- Только до полуночи. Потом арест и утром доклад на завод.

- Ну, тоже не плохо. Хоть за пойлом не придется, рискуя, бегать. Кивая, я ел пластиковой ложкой суп и не глядел ему в лицо.

- И кем ты там? - вяло полюбопытствовала Наталья.

- Помощник мастера-наставника. - Сказал я и удивился тому, как они замолчали оба. Кажется, даже дышать перестали. Положив руку на шею и разминая ее, Олег сказал:

- А как тебя так? Из учеников сразу в помощники? Пожав плечами, я доел и ответил:

- Новый цех. Пятый. Я первый сегодня пришел на работу, ну он мне и поручил ему помогать. Ну, в смысле мастер поручил. Я как все буду учиться у него, но кроме этого надо будет с бумагами возиться. Принимать станки, народ, следить, чтобы вовремя все приходили, уходили.

- Понятно. - Сказал Олег, а Наталья нервно хихикнула.

Она стала как-то странно весела и, откровенно издеваясь надо мной, спросила, не могу ли я и их на работу устроить на завод. Пусть не так круто, но хотя бы уборщиками.

Олег засмеялся, а мне стало жутко обидно. Я сел ровно и, налив себе чаю, спросил:

- Ребята. Вы мне просто скажите. Я вам, что плохого сделал?

Наталья звонко засмеялась. Я так любил этот ее веселый смех, а Олег, негромко посмеиваясь, сказал:

- Да она же шутит. Не обращай на нас внимания. Мы же друзья.

- Да? - спросил я, поднимая глаза на него.

- Конечно. - Сказал Олег.

Допив чай, я устало завалился на свою кровать и укрылся теплым плащом. Лежа и стараясь уснуть и не обращать внимания на ноющие колени, я слушал их разговоры и не мог понять… я не могу даже сформулировать свое недовольство. Ну, мне не нравилось, что когда я с ними они что-то вечно утаивают от меня. Что когда я прошу что-то объяснить, они смотрят на меня, как на дурачка, словно то, что я спрашиваю должно быть понятно и младенцу. Было бы понятно, не спрашивал бы. Мне казалось, они меня и, правда, каким-то дауном считают. Было обидно и слова Олега о друзьях меня нисколько не успокоили. Я лежал лицом к стене и слушал, а они, открыв бутылку водки, пили, негромко переговариваясь.

Я родился. Мокрый, уродливый. Мне был противен этот неуютный мир, а миру был противен я. Но я родился. Я лежал на подстилке и только изредка пищал, надеясь, что мама меня вылижет, отвлекшись от моих братьей и сестер. Но мама не приходила, а я ничего не видел вокруг, чтобы увидеть хотя бы ее. Тут, делая мне больно, что-то обхватило мою слабую грудь и потащило вверх и вверх. А потом бросило и я, не готовый к удару, больно ушибся о дно чего-то круглого и большого. Скоро ко мне присоединились мои сестры и братья. Они шумно кричали, звали маму. В их голосах я свой писк даже не различал. Нас куда-то несли. Мы бились и толкались на дне, невольно наваливались друг на друга. Наконец все замерло. Что-то снова подхватило меня и подняло. А потом резко опустило в воду. Я пытался закричать и вырваться из стального захвата. Но только глотал воду и терял силы. Вода, ворвавшись в мои легкие, казалось, разорвала их и я не в силах выкашлять ее только стал терять сознание. Медленно так. Странно. А потом я умер. Как и мой брат рядом.

Механический будильник на дне ведра заверещал, поднимая меня. Я сел на кровати, нагнулся и выключил его. Олегу и Наталье он кажется, вообще не помешал. Они спали ничем не потревоженные. Я поднялся, выпрямляя больные суставы, и потянулся, весь хрустя. Когда я снова посмотрел на Олега с Наташкой, я невольно покраснел. Наташка была наполовину раскрыта. Мне была хорошо видна ее небольшая грудь, ее плавный изгиб тела, плоский живот и поросший темными волосиками лобок. Почувствовав мгновенное возбуждение, я отвернулся и стал шнуровать ботинки.

