Литмир - Электронная Библиотека

- Успокойся. Шучу я. Хотя… дело молодое.

Ага, знаю эти шуточки, зло думала я, тогда вытирая насухо затоптанный Хадисом пол. Нет уж. Не буду я ни для кого, девочкой на ночь. Авось отстанет… глупость-то какая. А еще ее Василий умной теткой называл.

В тот вечер я первый раз серьезно задумалась съехать куда-нибудь. Мне просто осточертело мыть за шрамами посуду. Почему-то мысли, что я буду есть и чем заниматься и главное, где жить меня не слишком сильно волновали. Странное было состояние. Я в таком побывала, что бездомностью и голодом меня было сложно напугать. Да неприятно, но не страшно. И решившись, избавится от приставаний Хадиса, пока он просто грубо не изнасиловал меня, а заодно от всех этих тарелок, вилок, ложек я стала подумывать куда дальше. Можно было бы в другой конец деревни перебраться, но проблемы с домогательствами это не решит. И даже, если удастся решить вопрос с Хадисом, то остальные… Я видела что расквартированные шрамы, довольно быстро нашли среди женщин деревни тех, кто им, так сказать не отказывал. И мне очень не хотелось из-за голода или по неволе становится такой же. Можно было попробовать переехать в другую деревню. Или даже вернуться в город. Но разве там лучше? Еще один вариант был уйти к партизанам, но, во-первых, не факт что пустят в отряд. Я им только обузой буду. А во-вторых, я-то сама там, что делать-то буду? Самый нездоровый вариант - переход линии фронта я даже не рассматривала. Что-то и к глядящим с их вечным и тотальным контролем меня не тянуло. Хотя этот контроль когда-то не дал мне пропасть после гибели родителей. Меня нашили, описали, передали детдому и даже заботились как-то. А могли и просто не заметить мелкой, вечно ревущей девчонки. Но все равно… линия фронта это было не для меня.

И как положено для своего возраста я выбрала самый романтичный и самый безнадежный вариант. Я захотела сбежать к партизанам. То что они там в холоде и иногда и в голоде сидят, меня как-то не сильно смущало. Я верила, что я смогу убедить и Василия и Артема и даже этого стального Сергея в том, что я пригожусь их отряду. Я в санитарки к доктору пойду. Я буду помогать им готовить… Чем это отличалось от работы посудомойкой, я тогда не сильно задумывалась. А даже если выгонят, думала я тогда, то тогда попрошу чтобы в другую деревню отвели. Я рассчитывала, что не откажут.

Но я же хитрая была. Я хоть и решила податься к партизанам в лесные чащи, но и на город, где я столько лет в интернате прожила, я не отказалась посмотреть. И через два дня в субботу нас всех, желающих и не очень, погрузили в открытые грузовики, чтобы партизаны видели, что между шрамами едут женщины, и повезли в город.

Предосторожность шрамов оказалась не лишней. На большой развилке, через полчаса поездки мы миновали разгромленный блокпост. На одной из стен бетонного здания я увидела символический глаз, намалеванный чем-то черным - знак отряда Василия. Глядящие.

Автоматчики в кузове занервничали, схватились потными руками за оружие, заозирались. Но даже остановиться и осмотреть то тут, то там раскиданные тела в лужицах крови, не решились. Так на всем ходу и промчались мимо. Я не могла скрыть презрительную улыбку от вида напуганных шрамов. Даже Хадис, сидящий рядом со мной и подвинувший ради такого удовольствия двух тетушек из деревни, уже не обо мне думал. Они почти незаметным движением снял автомат с предохранителя, перевел его на стрельбу очередями, как я уже давно знала из его навязчивых пояснений, и тоже вперился взглядом в даль полей за блокпостом.

Ай, да молодцы, думала я, глядя на удаляющиеся бетонные заграждения. Ведь не подступиться к посту было. Все открыто и просматривается в округе, а все-таки достал их Василий. Или Артем… В то, что это осторожный Сергей так мог нахально разобраться с блокпостом я почти не верила.

