Наконец тест закончился, снова заплавала реклама производителя этого чуда-ящика, а мне разрешили вынуть руки из полостей. Я встал и, дождавшись команды, вышел вновь в коридор. За моей спиной прозвучала фамилия моего соседа и, проходя мимо, я, показывая ему уколотую руку, сказал быстро:

- Только из пальца берут.

- Там тостер? - Спросил он оборачиваясь и я кивнул ему. Мой сосед скрылся в кабинете, а я занял свое место у стены.

- Чё, Фриц, крови не боишься? - спросил меня стоявший чуть поодаль Комар.

- Да я вроде не ребенок, чтобы крови бояться. - сказал я рассматривая снизу вверх лицо этого уголовника.

Не сказать, что за неделю, которую я провел в этом райском уголке он сильно меня доставал, но кличку Фриц это именно он мне придумал, узнав, что я по национальности немец. Вот уж было мне удивительно. За двадцать лет никого в Москве моя национальность не волновала, а попал сюда, так сразу стала волновать.

Вообще мне повезло. Я не поехал по этапу на юг. Сразу после суда я подписал соглашение на участие во всей этой авантюре и ко мне отнеслись благосклонно. Хорошо хоть преступление-то ерундовое. Как мне объяснили, что буде оно классифицировано как тяжелое антисоциальное, то шиш бы мне, а не этот санаторий.

Уголовники, что составляли около трети от всего нашего состава группы «любителей экстрима», особенно не борзели держась как-то отдельно в сторонке. Как мне пояснил один из охранников, это они просто не обвыклись. И что когда обвыкнуться они начнут у нас в бараке свои порядки наводить. Охранник предупредил меня и, как я понимаю, многих других, чтобы при первых попытках такого переустройства сразу сообщали. Из этого райского уголка вылететь можно было и за меньшее. В начале недели нас было сто. За семь дней от нас осталось восемьдесят. Я подозревал, что к концу следующей недели нас станет еще на двадцать меньше. Может у них такой план выбраковки, думал я, поглядывая на нашего сержанта.

Называя сержанта «нашим» я не ошибаюсь. Он такой же осужденный за какую-то глупость. Просто осудили его военным судом. Кажется за рукоприкладство. Я точно не знал. Сержант был самой замкнутой личностью в нашем отряде. Он общался и с администрацией нашего места заточения и с нами одинаково ровно и отстраненно. Словно он был специально приглашенным переводчиком с русского на русский, а не таким же «везунчиком» как мы. Эта его отстраненность от всех, но подчинение ему внутренней охраны лагеря делала его вообще непонятно кем в наших рядах. Спит с нами, командует охранниками, редко кричит вообще, чем кажется выделяется на фоне всех сержантов, которых я видел по фильмам. Сам-то я в армии не служил, хоть и предлагали после школы пойти «стать мужчиной». Так что в моем представлении сержант это тот, кто кричит, чтобы выполняли приказы офицеров. Наш сержант даже команды отдавал спокойным ровным голосом. Единственный раз, когда я слышал его крик это на обязательном кроссе утреннем. Несколько уголовников, жалуясь, что они устали отказывались бежать и неторопливо шли, сильно отстав от колонны. Тогда он на них наорал, как говорил мне один из лодырей. По мне так сержант просто повысил голос. А когда понял что команды не помогают, просто буквально избил их на наших изумленных глазах. Стоя над ними корчащимися на земле он сказал: «Теперь у вас уважительная причина не бежать». В обед уголовники пошли жаловаться в административный корпус на сержанта. Вернулись довольные. Их попросили написать, что произошло и они подробно описали, как этот коренастый вояка их цинично избивал. После ужина всех потерпевших попросили подойти в административный корпус снова. Больше мы их не видели. А сержант, как ни в чем не бывало продолжал нас гонять по утрам. Больше даже мысли ни у кого не возникло отставать или говорить, что он устал. Сказано - делаем.

Наконец-то, тест прошел последний из нашего отряда и мы с нетерпением ждали команды выходить, строиться, чтобы вернуться досыпать в казарму. Но вместо этого сержант скрылся в кабинете Гривцева и долго не показывался. Я снова успел задремать прежде чем меня разбудил толчок в бок.

