– Ты бы хоть мать свою пожалел, – мягко сказал Автандил Степанович; положив ему на голову свою большую ладонь. – Ведь она все силы тебе отдаёт – одна тебя тянет, во всём себе отказывает, а ведь она совсем ещё молодая! (Алла Николаевна прибила платочком слёзы, на щеках и подбородке робко заиграли ямочки.) Разве она заслужила такое неуважение? А ведь ты мальчик умный, отзывчивый…

– Да, очень! – подхватила Алла Николаевна и улыбнулась.

Автандил Степанович снял руку с Данькиной головы и уселся напротив Аллы Николаевны.

– Вспомнили что-то, да?

– Ой, не спрашивайте! Прихожу недавно домой, а он, верите, полы моет. «Мать, – кричит он мне, – ступай на камбуз, не мешай, пока я тут палубу драю».

– Это как же так? – удивился Автандил Степанович.

– А вот так! – Алла Николаевна засмеялась.

Автандил Степанович не выдержал и тоже начал смеяться.– Это он… это он меня на кухню отправляет. Я вошла на кухню… а… а на верёвке, где я бельё сушу, висят флажки… а… а Саша Охапкин в моём халате, как повар, колдует над плитой. Свистит в дудку и кричит: «Капитан, кончай вахту, обед подан в кают-компанию!»

– Ну и потеха! – хохотал Автандил Степанович, хотя ничего такого смешного она не говорила. – Дети!

– Да не смейтесь вы, ради бога, дайте же досказать!

Автандил Степанович прикрыл рот рукою, только чёрные, чуть выпученные глаза его сверкали, как угли.

– Ну так вот, представьте, Саша жарит рыбу на сковородке…

Автандил Степанович фыркнул в ладонь.

– Подаёт он мне рыбу на тарелочке и говорит: «Угощайтесь, пожалуйста, наша черноморская!» Пришла домой голодная, ем с аппетитом и не могу понять, что за рыба такая. Так бы и не угадала, если бы сам секрет не открыл. Оказывается, прямо на сковороду бросал замороженную треску, обваленную в муке.

– Прямо замороженную? Гениально!

– А вообще-то он у меня ласковый ребёнок, – продолжала Алла Николаевна. – Животных вот очень любит. Всё овчарку просит купить.

– Да, это мечта каждого мальчика, – сказал Автандил Степанович.

– Да ведь как её купить? Она стоит, пожалуй, немало. И на что она нам, посудите. Мало мне с ним забот, так ещё и собаку на голову!

– С этим, Алла Николаевна, я не могу согласиться. Если хотите знать, собака – друг человека, она и помогла бы вам воспитывать сына.

– Вы это серьёзно говорите?

– Я не хочу ставить себя в пример, Алла Николаевна, но в крестьянской семье, где я рос, все дети – я имею в виду моих братьев и сестёр – были окружены всякой рогатой и пернатой живностью, и должен вам сказать…

Пока взрослые увлечённо разговаривали, «ласковый ребёнок» Данька был весь во дворе, где разворачивались новые события. Дело в том, что между водителем автокрана и жильцами установился мир. Они договорились, что водитель наедет на уголок садика, зато потом передвинет на пустырь стоящий под окном «Запорожец», принадлежащий Николаю Свистунову, инвалиду войны. Как инвалид, он получил бесплатный автомобиль с ручным управлением и на другой же день врезался в столб. И вот теперь «Запорожец», изуродованный, стоит по другую сторону дома, где пенсионеры разводили сад. Полтора года жильцы возмущались. Они обращались в товарищеский суд, грозили облить машину бензином и сжечь, а Свистунову хоть бы что! Машина, которая не годилась даже на утиль, сидела у всех в печёнках. И слава богу, что крановщик оказался покладистым парнем – он зацепил её крюком и оттащил на пустырь, а старички зато позволили помять угол садика. Теперь автокран, просунув шею под провода и не задев их, спокойно покатил на пустырь, где ему навстречу приближалась грузовая машина с прицепом. На прицепе стоял домик с двумя оконцами – «прорабка». Иначе говоря, контора, где обогреваются, пишут всякие бумажки, изучают чертежи и ругаются прорабы, каменщики, штукатуры, сантехники и другие строители.

