Серо-желто-бело-голубая тоска. Слева – сплошная серая стена Гиндукуша. Кажется, она вот-вот навалится всей своей невероятной массой и оставит от тебя мокрое красное пятно. Взгляд особенно не задерживается на унылой горной серости разных оттенков, а поневоле устремляется ввысь к сияющим заснеженным пикам и дальше – в бездонную синь афганского неба. Справа – обширная долина, разрезанная на две неровные половинки текущим с гор водным потоком. Там все сплошь песочно-желтое, грязно-бурое, унылое с вкраплениями белого. Выпавший накануне снег оставил на полях неряшливые пятна, смешался с дорожной пылью, превратив ее в жирную липучую грязь. Ничего не поделаешь, зима бывает и в Афганистане. Не такая белая и не столь долгая, как где-нибудь под Рязанью или Вологдой, скорее серая. Днем довольно тепло и солнечно, ночью температура воздуха зачастую опускается ниже ноля. Впрочем, лучше грязь под колесами и гусеницами, чем извечная беда здешних мест – пыль. К тому же зимой не бывает другой местной беды – непредсказуемого «афганца» – иссушающего ветра, приносящего из знойных южных пустынь горячий воздух вместе с тучами песка и пыли.

По струящемуся вдоль горных отрогов серпантину неспешно движется колонна грузовиков в сопровождении группы БТРов и БМП. В кабине одного из доверху набитых гуманитарной помощью братскому народу Афганистана «ЗИЛов» рядом с водителем-сержантом сидит старший лейтенант. Несмотря на три звезды на погонах, старлей выглядит не намного старше бойца срочной службы, азартно терзающего рулевую баранку. Даже старательно культивируемые усики под слегка курносым славянским носом не придают ему какой-то особенной солидности. По большому счету, он как был семнадцатилетним юношей, поступившим семь лет назад в воздушно-десантное училище, так им и остался. Даже полтора года, проведенные в этой загадочной стране в тесном контакте с ее не менее загадочными обитателями, не прибавили ему особенно жизненного опыта. Все вокруг него постоянно крутились: что-то покупали-продавали, вели обменные операции друг с другом и местным населением, всеми правдами и неправдами старались переправить на родину какие-то шмотки, радиоаппаратуру, золотишко и даже зеленые бумажки с портретами американских президентов. Для чего нужны цветастые афганские шали, японская электроника, качественная джинса от «Levi Strauss», а также колечки, цепочки и серьги старлею было, в общем-то, понятно – благоверная популярно объяснила еще перед отъездом в загранкомандировку. Но маниакальное стремление некоторых личностей стать обладателями долларов и непонятно для чего переправить их в Союз, где за одно лишь обладание ими светила серьезная статья, никак не укладывалось в его юную голову.

Старший лейтенант был задумчив, отчего выглядел довольно хмурым, даже слегка угрюмым. Только не подумайте, что он ломал голову над тем, как возможно быстрее и малой кровью одолеть моджахедов и прочих неугомонных личностей, подбивающих местных дехкан и феллахов ко всякого рода непотребствам. Дело в том, что во время загрузки автомобиля ему удалось подглядеть, как в бездонные недра грузовика были помещены пять ящиков светлого чешского пива. Теперь голова его была занята одним единственным вопросом: «Для какой такой надобности эти ящики оказались в числе прочих грузов, предназначенных в качестве гуманитарной помощи всё тем же феллахам и дехканам?».

«Вот же козлы эти гражданские! – стараясь ничем не проявить внутреннее негодование, мысленно рассуждал старлей. – На кой хрен духам пиво? У них Коран, значит, пиво, вино и даже водяра под запретом…»

Далее его мысли потекли по вполне предсказуемому руслу, и в самом скором времени в голове молодого человека сформировался вполне реальный план завладения одним-двумя ящиками пенистого янтарного напитка методом хищения. Вот ребята обрадуются.

Неожиданно глубокомыслия старшего лейтенанта были прерваны водителем, которому надоело молча крутить баранку, объезжая многочисленные рытвины и колдобины.

