Капитан оторвался от блокнота. Он поймал взгляд Даньки и вскочил, бросившись на помощь. Со стола слетели авторучка и блокнот, авторучка, как ручной огнемёт, дымясь, упала на пол, и оба они, капитан и Данька, испугавшись, встретились взглядами и поняли, что они видели одну и ту же картину боя. И они узнали друг друга – это были комиссар Милованов и старший матрос Даниил Соколов. Вот где они встретились! И обоим стало ясно, что встречались они не в метро по дороге на ветпункт, когда Данька ехал спасать Мурзая, а при штурме Сапун-горы…

Капитан поднял блокнот и авторучку, натянул на плечи китель и улыбнулся… глазами комиссара Милованова. И Данька прозрел. Он увидел на кителе чуть пониже выгоревших меток от орденских планок пятиконечный отпечаток.

– Вы Герой? – спросил он, бледнея.

– А ты откуда знаешь? – удивился капитан.

Капитан взъерошил пятернёй свою седую шевелюру, лицо его расплылось в улыбке. Сашка Охапкин выпучил глаза, потому что ничего не видел, не знал и не понимал, и пёс Мурзай лежал под столом и пялил свои маленькие глаза на людей и тоже ничего не знал, не понимал и ни о чём не догадывался. Они не знали, что Данька в годы войны был вестовым у комиссара Милованова и вот сейчас они встретились после долгой разлуки.

Так закончилось разоблачение комиссара Милованова, боевая деятельность которого была описана в книге «Двести пятьдесят дней Севастополя», книге, которую Данька читал ещё давным-давно.

И теперь они снова встретились, и Данька снова поступал в его распоряжение, чтобы выполнять новые боевые задания, потому что тогда, когда матрос Соколов, заслонив собой комиссара, пал сражённый, он не умер, как думал комиссар, а был вынесен с поля боя сестрой милосердия Надей Воробышевой. Так встретились однополчане, храбрые бойцы героической морской пехоты, встретились, чтобы теперь никогда не расставаться.

– Поели? – спросил капитан. – А теперь собирайтесь на выход. Но прежде чем отвезти вас домой, есть небольшой разговор.

Мурзай перестал возиться под столом, приподнял уши и замер.

– Какой разговор? – спросил Диоген недоверчиво.

– А вот послушайте. «Весёлые пескари» – флагманский корабль в отставке – формирует экипаж, не хватает двух матросов и кока. – Капитан глянул на пса и почесал нос. – И ещё, пожалуй, сторожа… С ответом прошу не торопиться. Хорошенько подумайте. Пораскиньте мозгами. Потолкуйте с родителями. Может, ничего не получится. Да, вполне возможно, что ничего не выйдет, – капитан вздохнул и воткнул трубку в рот, – и я зря затеял с вами этот разговор. – Капитан потянулся за спичками.

– Это почему же зря? – закричал Сашка, ничего не понимая, а Данька, ещё не остывший после радостной встречи с комиссаром Миловановым, сжался от страха, что судьба их может снова разлучить.

– В общем, так: если надумаете ко мне матросами, тогда пишите заявления… – Матросами? К вам? – Сашка не верил своим ушам. Только сейчас до него дошло, что предлагал им капитан. – А как же школа?

– Речь идёт о летней навигации. Экипаж формируется на один сезон. Экипаж в целом уже укомплектован, подобрались крепкие ребята, но двух матросов не хватает. – Капитан глянул на Мурзая. – И, пожалуй, ещё сторожа.

– Мы согласны, – глухо сказал Данька и отвернулся, чтобы не обжечь капитана взглядом своих пронзительных телепатических глаз, умолявших, просивших, повелевавших: взять! взять! взять!

«Гав! Бр-р-рао-о!» – зарокотал под столом Мурзай, что означало: «Я тоже согласен!»

– Это как же согласны?! – Сашка встал из-за стола. – Ты чего за всех говоришь? Что же, мы всё лето работать будем, а отдыхать когда? – И, наморщив лоб, он вдруг добавил потише: – А платить нам будут?

