— Буду счастлив, — ответил Фитч, поворачиваясь к нему. — Единственное, о чем я сожалел при последней попытке убить вас, это то, что вы не знали, почему я ее предпринял. Я так радовался успеху, когда увидел, что вы упали, и решил, что все кончено. Но вы выжили. Я чувствовал себя обманутым. Поэтому вернулся, чтобы найти вас и объяснить все перед тем, как прикончить, но мисс Гаскойн взяла вас в свой дом, чем сильно усложнила мою задачу. Хорошо, что вы выздоровели. Я понял слишком поздно, что месть теряет всякий смысл, если тот, кому хочешь отплатить, не знает, почему ты это делаешь и какое счастье это тебе доставляет. — Он прошел вдоль платформы, потом снова обернулся к Драмму: — Завтра я отправляюсь в Новый Свет. Теперь я могу уезжать, зная, что мое дело завершено. Это большое утешение для меня.

— Счастлив оказать вам услугу, — сухо заметил Драмм. — Но вы можете собраться с силами и объяснить мне, почему? Я понимаю ваш восторг, но не его причину.

— Игры кончились, — объявил Фитч. — Сейчас самое время признаться. Для вас нет спасения.

— Может быть, и нет, — сказал Драмм, — но и ответов тоже нет. Я обзавелся врагами во время войны, но ваше имя не значилось в их числе, как мне стало известно из моих источников. Если бы я когда-нибудь встречался с вами, то не забыл бы этого. Каким образом я вас оскорбил? Ведь вы оскорблены. Или я причинил вред кому-то из ваших родственников, может быть, возлюбленной? Убил кого-нибудь или соблазнил? Это возможно. В те дни мы все так поступали друг с другом, это нормально для военных действий.

Фитч отбросил всякое подобие любезности.

— Ложь, сплошная ложь, вы купаетесь во лжи! — закричал он, и его слова эхом отразились от стен помещения. Когда он заговорил снова, его голос звучал спокойнее: — Вы прекрасно все знаете. Это самое ужасное, что вы совершили. Вы убили его — величайшего человека, который когда-либо ходил по земле! Человека, чьи сапоги вы были недостойны лизать!

— Правда? — сказал Драмм. — И кто бы это мог быть?

Но Фитч уже снова расхаживал по платформе.

— Вы посещали его в январе в Лонгвуде. Вы и до этого посещали его. Он называл вас джентльменом, очаровательным человеком, который говорит на французском, как на родном языке, и знает военную историю. Почему ему было не доверять вам? Существует же понятие чести среди джентльменов. — Фитч попытался рассмеяться, но звук был похож на рыдание. — У вас даже не хватило смелости сделать это по-мужски, при помощи ножа, или пистолета, или хотя бы удавки. Он был солдатом, борцом, человеком, который заслужил честную смерть, а не то, что вы с ним сделали.

Драмм сел ровнее.

— В январе? Я тогда был на острове Святой Елены… В Лонгвуде? Вы обвиняете меня в убийстве Бонапарта?

Александра так резко выпрямилась, что Даббин шагнул к ней. Она снова обмякла, глядя на Драмма, Тот изумленно покачал головой.

— Это безумие. Он умер от заболевания печени, в мае. Я тогда был в Англии, вы должны это знать.

— Но вы что-то передавали генерал-лейтенанту Лоу, не правда ли? — настаивал Фитч.

— Послания из дома, — сказал Драмм с совершенно искренним недоумением.

— И яд, — промолвил Фитч. Он поднял руку. — Не отрицайте этого. Потоотделение, боли в желудке, тошнота, бледность и потеря аппетита — безошибочные симптомы. Вскрытие показало, что все дело в печени, но это было отравление мышьяком, мы-то знаем.

— Бога ради, — произнес Драмм. — Что за ерунда. Кто сказал вам такую глупость?

— Марчанд! — с триумфом заявил Фитч.

— Лакей? — спросил Драмм, нахмурившись. — Он сумасшедший, помешался от горя. Он был предан своему хозяину, но это полная чепуха! Послушайте, Фитч, не было никакой необходимости убивать Бонапарта. Война завершилась, все было кончено, и он знал это. Он действительно ослабел, думаю, он позволил себе сдаться. Он умер, потому что понял — потрясения закончились. Он был по-своему великим человеком, этого я не отрицаю. Возможно, он умер по той же причине, по которой дикий орел не выживает в клетке. Мы его не убивали. Я уж точно нет.

