– Дождались падлы, когда я отрублюсь, и выжрали все до капли! А наутро сказали, чо это… Бобик вылакал. Короче, Медведь, или как там тебя, коли хошь бабу горячую ненасытную и безотказную, бери меня к себе в берлогу. Ты мужик чо надо. А хошь на моей хате заживем? Выгоню этих засранцев, ты ко мне-то и перебирайся. Любить буду крепше свово первого, ну там пожрать сготовить и все такое.

– Премного благодарны, – ошалело пробормотал я, сраженный наповал яростным напором новоявленной невесты, – я чутка подумаю.

– Токо думай побыстрее, – Дырка кокетливо стрельнула в меня своими опухшими глазенками, – я девушка нарасхват. Если чо, так меня у автовокзала завсегда отыскать несложно.

– Ты, это, Жан, – я указал рукой на парочку стонущих от боли бомжей, – короче помоги им, может, кому врач понадобится. – Я собирался, было, продолжить движение в сторону пруда, но, не сделав и десятка шагов, вернулся обратно, залез рукой во внутренний карман своей куртки, извлек оттуда три мятых десятирублевки и протянул их женщине со словами: – На, держи, здесь аккурат на пузырь самогона, сама подлечишься и этих не забудь опохмелить, иначе сдохнут – быть тогда на моей совести еще одному смертному греху.

– А чо убил чай кого? – Не иначе как благодаря хваленой женской интуиции, сообразила Жанна.

– Много кого. Всех и не упомнишь, а с большинством из них даже знаком не был. Ну бывай, невестушка! – Я широко улыбнулся ошарашенной пьянчужке, поправил рюкзачок на плечах и, не оборачиваясь, похромал прочь от места состоявшегося побоища.

При этом опухшая физиономия Жанны Дырк приобрела необычайно задумчивое выражение. По всей видимости, дама решала одну насущную проблему: не погорячилась ли она, предложив свое горячее тело и трепетное сердце первому встречному, оказавшемуся на поверку матерым душегубом…

Перед тем, как направиться к пункту приема стеклотары, забежал к Гарибу. Это был пожилой, но еще довольно крепкий грек со звучной фамилией Аристопулос, настоящее его имя было Никифор. Гариб – банальное погоняло, полученное им в незапамятные времена его бурной молодости. Пару раз мы с ним крепко бухали, и пожилой коммерсант порассказал мне многое из своей биографии, а заодно продемонстрировал впечатляющий собор на своей спине и прочие неоспоримые доказательства множества ходок в места не столь отдаленные.

– Никак Шатун пожаловал! – Радостно улыбнулся Гариб, откладывая в сторону газету и стаскивая очки в массивной оправе со своего впечатляющих размеров греческого рубильника. – Проходи, дорогой! Думал ты сегодня уже не явишься. Ну присаживайся. Рассказывай, как житье-бытье бродяжье?

Подобные вопросы старина Аристопулос задавал мне каждый раз, когда я заявлялся в его гараж под неброской вывеской «Пункт приема цветных металлов и макулатур». Слово «макулатур» было тщательнейшим образом замазано белой краской, но все равно проступало, подобно маслянистым следам былых протечек на кухонном потолке. Свое дело Гариб начинал в далекие перестроечные времена, когда еще существовал спрос на макулатуру, затем старые газеты и книги перестали приниматься перерабатывающими комбинатами, ввиду закрытия оных. Впрочем, в последние годы потребность в бумажных отходах вновь выросла, но хитроумный грек, посчитал, что складских площадей под это у него недостаточно – куда проще иметь дело с компактным и дорогостоящим металлом, не занимающим много места.

– Да вроде бы ничего, – ответил я, пожимая заскорузлую лапу привставшего из-за стола приемщика. – Посмотри, Гариб, какой сегодня денек чудесный. Кажись, пережили еще одну зиму.

На что низкорослый грек задумчиво почесал изрядных размеров лысину на своей седой голове и, взглянув на синеющий в дверном проеме кусочек весеннего неба, вынужден был признать мою правоту, хотя и не без оговорок:

– Сегодня денек на загляденье, но непогоды еще возвернутся – на то он и апрель. Но, в общем-то, согласен: студеную пору пережили, теперь полегче будет. Ну что там у тебя?..

