— Потому что по приглашению милиции бандиты не явились бы в суд, — не обращая внимания на Анну, ответила Зина.

— Откуда же милиция знала, что бандиты придут сюда? — спросила Анна.

Зинаида Антоновна не хотела раскрывать все тайны. Но как-то само вырвалось.

— От вашей дочки Тамары.

— Что? Милиция втянула в это грязное дело и ребенка?

— Не милиция втянула. Тамара заметила, как один из пациентов снимал отпечаток с ключа от кабинета, и рассказала мне. А я сообщила об этом в милицию.

— Знаешь, Зина, этот случай не укладывается в рамки моего понятия об этике и морали.

— А поведение бандитов укладывается?

— Нет-нет. Я это все понимаю так: я не защищаю бандитов, мне все это противно: доносы, сыщики, агенты и среди них моя сестра и даже ангельское создание — маленькая моя дочь. Нет, нет, эта охота на бандитов мне решительно не нравится.

— Ну, тогда бандиты устроили бы безнаказанную охоту на доктора Леванцевича. Это не лучший вариант.

— Оба варианта мне не импонируют.

— Но пойми, Леопольд, что могло произойти что-то одно. И наилучшим выходом из такого положения я считала вот что: защитить тебя и твой дом» Я не говорю уже о более страшном, а оно могло случиться. Меня удивляет, что ты, известный хирург, вырезаешь язву у больного, спасаешь ему жизнь, а операцию милиции, по своему значению еще более опасную, чем язва, операцию, которая угрожает жизни не одного, а многих людей, не можешь увязать со своей моралью, не считаешь стоящей благодарности. Ведь тебя же благодарят больные?!

— Благодарить милицию за нарушение покоя?

— Покой был полный. Ты спал без наркоза, ничего не слышал и, если бы не прочитал в газете…

— А что я тебе говорю, Леопольд, — ухватилась за эти слова Анна. — Не надо читать газет. Они только портят настроение.

— При чем тут газеты, Аннушка, — буркнул доктор. — Они действительно раздражают и дурно действуют на нервную систему. Но я не могу понять другого: почему в моем доме нарушается покой… И… — Он махнул рукой.

Отдых был испорчен. Доктор вышел в сад. Цветы и зелень его всегда успокаивали.

Доктор миновал клумбы и в задумчивости направился по аллее к яру.

Этот день приносил ему одно беспокойство за другим. Из беседки доносилась песня, да какая! Пускай бы Моцарт, Чайковский, Брамс… Нет, звучало что-то незнакомое, непонятное:

Пионеры…

На скамейке он увидел дочь. Она стояла и дирижировала. А два мальчика в красных галстуках пели.

— Моя дочь! — остолбенел Леопольд Антонович. Тамара заметила отца, спрыгнула со скамейки и подбежала к нему.

— Почему ты не отдыхаешь, папочка? — спросила виновато.

— Это я должен тебя спросить: почему ты согласно распорядку, заведенному в нашем доме, не отдыхаешь?

— А мы очень хорошо отдыхаем! Мы поем. Леопольд Антонович взглянул на Юру, потом немного дольше задержал взгляд на Леше.

— И ты надел галстук? Ты же был хорошим мальчиком?

— За это ему и повязали красный галстук, — ответил за Лешу Юра.

— За это? — Леопольд Антонович круто повернулся и пошел к дому.

Тамаре следовало идти за отцом, но как она могла вдруг оставить ребят?

— Папочка… — сделала она несколько шагов за ним, чтобы спросить: «Ну почему нам нельзя поиграть? Ведь Юра и Леша очень хорошие мальчики. И они тоже любят песни и музыку…» Но отец, сердито сверкнув стеклами очков, молча удалился.

Тамара остановилась: «Ничего он не поймет…» Опустив голову, она вернулась к ребятам.

— Папа рассердился на меня… Я пойду, пожалуй…

— Наши красные галстуки ему не понравились… — сказал Юрка.

