Литмир - Электронная Библиотека

В 1786 году он напишет трактат против Калиостро и Сен-Жер-мена и пять томов скучнейшего фантастического романа «Изока-мерон».

Он работает непрерывно – но бесславно.

Принц де Линь говорит о его сочинениях, написанных до «Истории моей жизни»: «Его писания напоминают старинные предисловия – многоречивые и тяжеловесные».

Видимо, как литератор он и был представлен Вольтеру. Отсюда его фраза:

– Вот уж двенадцать лет, как я ваш ученик. И отсюда вопрос Вольтера:

– Какой род литературы вы избрали?

А ответ свой Казанова явно приписал позже:

– Пока я только читаю, изучаю людей, путешествую… Время терпит.

И вот, оказавшись в замке Дукс приживалом, старый литератор придумал, как услаждать хозяев. Он рассказывает им истории своей жизни – бесконечные истории про любовь.

Истории и вправду с ним случившиеся, а также услышанные от других, бесчисленные анекдоты, которые хранит его невероятная память, реальные и нереальные имена, которые соединяются с его фантазиями, – все сваливает он в один котел, все передает ему – герою своих рассказов, молодому Казанове.

Именно тогда он с горечью понимает: зачем изучать историю Польши, Венеции, размышлять и философствовать в «Изокамероне»? Вот что им нравится, вот за что они готовы платить… И он решает записать свои рассказы.

Уже приближаясь к могиле, старый литератор нашел себя. Работая по двенадцать часов в сутки, он открыл законы будущего успеха. Герой должен быть удачлив, публика любит истории о Победителе. О молодом Победителе.

Именно поэтому он вовремя остановился на середине своего повествования. Не потому, что боялся своих шпионских дел – кому они были известны! Он просто понял: Победитель не может быть стариком.

Вот откуда фраза в его письме: «Я решился бросить мемуары… ибо, перевалив за рубеж пятидесяти лет, я смогу рассказывать только о печальном…»

И был еще один закон, тоже им открытый.

Казанова-старик хорошо знал людей: если рассказывать им о себе вещи низкие – только тогда они поверят и в высокие. Чтобы люди верили во все его фантастические любовные победы, он решает открыть им «преисподнюю любви», как назовет ее кто-то из исследователей… И он описывает свои бесконечные венерические болезни, мочу в ночном горшке, пот любовного труда – тайную физиологию любви.

Правда, он немного перестарался.

«Остановило меня в моих набегах лишь недомогание, каковым наградила меня одна красавица венгерка… было оно седьмым по счету», – так Казанова пишет о времени, когда ему было только двадцать пять лет. А впереди была еще целая «эротическая Илиада»!.. Нет, не создать бы ему эту книгу, не осилить, приближаясь к семидесяти годам, труда по двенадцать часов в сутки, требовавшего физической мощи и главное – памяти, если принять на веру такие сообщения…

Все была игра, все была – литература!

Но, рассказывая о Победителе, литератор Казанова не забывал о морали, как не забывали о ней создатели Дон Жуана, отправляя своего героя в преисподнюю. Порок – пусть самый обольстительный – должен быть наказан! И оттого в конце первого акта книги и появилось то самое наказание героя – коварной шлюхой.

Итак, он был сочинен, молодой Казанова, как был сочинен молодой д'Артаньян.

Д'Артаньян побеждал на полях битв, и Казанова – на полях битв (в бессчетных постелях). Великие истории о Победителях!

Но «тикали часы», и «весна сменяла одна другую». Закончился XVIII век. И те, кто отрубил голову королю в Париже, уже успели порубить головы и друг другу. И все это время в столице Франции сбрасывали статуи – сначала королей, потом революционеров, потом корсиканца, сменившего этих революционеров… А потом все статуи возвратили на место.

К двадцатым годам ХIХ века эта скучная карусель сменилась мифом. Мифом о Золотом Времени, об утерянном Галантном XVIII веке… Так что книга Казановы, начавшая печататься в 1822 году, поспела вовремя.

