Как только Балда-Фредик сел на лошадь верхом, она не выдержала его тяжести, прогнулась и разорвалась пополам. Фредик, к своему удивлению, оказался сидящим на полу. Задняя часть лошади с мочальным хвостом, оступившись, провалилась вдруг за сцену, где была на лету подхвачена Светланой Ивановной, а передняя, без задних ног и хвоста, волоча за собой «попону», лихо гарцевала по сцене, высовывая всем язык. Раздался такой хохот, которого, наверное, никогда здесь не слыхали. Смеялись все, до визга, до слез…

— Лошадь, давайте лошадь!

— Покажите еще раз!

— Коня! — требовали восхищенные зрители.

На сцену вышли два мальчика и раскланялись. «Лошадь» состояла из двух частей — из двух ребят. В полую шею лошади до самых ее зубов была протянута рука первого мальчика. Он держал в ней красный язык, второй мальчик одной рукой опирался на спину переднего, а другой из-под покрывавшей их «попоны» размахивал мочальным хвостом. Получалось, что лошадь бежит, высунув язык и помахивая хвостом.

— Занавес, занавес… — хрипел, потерявший от волнения голос Фредик.

А занавес как на зло заело… Пришлось сделать перерыв.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

СВИНАРЬ — ПРИНЦ

Когда зрители немного успокоились, красная и взволнованная Марксида сообщила:

Сейчас будет исполнена драматизированная сказка Ганса Христиана Андерсена «Свинопас». — Принцесса — Ляля, император — Саша, фрейлины — девочки старшей группы, послы: Фредик и Валера. В главной роли — угадайте!..

Зрители немедленно принялись гадать вслух. Марксида осталась перед занавесом и начала рассказывать.

«Жил-был бедный принц. Королевство у него было совсем маленькое, но все-таки не настолько уж ничтожное, чтобы принцу нельзя было жениться, а жениться ему хотелось.

Отец у принца умер, а на могиле вырос розовый куст необыкновенной красоты. Цвел он только один раз в пятилетку, а распускалась на нем единственная роза. Но что это была за роза! Она благоухала так сладостно, что стоит лишь понюхать ее — и заботы свои, и горе забудешь. Еще был у принца соловей, который пел так чудесно, словно в горлышке у него хранились все самые прекрасные мелодии, какие есть на свете. И роза, и соловей предназначались в дар принцессе. Их положили в большие серебряные ларцы и отослали к ней…»

Занавес раздвинулся. Зрители увидели «дворцовый зал»… На тронах, а на самом деле на креслах-колясках, к спинкам которых были прилажены высокие золотые гербы, восседали Саша-император и Ляля-принцесса. Саша был весь задрапирован красной бархатной скатертью, на голове у него — зубчатая корона из золотой бумаги, в руках — вызолоченный меч — «держава» и «скипетр». Белые усы и белая борода из ваты покоились у него на груди. Великолепный император, прямо как настоящий!

По сторонам стояли «старые» придворные в белых париках из ваты, белых чулках. У каждого через всю грудь шла голубая лента с массой сверкающих орденов из елочных звезд. Ну все, как у прошлых царей…

Лялю нарядили в белое платье, усыпанное блестками, Светлана Ивановна истратила на него столько марли, что старшая медсестра сочла себя разоренной. Весь лиф этого платья был усыпан «драгоценностями». Они сверкали в Лялиных золотых волосах, на шее, на руках, на пальцах. Когда Ляля поднялась с «трона» и, обмахиваясь веером из «страусовых» перьев, прошлась по сцене, вздох восхищения вырвался не из одной груди. Фрейлины в колонах и белых туалетах из простынь присели в глубоком реверансе…

По знаку Саши-императора вошли послы принца — Фредик и Валерочка в костюмах Мушкетеров. Они несли «серебряные ларцы», превосходно сделанные из ящиков от посылок. Послы очень важно преклонили колено перед тронами. При этом шляпа у Фредика съехала на нос, но никто не обратил внимания на такую мелочь.

Увидав большие ларцы с подарками, принцесса от радости захлопала в ладоши.

— Если бы там оказалась маленькая киска! — воскликнула Ляля. Но в ларце был розовый куст с прекрасной розой…

— Ах, как мило она сделана! — залепетали фрейлины.

