвена ко всему, что касалось его личной жизни, не позволяло задать этот вопрос раньше.
— Бриджет! Откуда такая робость? Неужели ты думаешь, что я скорблю о ней? Или сравниваю с тобой? Выкинь эти мысли из головы. Я ничуть не жалею. И никогда не жалел. Да, собственно, и не о чем.
— Но почему-то ты никогда не рассказывал о жене. Совсем ничего. Мне хочется знать, какая она была. Блондинка? Брюнетка? Меньше меня ростом или…
— Это не важно, — сказал Эйвен, подобрав камешек и кидая его в воду. — Сейчас это не имеет никакого значения, И прежде тоже не имело. Наши отцы хотели, чтобы мы поженились, а мы с ней согласились. Мы были послушными детьми, — добавил он с иронией и усмехнулся.
— Но когда она… когда ее не стало, ты начал заниматься сбором секретных сведений за границей. Ты делал это для того… Вероятно, таким образом ты хотел забыть ее?
— Так все думали. А я никого не разубеждал. Зачем? Ведь это так понятно. Молодой человек с горя пустился во все тяжкие. Передо мной сразу распахнулись двери в самые разные места. И я бездумно предался развлечениям.
— И это соответствовало действительности?
— В одном — несомненно. Тогда у меня не было никаких дел, которые требовали бы немедленного возвращения в Англию. Я не замечал, как шло время, но война затянулась, и вместе с ней мое пребывание в Европе. Таким образом, через несколько лет я успел забыть первопричину. Только не надо меня жалеть, Бриджет. Конечно, ситуация прискорбная, но я извлек из нее какую-то пользу. Теперь все это уже в прошлом. Давай не будем говорить о бесполезных вещах! Тем более грешно делать это в такой прекрасный день. — Помолчав, он поспешил сменить тему: — Скажи-ка мне лучше, хочешь ли ты научиться ловить рыбу? В доме наверняка найдется несколько удочек. Или ты боишься червей?
— Не могу сказать, чтобы они мне очень нравились. Но если ты обещаешь, что не будешь вешать их мне на нос, как сынишка кузины Сильвии, я переживу.
— Даю слово! Пойдем скорее, пока погода не испортилась.
Эйвен схватил ее за руку, и они, смеясь, побежали к дому.
— Да, милорд, — хихикала она ему в ухо, когда часом позже, пресыщенные, они лежали в залитой солнцем спальне, — замечательную удочку вы мне преподнесли!
— Зато посмотри, что я поймал! — Эйвен набрал и поднял вверх пригоршни ее волос, а затем позволил им плавно упасть и накрыть их обоих. — Эта рыбка намного лучше. Такая гладкая. И у нее очень горячая кровь. Мне безумно нравится держать ее в руках. Так приятно чувствовать, как она извивается и трепещет. Господи! Бриджет, можешь ты мне объяснить, что это такое? Я не успеваю отлавливать тебя, как тут же сам оказываюсь в сетях. Скажи, будет когда-нибудь конец этому?
Однако, похоже, их желание не иссякало. Они все больше входили во вкус, как любой человек, быстро привыкающий ко всему, что доставляет наслаждение.
И все же на душе у Бриджет было неспокойно. Сначала это была неопределенная, лишь слегка осознаваемая тревога. Но день ото дня неприятное щемящее чувство нарастало. И вот однажды Бриджет поняла причину.
В то утро она снова принялась писать матери, и, пока обдумывала, что бы еще сообщить, ее взгляд случайно упал на дату, проставленную в верхнем углу листка. Бриджет ужаснулась. Две недели! Прошло полмесяца, а они все мешкали с отъездом из «укромной обители», продолжая беззаботно предаваться любовным утехам, совершенно не думая о будущем, словно его у них не было.
Между тем лето приближалось к своему апогею. Время шло, а она так и не заняла должного места в жизни Эйвена: все еще не познакомилась ни с его отцом, ни с кем-либо из его родственников, не знала никого из его друзей, за исключением Рейфа из Лондона и нескольких человек, присутствовавших на бракосочетании. И не было никакой возможности прояснить свое положение, Эйвен увез ее из Лондона и устроил медовый месяц вдали ото всех. С первого дня пребывания в Брук-Хаусе она оказалась замурованной в этом сияющем дворце, как мошка в янтаре. Ее грызли сомнения, она беспокоилась за будущее и в то же время осуждала себя за неблагодарность.
— Откуда этот мрак? — спросил Эйвен, выйдя из своей ванной, растирая волосы полотенцем. — Каким ветром его надуло?
Бриджет в растерянности подняла глаза.
— Просто я задумалась.
— Я вижу. И все твои думы прописаны у тебя на челе. Разве что-то случилось? Почему такое трагическое выражение?
— Нет, Эйвен, это только… Эйвен, ведь уже две недели как мы поженились!
— В самом деле драматическое событие! Но вместе с тем такое счастье, о каком мы и не подозревали. И продлится оно три недели! Хотя, если ты уже сейчас впадаешь в уныние, мне страшно подумать, что ты будешь чувствовать потом.
— Эйвен, дело не в этом. Никто из твоих близких меня не знает. Конечно, твоя семья и друзья осведомлены, что мы поженились, но все равно для них это только слухи. С таким же успехом я могла бы жить на Луне.
— А-а, понимаю! Ты хотела бы провести медовый месяц в более широкой компании?