- Выходим, строимся. - сказал мне мой сосед и я тяжело поднялся на ноги.

До казармы Сержант разрешил бежать, чем мы и воспользовались. Влетев в душное помещение, мы уже хотели продолжить сон, но нам в очередной раз приказали построиться на центральном проходе.

Сержант, встав перед строем, зачитал список из одиннадцати имен и велел им после завтрака прибыть в административный корпус. Меня в этом списке не было и значит после завтрака я, скорее всего, со всем остальным отрядом буду отправлен в спортзал. Уже семь дней подряд нас обучали какой-то странной системе дыхания. По три четыре часа мы учились «дышать» животом, грудью и, кажется всеми остальными частями тела. Если в первый день это было просто забавно, то в следующие дни это стало очень утомительно. Водишь руками как придурок, напрягаешь те мышцы, которые велит тренер, и дышишь, дышишь, дышишь. Медленно, быстро, спокойно, резко, верхней долей грудной клетки, нижней. Вчера, например я настолько был утомлен всеми этими дыхательными упражнениями, что очнулся в конце их, словно все занятие проспал. Ничего не помнил и, кажется, ни о чем во время них не думал. На обеде я поделился своими впечатлениями с Андреем Александровичем, моим вторым соседом. Сорокалетний учитель истории, сбивший по неосторожности молодую девочку на перекрестке, только пожал плечами и сказал:

- Дыхательные гимнастики творят и не такие чудеса. Не обращай внимания.

Я конечно внимания не перестал обращать. Вот и в тот день после кросса и завтрака я собирался внимательно понаблюдать за собой. К примеру, на каком этапе дыхательной гимнастики разум «делает ручкой» моему замотанному телу.

После подъема нас, как обычно, погнали на пробежку. Где-то ко второму километру я осознал, что проснулся окончательно. С такой отдышкой трудно продолжать пребывать в забвении. Утренний кросс вообще мне давался тяжко. До задержания и суда я курил, как паровоз. В одиночной камере предварительного задержания, где во время дознания мне не давали курить, я благодаря дознавателям бросил это грязное дело. И хотя мне еще долго снились сны, в которых дымлю сигаретой, я смог не начать заново, попав в это милое местечко. Сигареты здесь были доступны всем, но как я понял, нас, кажется, специально подбирали не курящих или мало курящих. А может это и случайность была. Уверен я только в одном, что эти гимнастики дыхательные да утренние пробежки из моих легких точно всю грязь вывели.

Умывшись в казарменном умывальнике и приведя себя в порядок, мы были построены перед входом в наш временный дом и строем отправлены на завтрак. Разве что не с песней. Настроение перед завтраком всегда было бодрое, это оно во время завтрака каждый день портилось.

- Опять какой-то химии налили. - Жаловался мой молодой сосед.

Если в запахе я не чувствовал ничего лишнего в каше, которую нам подали в то утро, то вот распробовав на вкус я тоже с уверенность кивнул и сказал:

- Угу. На лекарства какие-то похоже.

Андрей Александрович, сидя слева от меня, молча ел свою порцию с хлебом и не высказывал никакого неудовольствия едой. Я даже позавидовал его аппетиту. Попытавшись взять с него пример, я, кривясь, докончил миску каши, напичканной какой-то медикаментозной гадостью и принялся за горячий чай. В чае, как я подозревал, тоже была «начинка», но она практически не чувствовалась и не мешала наслаждаться сладким горячим напитком и бутербродом с маслом. Сержант, первым окончив завтрак, встал и вышел покурить. Когда он выбросит окурок, как я уже знал, нам тоже придется закругляться с приемом пищи и следовать за ним на занятия. Я, не торопясь, допил чай и дожевал бутерброд, искоса глядя на уголовников за дальними столами. Они были чем-то взбудоражены и возмущены. Их недовольные взгляды зло осматривали помещение, словно искали запасной выход. Я только тогда сообразил, что почти все из названных утром после теста были из их среды. И, кажется, они, так же как и я подозревали, что ушедшие после завтрака к админкорпусу уже в казарму не вернуться.