– Вам назначено? – спросил он после того, как Тит объяснил, что хотел бы повидаться с епископом.

– Просто скажите ему, что его хочет видеть сын легата Руфина.

– Сначала следует договориться о встрече, – с этими словами привратник попытался закрыть ворота.

Выкинув руку вперед, Тит схватил слугу за локоть и сильно на него надавил. От боли у привратника приоткрылся рот, лицо его побелело.

Оттолкнув его в сторону, Тит устремился по длинной галерее в направлении атрия; за ним, протестуя, семенил слуга. Донесшийся из-за закрытой двери громкий голос заставил Тита ускорить шаги:

– … я б на твоем месте поставил свечку перед образом Сераписа. – Епископ говорил резко и отрывисто. – На сей раз ты отделался легким испугом. Продолжишь в том же духе – закончишь жизнь за решеткой.

Тит ворвался в комнату. Перед сидевшим за массивным дубовым столом богато одетым священнослужителем стоял, понурив голову, пообтрепавшийся горожанин – судя по покрытой опилками тунике, плотник.

– Я пытался его остановить, ваша светлость, – промямлил привратник, – но он… – Обернувшись, Тит наградил слугу столь грозным взглядом, что тот счел за благо замолчать.

– Вон отсюда, – прошипел Тит. – Боюсь, вам тоже придется удалиться, – обратился он к ремесленнику. С округлившимися от изумления глазами тот выскочил за дверь вслед за привратником.

– Да что вы себе позволяете! – вскричал епископ; лицо его покраснело от гнева. – Будьте любезны объяснить причину столь возмутительного вторжения!

Пертинакс совсем не походил на того худощавого аскета с горящими глазами, коим представлял себе епископа Тит. То был полный, средних лет мужчина, одетый скорее на светский римский манер, нежели в простые церковные одежды.

– Знаете Гая Валерия Руфина, бывшего легата Первого легиона? Я – его сын.

– Если желаете переговорить со мной, договоритесь о встрече с моим нотарием. А теперь я просил бы вас уйти.

– Уйду, когда сочту это нужным, ты, жирный кусок сала, – пророкотал Тит. Шагнув вперед, он притянул к себе епископа за край дорогого далматика. – И произойдет это не ранее, чем ты ответишь на мои вопросы. Благодаря тебе мой отец вынужден жить в нищете. Я хочу, чтобы ты объяснил мне, в чем он провинился? – С этими словами Тит разжал пальцы, и епископ шумно опустился на стул.

Пертинакс нервно облизал губы – по всей видимости, его собеседник был настроен крайне решительно.

– Он… он сам во всем виноват. Я лишь исполнил свой долг – проследил за тем, как соблюдается закон. – Говоря это, епископ попытался дотянуться своей толстой рукой до установленного на краю стола колокольчика, но, заметив, что гость внимательно следит за его манипуляциями, предпочел отказаться от своих намерений.

– Так вот в чем заключается твой долг? В преследовании беззащитного старика за поклонение старым богам? Это что – страшное преступление?

– Указ Августа Феодосия Первого, принятый двадцать четвертого февраля в тринадцатый год его правления, не имеет двойного прочтения. «На все языческие обычаи, как публичные, так и частные, налагается запрет». Что еще мне оставалось делать?

– Проявить хоть немного человечности и сострадания, вот что. Говорится же в Библии, что Иисусом двигало сострадание к людям, потому что были они подобны овцам, не имевшим пастыря. Хорош пастырь! Если в чем и виновен мой отец, то лишь в том, что не пожелал идти на поводу у мелких бюрократов. А тебе это не понравилось – верно? И ты решил преподать ему урок?

– Нарушители закона должны быть наказаны.

– От таких, как ты, меня тошнит! Прикрываетесь письменами для того, чтобы оправдать преследование тех, кто не в силах дать сдачи! Гай Валерий стоит дюжины тебе подобных. Он спасал Италию еще тогда, когда твой педагог за руку водил тебя в школу.

Тит оглядел богато обставленную, полную церковной утвари и дорогой металлической посуды комнату. Взгляд его остановился на прекрасной порфирной миниатюрной группе, на которой был изображен Орфей, играющий на лире для льва и волка.