— А если бы он увидал красный галстук на мне? — вздохнула Тамара. — Странно как-то получается: Леша был хороший мальчик, а как повязал пионерский галстук — вдруг стал плохой…

— Антихристом, как говорит Листрат… — пошутил Лешка.

— Этот Листрат повторяет слова своего отца. А он человек темный, отравленный религией и водкой. Тут все понятно. А вот Леванцевич образованный. Даже за границей учился. Доктор! — пожал плечами Юрка.

Тамаре было досадно за отца.

— Папа хороший доктор. Его все хвалят. Он много людей вылечил и спас. Но в пионерах он решительно не разбирается…

— Потому что он старорежимный, — повторил Леша не раз слышанные о докторе Леванцевиче слова.

— Твой отец тоже вырос в старое время, — возразил Юрка. — Но он не против пионеров…

— Так он же рабочий. И на фронте за революцию воевал…

— В том-то и дело…

— Мой папа не воевал за революцию, — вздохнула Тамара. — Значит, мне никогда не быть пионеркой. Я так завидую вам…

Ребятам стало жалко Тамару. Разве она виновата, что ее отец не боролся за революцию! Но как и чем ей помочь?

— А что если упросить Зинаиду Антоновну, чтобы она поговорила с доктором? Все же он ее брат. Тетя Зина не против пионеров, — предложил Юрка.

Тамара покачала головой:

— Не послушает он тетю Зину. И она не станет его расстраивать такими разговорами. О, если бы тетя Зина была моей мамой! Она бы не возражала против того, чтобы я поступила в пионеры…

— Тетя Зина очень хорошая, — подтвердил Лешка. — Если бы все были такие, как она.

— Папа тоже говорил, что Зинаида Антоновна — «сознательный советский гражданин». Ведь она сообщила папе, что какой-то «больной» сделал отпечаток ключа от дверей клиники доктора, — дополнил Юрка.

— А я эту записку отнесла, Юра, твоему папе в больницу. Я даже не думала, что это очень важно.

— Ты поступила как пионерка! — похвалил ее Юрка.

— Как пионерка… — повторила задумчиво Тамара. — А галстук не смею носить…

И всем стало грустно. Сидели некоторое время молча. Тишину нарушал только ручей да шелест листьев. Тамара тихо и взволнованно запела:

И вдруг, уткнувшись лицом в ладони, заплакала. Юрка энергично подхватил следующие строки песни, а за ним и Лешка:

Тамара подняла голову и заулыбалась сквозь слезы, вслушиваясь в слова песни.

Они встретились на Задулинской: Жорка Борковский шел с работы, Лешка — со школы. На Лешкино приветствие Жорка не ответил с задором, как бывало: «Привет от рабочего класса!»

— А, Леша, — скривился он, пытаясь улыбнуться, и зашагал рядом молча. Он был куда выше Лешки, шире в плечах и всякому было видно — старше.

«Рабочим классом» Жорка стал недавно. Мать упросила директора завода «Металлист» Ивана Владимировича Браткова пристроить парнишку. «Отец погиб за Советскую власть, а мне кормить и одевать его не на что», — жаловалась, вытирая слезы. Жорку взяли на завод, хотя пока что и взрослым приходилось отказывать в приеме на работу.

И паренек возгордился. Он теперь рабочий — не чета мальчишкам, которые палками гоняют «черта» на улице…

— Ты с работы? — поинтересовался Лешка.

— Откуда же еще!

— Как там? Интересно?

— По-всякому, — Жорка махнул рукой. — С директором и инженером разговор сегодня был, — добавил как бы между прочим.

Леше показалось, что Жорка при встрече с ним нарочно изобразил усталого человека, для солидности.

— С директором? — удивился Леша.

— А что здесь удивительного? Вполне нормальное дело.

Дело, однако, вовсе не было нормальным, поэтому и переживал Жорка, хотя старался не подавать виду.

Во время обеденного перерыва он прилег на стружки в цехе и уснул. Перерыв окончился.