Я понял, чем они занимались, когда я спал, но не понял, чего она поленилась одеться после этого. Мне было неприятно, словно это она специально, чтобы подразнить меня так вот раскрылась. Я накинул свой бушлат и даже не остался, чтобы чаю попить. Сразу выскочил в подвал, а потом и на свежий воздух. Морозец немного меня пробудил и выкинул мысли о Наташкиных прелестях. Но выкинул не до конца. Даже на проходной я вдруг подумал: и чего я так быстро побежал на работу, можно было посидеть, попить чаю, полюбоваться на нее.

Если бы она не была такой стервой, я бы, наверное, любил бы ее. Но она настолько презрительно ко мне относилась, что даже повода для любви у меня не возникало к ней. Только сдержанное раздражение от ее поведения.

В тот день я получил похвалу от своего нового руководителя. Я сам без его напоминания записал, когда прибыли новенькие. Принял по описи станок первый наш и даже принял первые электрические двигатели на разборку и перемотку. Все я тщательно записывал в журнал. Мне даже никто не сказал, как его вести. Я сам разлинеил первую страницу. И на ней вписал серийные номера принятых в ремонт двигателей. К обеду привезли бухты проволоки, и мы стали перематывать первый двигатель. Василию надо было только показать, и мы смогли это повторить. Разобрали второй движок и, вытащив сердечник, стали разматывать с него сожженную проволоку. Третий двигатель нам дался просто жутко тяжело. Заржавевшие болты не хотели выкручиваться, и в руках одного из учеников ключ буквально сорвал головку болта.

Мы все замерли, ожидая ругани Василия, а тот, стоя с чашкой с чаем, пояснил:

- Много будет срываться. Теперь берите ножовку по металлу и делайте пропил. Вот тут, по стыку частей. Спиливаете болт и готово. Пока один возится с намоткой, второй идет в третий слесарный и там на станках ему высверлят обе части и сделают новую резьбу. Ясно?

Я взял ножовку и сделал, как он говорит, показав пример и поняв сам, что надо делать. Получив похвалу, я взял высвободившийся корпус и понес его, следуя указателям в третий цех. Наверное, это был самый шумный цех на свете. Все там у них выло, свистело, пищало и материлось. Я даже хотел выйти, перевести дух, но заметил мастера в халате и, подойдя к нему, пытаясь перекричать шум, объяснил, что нам нужно для пятого цеха. Он кивнул и подозвал к себе еще совсем пацана. Теперь уже сам, перекрикивая шум, он объяснял задачу и сказал, чтобы тот приоритетно выполнял поручения пятого цеха. Перемотанные движки были жуть как нужны, оказывается, только я так не понял где.

Вернувшись к нам, я сказал, что как сделают, сами притащат. Кивнув, Василий сказал, чтобы мы оставили работу и шли с ним, он покажет, где столовая. Оказывается, надо было перебегать до нее по улице. Неудачно пошел дождь и мы, промокнув по пути, ежились в холодной столовой, ожидая в очереди. Наелся я до отвала. Я впервые, наверное, за пару лет попробовал настоящего прожаренного мяса. Тушенка не в счет. Тут мне досталась здоровая куриная грудка с макаронами и салатом из капусты. И хотя суп с лапшой мне не очень понравилось, но жевать отвыкшими зубами мясо, было классно. Просто здорово! Казалось челюсти, обрели разум и сами тащились от процесса. Но самое абалденное, что за обед не надо было платить. Вообще. Ничего. Ни одной единицы. Пообедав с нами, мастер встал и сказал, что ждет всех в цеху и надеется, что никто не заблудится. Мои товарищи думали, что в цеху им снова сразу придется приступать к работе и они, в отличии от меня, были удивлены, что Василий сказал отдыхать. Меня он подозвал к себе и сказал, что после обеда прибудет еще два наматывающих малых станка, а к вечеру привезут станок для перемотки громадных трансформаторов. Я показал, где планирую их поставить, и он одобрил. Единственное сказал, что придется дополнительные лампы заказывать. Спросил, сможем ли мы сами их подвесить над станками и не вызывать заводских электриков. Я сказал, что уж с лампами я и сам справлюсь. Он посмеялся и сказал, чтобы в тот день мы и заканчивали компоновать цех, так как на следующий будут устанавливать на потолке лебедки для перетаскивания больших двигателей. Телеги нам тоже были обещаны, но Василий сказал, что будут такие еще движки, под которыми и телеги развалятся и лебедки оборвутся. Я спросил, как же мы их будем разбирать-собирать и он, смеясь, ответил, мол, как родина прикажет, так и будем.