– Не пойму я, товарищ старший лейтенант, одного. Живут местные, как в диком Средневековье. Землю пашут на волах деревянной сохой, моются раз в год, баб своих держат в черном теле – без паранджи из дома ни на шаг. Прям «Белое солнце пустыни»…

– Ага, а ты – товарищ Сухов, засланный для наведения порядка, – сострил офицер.

– Ну где-то так, – не уловив язвинки в голосе собеседника, с серьезным видом ответствовал боец, – должен же кто-нибудь их чему-то научить.

– Ух ты! – старший лейтенант посмотрел на сержанта с нескрываемым интересом. – Значица, в цивилизаторы записался?.. Большой белый брат… Похвально, похвально!.. – Однако, немного помолчав, добавил: – Не… не получится. И до нас пытались, и после нас будут пробовать – сосиализьм здесь не катит. – Затем, саркастически усмехнувшись в лицо обомлевшему от подобной ереси водиле, продолжил в том же духе: – Ну пойми, паря, не желают наши братья жить ни по-советски, ни по-англицки, ни по каковски-друговски, так что рано или поздно выпихнут нас отсюда с позором, как до этого всех прочих благодетелей. Историю нужно было хорошо учить в школе.

С минуту в кабине грузовика стояла гробовая тишина. Наконец водитель отошел от эмоционального ступора и обратился к офицеру с вопросом:

– Так отчего же вы здесь, товарищ старший лейтенант?

– Потому что дурак, – весело оскалился пассажир. – А может быть, неисправимый романтик – «Гренада, Гренада, Гренада моя». К тому же здесь неплохо платят. Выйдешь на «гражданку», женишься, вот тогда и познаешь счастье и неуемную женскую тягу к красивой жизни… – Затем уже более серьезным тоном поинтересовался: – Сам-то откуда?

– Из-под Куйбышева, – ответил водила и, мечтательно улыбнувшись, продолжил: – Хорошо у нас там. Волга, рыбалка отменная, нет таких презлющих мух, и не воняет, как в здешних кишлаках. И как только местные такое терпят – куда ни сунься, помойка? Одно слово – неряхи. Ничего, через полгода дембель, как-нибудь дотянем, а там здравствуй, мама, ликуйте, девки – вам подарочек из далекого Афгана!

– Выходит, ты у нас из самарских, – одобрительно констатировал офицер. – А я из-под Тамбова, как говорится, – тамбовский волк, хотя, скажу тебе по секрету: этих тварей в наших местах практически не осталось. Хотя насчет рыбалки и охоты у нас пока что неплохо, а боровиков и рыжиков в сезон – косой коси. Эх, брат, щас бы забуриться на берег Цны в приятной компании…

Офицер замолчал и о чем-то задумался, сосредоточив все свое внимание на унылом пейзаже за стеклом автомобиля. На самом деле ни песчано-желто-серые ландшафты, ни проносящиеся мимо «Тойоты», «Фольксвагены», «уазики» аборигенов, доверху набитые какими-то мешками, корзинами с овощами и фруктами, ни верблюжьи караваны, мерно бредущие вдоль обочины дороги, его не интересовали – за проведенные здесь полтора года он вдоволь насмотрелся на всю эту экзотику. Старший лейтенант попросту тупо пялился в окно, пропуская мимо сознания надоевшие до тошноты образы и фигуры.

В какой-то момент он вдруг осознал, что поток встречных автомобилей как-то неожиданно сошел на нет, а также резко поубавилось количество верблюдов и ишаков. Как следствие, острым ножом резануло по сердцу нехорошее предчувствие. За полтора года войны у старлея выработалось своего рода звериное чутье на опасность, и теперь это новое свойство его натуры старалось предупредить его о какой-то надвигающейся весьма серьезной угрозе.

– Вот же суки двуличные! – громко воскликнул он и тут же пояснил ошарашенному сержанту: – Это я в адрес братьев-афганцев. Чует мое сердце – впереди засада! Видишь, на встречке нет никого, и верблюды с ишаками куда-то подевались? Значит, нас ждут, и каждой шелудивой окрестной собаке об этом уже известно, кроме, конечно, наших бравых особистов. Так что, парень, будь готов ко всяким неожиданностям и моли Господа нашего, коего по заверениям Карла Маркса и начполита полковника Бодягина не существует в природе, чтобы мои опасения не оправдались.