И Казанова шагнул в этот новый век, век рантье, в великолепии своих бессчетных любовных приключений, заставив печально вздыхать все будущие поколения женщин.

Юный Казанова в книге старого Казановы сумел соблазнить сто двадцать две женщины.

Старик Казанова своею книгой сумеет соблазнить их всех!

Несколько встреч с покойным господином Моцартом

Дневник барона Готфрида ван Свитена

Из письма ко мне пианиста К.

«Я никогда не верил, что Сальери отравил Моцарта. Люди искусства склонны к завышенной самооценке… Если попросить любого из нас чистосердечно ответить на вопрос: „Кто самый-самый?“ – почти каждый ответит: „Я!“

Сальери был такой же эгоцентрик, как все мы. Тем более что, в отличие от нас, он имел все основания считать себя первым. Его превосходство было закреплено уже в его титуле: Первый Капельмейстер империи… Его обожали – и публика, и двор. Его признала Европа. Его опера „Тарар“ шла при переполненных залах. А поставленный следом моцартовский „Дон Жуан“ – провалился. И т. д. Неужели этот самовлюбленный музыкант, да к тому же итальянец… и музыка тогда считалась профессией итальянцев… мог признать первым какого-то неудачника и к тому же немца – Моцарта?.. Да еще настолько позавидовать ему – что отравить? Слухи об отравлении были после смерти Моцарта. Но только безумец мог их связывать с Сальери! Недаром сын Моцарта после смерти отца стал учеником Сальери.

Вы скажете: „Но, говорят, через четверть века после смерти Моцарта сам Сальери признался священнику, что отравил Моцарта. После чего сошел с ума. И попытался перерезать себе горло“.

Если даже поверить в эти слухи, то все происходило совершенно наоборот: Сальери сначала сошел с ума, а потом уже объявил, что отравил Моцарта. Позвольте процитировать то, что писала тогда венская газета: „Нашему многоуважаемому Сальери никак не удается умереть. Его тело подвержено всем старческим слабостям. Разум покинул его. Говорят, даже в бреду больного воображения он винит себя в преждевременной смерти Моцарта. В этот вымысел не верит никто, кроме самого больного старика…“ Кстати, в разговорных тетрадях Бетховена записано обо всем этом: „Пустая болтовня“…

Но в биографии Моцарта был очень странный поворот. Некое стремительное, таинственное падение его карьеры. В 1785 году публика его обожает, и вдруг… все от него отворачиваются… Это был век коварных интриг. Вспомним сюжет „Свадьбы Фигаро“.

Так что вы поймете, что я почувствовал, когда нашел эту рукопись…»

Все началось в старой московской квартире. Было за полночь, когда старик К. – знаменитый пианист, друг Шостаковича и ученик Прокофьева – сел к роялю.

– Сейчас без четверти час, 5 декабря. Именно в это время 5 декабря 1791 года в Вене умер Моцарт. Я всегда отмечаю эту дату.

Но он не заиграл. Он молча сидел за роялем, потом сказал:

– Одна из таких годовщин стоила мне нескольких лет жизни. Естественно, посыпались вопросы.

– Пожилые люди еще помнят, – начал К., – те удивительные времена, когда в Ленинграде за гроши можно было купить фантастические ценности, награбленные в дни революции из петербургских дворцов. Именно так я приобрел в обычном букинистическом магазине две большие тетради в великолепных обложках красного сафьяна с пожелтевшей от времени бумагой, исписанной бисерным почерком. Рукопись была на немецком. Ее заглавие могло свести с ума любого почитателя Моцарта: «Подлинные размышления барона Готфрида Бернхарда ван Свитена»… Да, да, того самого барона ван Свитена!

Это была загадочная рукопись! В ней было множество фактических ошибок. И в то же время с совершеннейшей точностью цитировались бесчисленные письма Моцарта… Причем и те, которые опубликованы только нынче, только совсем недавно… Я мог часами говорить об этой рукописи, и я рассказывал тогда о ней многим… Но, видимо, слишком многим…

6
{"b":"181992","o":1}