На пустыре затевалось строительство, но какое – об этом никто ещё толком не знал. Возможно, спортивного комплекса, о чём хлопотала школа. А возможно, и крытого рынка, которому были бы очень рады домохозяйки. В районе строились главным образом жилые дома, и они были похожи друг на друга, как солдаты в шинелях, когда они строем идут по улице, а впереди идёт не похожий на них сержант, потому что у него флажок…

Самое, конечно, интересное, если бы здесь строили не дом, а стадион с бассейном, а от бассейна можно было бы провести канал к речке возле леса, в которую сейчас стекали отходы из свинарника, окружённого со всех сторон новыми домами. Свинарник стоял, как неприступная крепость. Стоял безмятежно, как и в те времена, когда вокруг простирались поля, сады и болото. И в нём по-прежнему, как в старые времена, хрюкали поросята. А из него, как и раньше, стекали отходы в речку у самого леса, распространяя сильные запахи на весь район и даже дальше. Хорошо бы, думал Данька, снести свинарник, поросят отвезти в голодающие страны, а на месте свинарника выкопать озеро, а озеро связать каналом с бассейном, над каналом возвести арочные мостики, и дома, соединённые пролётами, сверху смотрелись бы в канал, по ко-. торому можно было бы кататься на лодках…

Данька чуть не по пояс высунулся из окна. К нему, заговорщически улыбаясь, подкрадывался Автандил Степанович, а чуть сзади-Алла Николаевна. Они выглянули в окно, надеясь увидеть что-то необыкновенное – что же иначе могло увлечь Даньку? – но не увидели ничего, хотя и смотрели в четыре глаза. Они разочарованно вздохнули и отвернулись от окна, но тут же просияли, растроганные чувством взаимопонимания, которое возникло между ними.

– Если бы вы знали, Автандил Степанович, как я вам благодарна! Даня вас каждый день видит, и вы можете на него влиять. А что я могу сделать одна?

– Я считаю, что мы с вами провели очень полезный разговор, такие разговоры нужнее классных собраний. Ну о чём поговоришь, когда собирается сразу сорок родителей? Разве с каждым поговоришь по душам? А сын у вас хороший, только немного отбился от рук, но ведь это и понятно, учитывая множество всяких причин…

– Вы уж не оставьте его, Автандил Степанович. Он вас очень уважает. Такого математика, сказал он…

– Прошу вас, не надо…

– Но вы присмотрите за ним?

– Вы, Алла Николаевна,– не сомневайтесь – это мой долг. И не благодарите. Это не я вам, а вы мне помогаете воспитывать вашего сына.

– Сынок, попрощайся с Автандилом Степановичем. И можешь идти домой. Суп разогрей, а кашу поешь с молоком…

Данька стремительно выскочил из класса, с грохотом, от которого задрожала пустая вечерняя школа, промчался по коридору, распахнул дверь и заскользил по перилам, делая на поворотах крутые виражи. Он летел во двор, откуда ещё не уехал автокран и где ещё толпились ребята, летел, чтобы поспеть к самому главному, хотя и не знал точно, что самое главное, потому что самым главным было всё, что происходило в данную минуту перед глазами.

Автандил Степанович и Алла Николаевна продолжали беседу, глядя во двор, куда уже выскочил Данька, торопясь к месту главного события дня…

Утром, завтракая на кухне и наблюдая, как ребята бегут в школу, Данька увидел во дворе незнакомого человека в кожаной куртке и брезентовых брюках, как у пожарника. В руках у него были поводок и ошейник. Наверно, он искал кого-то, потому что, когда замечал ребят, летевших в школу, останавливал их и о чём-то расспрашивал.

«Эй, чего тебе? Кого ищешь? Что потерял?»

Вопросы эти так и застряли в Даньке, не выскочив наружу, потому что в это время мимо дома, прыгая на одной ножке, скакала Надя Воробышева. У Данькиного окна она остановилась и показала язык. Она каждое утро по дороге в школу показывала язык. Однако Данька не принимал это на свой счёт, думая, что она показывает язык кому-то из подружек, живущих с ним в одном доме. Он выглянул из окна, чтобы узнать, кому же она показывает язык, но в это время увидел Сашку Диогена, который шёл, переваливаясь, волоча на длинном шнурке портфель, как щенка. Даже отсюда, из кухни, откуда наблюдал за ним Данька, слышно было, как он сопит. Глаза его были ещё закрыты – он продолжал досматривать сны и в то же время жевал бутерброд от своего второго завтрака, который он, по обыкновению, начинал есть сразу же по выходе из дома.