— Больше чем мило, — проговорил император-Саша, — прямо-таки великолепно!

Но принцесса потрогала розу и чуть не заплакала.

— Фи, папа! — сказала она. — Она не искусственная, а настоящая!

— Фи! — повторили все придворные. — Настоящая!

— Подождите! — посмотрим сначала, что в другом ларце, — провозгласил император.

Фредик достал из ларца маленькую серенькую птичку, а Валерочка извлек из-под пальца свистульку, наполненную водой, и очень похоже принялся подражать пенью соловья.

— Charmant, — лепетали фрейлины, все они болтали по-французски одна хуже другой.

— Как эта птичка напоминает мне музыкальную табакерку покойной императрицы, — сказал один из «старых» придворных.

— Тот же тембр, та же подача звука.

— Да, — воскликнул Саша-император и заплакал, понарошку, конечно.

— Надеюсь, что птица не настоящая? — спросила принцесса.

— Самая настоящая! — ответили ей послы, доставившие подарки.

— Так пусть летит, куда хочет! — заявила принцесса. — И я не желаю видеть этого принца!

Фредик и Валерочка разобиженные ушли со своими «ларцами».

— Но принц не пал духом, — снова заговорила Марксида, — он вымазал себе лицо черной и коричневой краской, надвинул шапку на глаза и постучался.

За сценой раздался энергичный стук и вошел свинопас.

Ребятам очень хотелось угадать, кто эту роль исполняет. Но артист — неузнаваем. На свинопасе был чапан с капюшоном, взятый у Паши, на ногах — грубые башмаки.

— Добрый день, император! — сказал он глухим голосом из-под маски.

— Не найдется ли у вас во дворце какой-нибудь работы для меня?

— Много вас тут ходит да просит, — ответил император. — Впрочем, погоди — вспомнил: мне нужен свинопас. Свиней у нас тьма-тьмущая.

«И вот, —продолжала Марксида,  — назначили принца придворным свинопасом и поместили его в убогой крошечной каморке, рядом со свиным закутком».

Свинопас сел на опрокинутую табуретку, а Марксида возле него, прямо на стене прикрепила надпись: «Свиноферма». Сейчас же послышалось хрюканье и поросячьи визги. Это работали звукооформители. Императорское кресло вместе с императором укатило.

«Весь день он сидел и что-то мастерил и вот к вечеру смастерил волшебный горшочек», — продолжала Марксида.

Свинопас вынул из-под табуретки глиняный горшочек.

«Горшочек был весь увешан бубенчиками, и, когда в нем что-нибудь варили, бубенчики вызванивали старинную песенку».

Послышались тонкие стеклянные звуки. Это Рая за сценой играла на маленьком ксилофоне, и ее нежный голосок запел:

Ах, мой милый Аугустин,

Аугустин, Аугустин,

Ах, мой милый Аугустин,

Все прошло, все!..

«Но вот что было всего занимательней: подержишь руку над паром, который поднимается из горшочка, и сразу узнаешь, кто в городе какое кушанье стряпает. Да, уж горшочек этот был не чета какой-то там розе! И вот принцесса отправилась на прогулку со своими фрейлинами и вдруг слышит мелодичный звон бубенчиков».

Ляля, обмахиваясь веером, прошлась по сцене, сопровождаемая фрейлинами. Она услышала песенку И сразу остановилась.

«Ведь сама она умела играть на фортепьяно только одну эту песенку — «Ах, мой милый Аугустин…» да и то лишь одним пальцем».

— Ах, и я тоже это играю! — сказала принцесса. — Вот как! Значит свинопас у нас образованный! Слушайте, подойдите кто-нибудь и спросите у него, сколько стоит этот инструмент.

Из Лялиной свиты отделилась фрейлина-Тома и подошла к свинопасу.

— Что возьмешь за горшочек? — спросила она.

— Десять поцелуев принцессы, — ответил свинопас.

— Как можно! — воскликнула фрейлина.

— Дешевле нельзя! — отрезал свинопас.

Тома-фрейлина вернулась к Ляле…

— Ну, что он сказал? — спросила принцесса.

— Право, и повторить нельзя! — ответила фрейлина. — Ужас, что сказал!