- Гады. Уроды. Суки… - тихо ругался Хадис рядом со мной и я заметила как его руки мелко подрагивают. Он вдруг зашмыгал носом, словно готовый разревется, но даже слезинки не уронил, просто все так же тихо ругался. Я, да и вообще женщины, после увиденного, старались молчать всю оставшуюся дорогу. Нет, не от сочувствия шрамам, а просто страшно было. Не знаю, как бы те отреагировали, если бы мы хоть улыбнулись. Мне мою первую ухмылку, как-то простили. Но остальным бы точно не поздоровилось. «Что лыбитесь?! Довольные что наших убивают? Так мы вас сами сейчас…» Не факт, но такое вполне могло бы и произойти. Шрамы-то между собой вечно ругаются, что им мы-то?

Когда въезжали в город, как по заказу, тучи окончательно рассеялись, и яркое солнце прогрело улицы и людей на них стоящих в ожидании кортежа Морозова. Наши машины загнали в какие-то дворы и сказав выгружаться повели всех к проспекту, где должен был проходит автопоезд приезжающей шишки южан. Меня Хадис вытолкал в первый ряд, и после раздачи настоящих цветов вручил мне букет хризантем. Я удивленно посмотрела на цветы и хотела спросить Хадиса, откуда такая прелесть, но сообразила что, скорее всего он и сам не знает.

- Ты, когда поедет Морозов, не торопясь, выйдешь из-за оцепления, и подойдешь к машине и передашь букет в салон. Ясно? - Спросил он меня и, обращаясь к оцеплению, сказал солдатам: - Пропустите ее. Хорошо?

Один из солдатиков сказал, чтобы я сразу вышла за их ряд. Я вышла, подошедший старшина осмотрел букет, понюхал, и, кивнув, дал добро. Я вообще не хотела участвовать в этом цирке. И даже подумала пропустить кортеж, но не получилось.

Автомобиль Морозова ехал не спеша, и я еще издалека видела, как к высокому армейскому внедорожнику подходят люди и передают цветы стоящему на подножке солдату. А уже солдатик передавал букет в салон. Когда до нас автомобилю оставалось прокатить метров пятьдесят, меня буквально толкнул сзади стоящий солдат, а старшина справа напомнил:

- Улыбайся, улыбайся, дура. И бегом. Давай, давай, давай. Туда и обратно.

Я разозлилась на толчок в спину, но совладала с собой и с улыбкой подбежала к машине. Вместо солдата я передала букет прямо Морозову в салон, которого узнала по изуродованному лицу, так часто фигурировавшему на листовках. Он принял букет и приказал водителю остановиться. Машина плавно встала и не успела я убежать, как из нее вышел и сам Морозов, и его знаменитая спутница. Жена, товарищ, друг.

Морозов передал букет жене и, взяв за плечи, троекратно расцеловал меня в щеки. Я ни жива, ни мертва от прикосновений уродливой кожи и губ к своему лицу только улыбалась, понимая, что не стоит раздражать такого наделенного властью человека. Все так же держа меня за плечи Морозов, громко произнес, чтобы слышали шумящие в приветствии люди на тротуаре.

- Сегодня в вашей управе будет собрание представителей города и командования Армии освобождения. Обязательно приходи девочка! Нам нужны молодые! Вы опора нашей страны.

С этими словами он отпустил меня, и я отступила к тротуару. А он что-то скомандовав солдату, подождал пока тронется автомобиль, и пошел за ним, вместе с женой приветствуя руками жителей.

Я видела, как от такого напряглись шрамы и стали еще жестче блокировать толпы по сторонам проспекта.

Вообще конечно надо быть или дураком или действительно сильным человеком, что бы в оккупированном городе вот так не торопливо идти и даже подходить к жителям и с ними общаться. Спрашивать о проблемах и обещать все решить.

Я смотрела на него во все глаза, пока, наконец-то, солдаты шрамов из оцепления не втолкнули меня обратно на тротуар. Буквально сразу ко мне пробился Хадис и спросил:

- Ну, что он тебе говорил?

Отвечая в глубокой задумчивости от воспоминаний уродливого лица Морозова, и таких ярких голубых и внимательных глаз, я сказала:

- Потребовал, что бы пришла в Управу. Им мол, нужны молодые. Что-то будут говорить.

Хадис, хмыкнул и сказал, что не получится. Через полчаса всех соберут обратно в грузовики и повезут в деревню. Я возмутилась и заявила:

- Да конечно! Ваш вождь приказал мне явиться, а ты мне будешь тут за него говорить, что делать или нет. Сморщившись от моего громкого возмущенного голоска, Хадис сказал:

169
{"b":"181957","o":1}