— Он бы обязательно освободился, — с огромной уверенностью сказал Фитч. — Коалиция не могла быть спокойной, пока он дышал, и он знал об этом. Мы бы его снова вызволили. Я англичанин, здесь многие думают так же, как я, но я собираюсь в Новый Орлеан, там еще больше таких. Нас тысячи. Пока есть жизнь, есть надежда — этого вы боялись, Все не кончилось бы, пока он не умер. Поэтому к нему и подослали шпиона, покончить с ним таким способом, который бы не вызвал подозрений. Коалиция выступила в роли судьи, его врачи были орудием, но вы, Драммонд, стали палачом. Он начал болеть с того времени, как вы впервые туда приехали. Перед тем как покинуть Англию, я прослежу за тем, чтобы справедливость была восстановлена.

— Интересно, сколько времени и денег вы потратили на его дело, — произнес Драмм, — чтобы так обезуметь от горя?

— Что такое деньги по сравнению с честью? — спросил Фитч. — И что такое время, когда есть цель, в которую веришь? Я нашел звезду и следовал за ней. Вы погасили ее!

Он ходил и размахивал руками. Александра пригибала голову, когда он проходил мимо нее. Он сумасшедший.

— Я собираюсь оставить Англию, — продолжал Фитч. — Я больше не могу выносить пребывания здесь. Празднования, веселье, в то время когда все постоянно напоминает о моей потере. Я преподавал в этом посмешище, в этой пародии на Итон, в дурацкой школе, и только мечты позволяли мне выносить такую жалкую жизнь. Когда они оказались разбитыми, я понял, что должен уехать. В этот день я уволился из школы и направлялся в Лондон, чтобы покончить с делами перед отъездом. Я подъезжал к заставе — и увидел вас! Это был перст судьбы. Я узнал вас! — сказал он, резко развернувшись и глядя на Драмма. — Несколько лет назад я сопровождал одного увальня в кругосветном путешествии и убедил его остановиться на острове Эльба. Я говорил с императором и понял, какова цель моей жизни. Но тогда я увидел там и вас и расспросил о вас. Когда я вернулся, то продолжал следить за вами и вам подобными, за тем, когда вы уезжали и приезжали. Мы все так делали. У нас были списки. У Гаскойна тоже, вы никогда не видели их, мисс? Конечно, нет, Луис был осторожен, — ответил он сам себе, даже не повернувшись, чтобы посмотреть на ее реакцию. Все его внимание занимал Драмм. — Я не думал, что когда-нибудь еще увижу вас, Драммонд. А когда увидел, мне все стало ясно в ту же секунду, словно молния пронзила мой мозг. Я понял, что должен сделать. Судьба не могла доставить вас туда без всякой причины. Надо было воспользоваться моментом! Я попытался и потерпел неудачу. На этот раз такого не произойдет.

— Понятно, — устало проговорил Драмм. — Какая глупость, — продолжил он почти с сочувствием. — Но с моей стороны будет бесполезно все отрицать, верно? Лонгвуд был словно огромный курорт. Мы шутили, что это последний отдых Наполеона, потому что считали, что там он проведет свою жизнь, окруженный всеми существующими удобствами. Если это была тюрьма, то утопающая в роскоши. Там было столько врачей, и французских, и английских, не сосчитать, и все заботились о каждом его чихе. Постоянный поток посетителей со всего мира. Вечеринки, рауты, музыкальные спектакли. Бога ради, он привлекал больше внимания, чем пирамиды! Вы выбрали меня на роль злодея, потому что он вам потребовался. Я считаю, Фитч, что если бы вы могли подумать обо всем этом трезво, то поняли бы: что-то перевернулось у вас в голове, и вы больше не можете видеть жизнь такой, какая она есть.

— Вы были там дважды! — воскликнул Фитч. — И на Эльбе тоже. И вы, как известно, работаете на правительство.

Драмм вздохнул.

— Как и десятки других. Но вас ведь больше не интересует правда, верно? Потому что, если вы не сможете обвинять меня, то кого вы будете обвинять? Как вы сумеете отомстить тем, кто освободился от захватчика? Как отомстить самой Судьбе, самому Господу?

— Покончив с вами, — с удовлетворением произнес Фитч.

— И с мисс Гаскойн? — тихо спросил Драмм. — Вы, конечно, понимаете, что она тут ни при чем.