Мой улов оприходовали за пару минут. Для начала рассортировали и взвесили. Потом Гариб, высыпал сплющенные банки в один из множества стоящих вдоль стен ящиков, радиатор холодильника и отожженные от изоляции мотки медного кабеля – в другой, поломанный бронзовый подсвечник вместе с деталями люстры – в третий и так далее. Старый грек органически не переносил какого-либо беспорядка и для каждого вида цветного лома держал отдельную тару. После чего уселся за стол на видавшее виды офисное кресло на колесиках и старательно занес результаты взвешивания в потрепанный гроссбух. Без спешки извлек из кармана штанов кошель и отсчитал полагающуюся мне сумму.

– Вот держи, Шатун. Приятно с тобой иметь дело. Другие так и норовят в банки болтов да гаек напихать, а то и вообще камней разных, – улыбнулся приемщик и неожиданно вдруг поменял тему: – Ты сегодня обедал? Мне тут Анастасия понапихала всяко-разного, так что присаживайся, не стесняйся – все равно одному мне все это не осилить. У меня и бутылочка рецины имеется – родичи с далекой родины присылают регулярно.

С этими словами он подкатил прямо в кресле к холодильнику, стоящему неподалеку у стены, и, достав оттуда трехлитровую «амфору», оплетенную ивовыми прутьями, и пестрый пластиковый пакет с едой, вернулся к столу.

– Спасибо, Гариб! – я сердечно поблагодарил щедрого старика и без жеманства и политесов уселся на колченогий деревянный табурет, стоявший рядом с его бюро и опирающийся одной ножкой на лежащий на полу кирпич. – Не откажусь.

– В таком случае, разливай амброзию, а я тем временем продукты пошинкую…

Обед прошел в теплой дружеской обстановке. Белое вино с привкусом сосновой смолы сначала шибануло по мозгам, а потом заструилось по жилам теплым согревающим потоком. Впрочем, очень скоро хмель улетучился из головы, оставив после себя ощущение легкой эйфории. Закусывали салом, домашней копченой колбасой, готовить которую старая Анастасия, законная супруга Аристопулоса, была великая мастерица. Вместо ржаного хлеба, который Гариб отчего-то на дух не переваривал, были пироги с грибами, капустой и картошкой.

– Ты вот чего, Андрей Николаевич, – наполняя в очередной раз вином граненые стаканы, обратился ко мне хозяин, – не шути с Махтумом. Ну чего тебе стоит пару тыщь в месяц оттопырить чурке? Зато для здоровья ой как пользительно. Если денег нет, так я ссужу – отдашь, когда сможешь…

– Не, Никифор, – я замотал головой, – деньги у меня как раз-таки имеются, но они мне и самому нужны. К тому же, принцип – не для того я полтора года с автоматом… Короче, не видать басурманам моих кровных, заработанных непосильным трудом! К тому же я их сюда не приглашал – это моя земля, и я на этой земле хозяин.

– Закон кармы, – не зло усмехнулся начитанный Гариб и пояснил: – Вчера ты к ним без спроса заявился, сегодня они в твой дом вломились. Как там, у Володи Высоцкого: вошли без стука, почти без звука. И как бы мы не артачились, этим парням удается сделать втихую то, чего не смог сделать когда-то ты со своим грозным автоматом. Сегодня они контролируют бомжей и прочих попрошаек города, завтра их выберут депутатами, а послезавтра вместо христианского храма построят синагогу…

– Мечеть, Никифор, – поправил я не на шутку расфилософствовавшегося приемщика.

– Какая хрен разница, – махнул рукой захмелевший грек, – суть в том, что православному христианину в скором времени придется на Луне спасаться. А впрочем, и там не получится – на нее китайцы глаз положили, а коль косоглазые чего-то задумали, выполнят в обязательном порядке. Короче говоря, Андрюша, скоро на Матушке-Земле останутся одни таджики и китайцы, а мы, как предки мои – древние греки, в своей же стране будем в примаках ходить…

Беспредметный в общем-то разговор грозил затянуться надолго. Хорошо, конечно, сидеть вот так в теплой компании в жарко натопленном помещении и за стаканчиком сухого вина, обсуждать проблемы вселенского масштаба. Однако при мне еще туго набитый рюкзак со стеклотарой, а непредсказуемая, как тропический тайфун, Мармелада Иеронимовна Шнобс способна в любой момент захлопнуть ставни своей лавочки, чтобы начать бухать в компании своих же грузчиков или вовсе упорхнуть на очередное любовное свидание. Придется в этом случае тащить хрупкую стеклотару через весь город в свою берлогу.