– Не тронь! – в ужасе закричал епископ. – Она бесценна!

– А вещица-то языческая, – ответил Тит. – Кому как не тебе знать об этом. Хоп! – И миниатюра вдребезги разбилась об украшенный мозаикой пол. Тит же уже подходил к выстроившемуся на маленьком столике столовому серебру. – Так-так! Нехорошо! – изобразил он мнимый испуг, внимательно присмотревшись к одному из кубков. – Гляди-ка: Диана со своим луком, а вот и Аполлон. А это, должно быть, Венера? А это еще кто? Неужели прячущийся в кустах Купидон? – Зажав кубок в руке, Тит неодобрительно покачал головой. – Не стоило их здесь держать. – Не обращая никакого внимания на мольбы едва не плачущего Пертинакса, он продолжил обход комнаты, круша кубком резные фигурки, бросая на пол золотую и серебряную посуду – все, что хоть как-то несло в себе языческую мысль.

Закончив осмотр помещения, Тит подошел к укрывшемуся за столом Пертинаксу.

– Хорошо чувствовать себя хозяином положения, не правда ли? – Тит угрожающе склонился над съежившимся епископом. – А теперь слушай меня внимательно, жирный лицемер. Отныне ты оставишь моего отца в покое. Если я когда-нибудь узнаю, что ты причинил ему хоть малейшее неудобство, я вернусь, обещаю. И тогда вот это, – он обвел глазами разгромленную комнату, – покажется тебе лишь легкой забавой, вроде игры в harpastum, столь любимой посетителями терм. Ты все понял?

Епископ кивнул.

– Отлично. Рад, что нам в конце концов удалось достичь взаимопонимания. – В качестве прощального жеста Тит вылил на голову епископа содержимое стоявшего на столе кувшина и, круто повернувшись, вышел из комнаты.

В атрии он столкнулся с кучкой вооруженных палками слуг. Что-то, однако, во взгляде незнакомца и его манере держаться заставило их посторониться, и Тит покинул дворец без приключений.

Возвращаясь на отцовскую виллу, он, все же, уже не чувствовал прежнего воодушевления. Мысль о том, что теперь его ждут серьезные неприятности, не давала Титу покоя. Если он послушается совета отца касательно Аэция – а он уже решил, что так и сделает, – то лишится протекции самого влиятельного человека в Западной империи. Вдобавок к этому он и так уже сумел настроить против себя императрицу. А ведь вскоре к ней должен присоединиться папа Целестин, чьим благосклонным влиянием, по слухам, пользуется Пертинакс. Ничего, Давиду удалось победить Голиафа при помощи одной лишь пращи, попытался успокоить себя Тит.

«Мансио Феликс, недалеко от Арелата, Виеннская провинция, диоцез Семи провинций. Год консулов Басса и Антиоха, III окт. ноны[13]. [Здесь Тит сделал паузу, убрал прилепившийся к заостренному концу тростникового пера волос, а затем продолжил.] При свете угасающей масляной лампы я продолжаю вести семейный архив, сидя в маленькой комнате постоялого двора, почему-то названного “Счастливым”, убогой, неоправданно дорогой лачуги с безвкусной едой и несвежим бельем.

После состоявшегося у меня короткого “разговора”, я был абсолютно уверен, что епископ Пертинакс больше не будет тревожить моего отца, по крайней мере, в ближайшем будущем. И все же полагаться на судьбу я не стал. Больше, чем в чем-либо другом, Гай нуждался в заботе и хорошем отдыхе; когда я намекнул, что неплохо было бы с его стороны съездить повидать внука, он тотчас же на это согласился. Таким образом, я сопроводил его в расположенную между Базилией и Аргенторатом Стратисбургом бургундскую деревушку, где, в хозяйстве отца моей жены, жили Клотильда и Марк. К Клотильде Гай теперь относится, словно к дочери, а уж Марка он и вовсе обожает; за отцом моим нужен глаз да глаз, иначе он просто избалует ребенка! Когда я уезжал, он со счастливым видом спорил с моим тестем о преимуществах римского вина и германского пива, которое, полагаю, втайне ему и самому очень нравится.