Данька страдал. Надо было укротить Диогена. Немедленно укротить этого несчастного болтуна, обжору и лентяя. Этого выжигу и махинатора, который только и думал о том, где бы кого бы и как бы обжулить. Данька собрал всю телепатическую силу, и этой силы хватило бы, чтобы обрушить под Сашкой палубу, испепелить его так, чтобы он испарился в воздухе и никогда обратно не вернулся на землю в человеческом облике. Данька уже готов был его уничтожить, но капитан вынул трубку изо рта и потряс ею о ладонь.

– Дельный вопрос! Отвечаю. Заработок: воздух, питание, солнце, купание, дружба с хорошими ребятами. И ещё можно будет набраться ума, что, между прочим, кое-кому не лишне. Кроме того, заработаете ещё мозоли на руках. И узнаете речное дело, и научитесь водить суда. Что же касается кока, то он должен подготовиться по высшему разряду ресторанного искусства, а накормить экипаж – это тоже немалое удовольствие. И всё это вместе составит отдых, о котором можно только мечтать. Устраивает такой заработок?

Данька двинул Сашку в толстый бок кулаком и произнёс про себя все клички, которых немало собрал за свою жизнь Охапкин: «Обжора! Хрум-хрум! Жиртрест! Главсало! Топтыгин!» Выпустив весь этот набор кличек, Данька сдвинул пятки, расправил плечи и ещё раз сказал:

– Мы согласны!

И толстый Сашка обмяк, почуяв, что опять невидимая, но цепкая сила, исходящая от Даньки, спеленала его по рукам и ногам, и он, Сашка, опять стал безвольной игрушкой в руках этого телепата. Сашка вспомнил о маме, которой столько досталось из-за него, даже этот дядечка капитан кричал на неё, как на девчонку, не выдержал и спросил:

– А за что вы маму ругали?

– Знает, за что! Видно, не доругал её в своё время, когда ходила в школу юных автомобилистов…

– А вы разве автомобилист?

– А почему бы и нет?

– Ой, неправда! – рассмеялся Сашка. – Вы же моряк. А потом, моя мама никогда не ходила в школу юных автомобилистов…

– Это почему же?

– Какая же она юная? Она не юная, она старая. И ещё она майор и сама учит других.

Капитан расхохотался. Он хохотал, словно ухал филин, – с перерывами: ухнет, отдохнёт и снова ухнет. Из-под очков катились слёзы.

– Значит, мама твоя старая? Ох, молокососы! А я, по-вашему, совсем древний старец? Ох, сопляки!

– А когда вы мою маму учили?

– Всего только лет двадцать назад. Совсем недавно!

– Недавно! – Сашка усмехнулся, силясь перенестись в тот исторический период человеческой истории, когда его ещё не было на свете. По его мнению, раз его тогда ещё не было на свете, то, значит, не было и школы юных автомобилистов, и мамы, и капитана. И вообще ничего не было на свете, пока не появился Сашка Охапкин, и только тогда всё появилось…

– Значит, согласны, – вздохнул капитан, успокаиваясь, и снова стал раскуривать трубку. – Но ваше согласие – ещё не всё… – Он помедлил, ковыряясь в трубке. – Есть ещё и другие условия, кроме вашего согласия…

– Какие же?

– Первое, – капитан загнул палец на руке,– чтобы дали согласие ваши родители. Но это я беру на себя. Второе, – и он загнул второй палец, – чтобы не возражали ваши учителя. Ясно вам это условие? А что из этого вытекает?

– Как же они согласие дадут, когда двоечки по истории и математике? – усомнился Сашка.

– Ну, значит, в экипаж тебе не придётся…

– Это почему же? – запротестовал Сашка, чувствуя на себе гипнотический взгляд Даньки.– А если я подтянусь?

– Ты правильно меня понял! Значит, ни одной двойки. Третье условие, – и капитан загнул третий палец, – испытательный срок. Как кончатся занятия в школе, все ребята собираются здесь и готовят катер…

– А кто ещё с нами в экипаже? – спросил Сашка, считая, что вопрос о его зачислении в экипаж уже решён.

– Это вы сами узнаете. Одно скажу: все ребята что надо…

Всё-таки для Сашки это были трудные условия! А Данька ликовал. Ему выпало великое счастье, он встретил человека, которого давно уже знал, видел в своих мечтах. Сердце Даньки стало огромным, как этот катер, как земной шар, как солнце. А Сашка, поняв, что участь его решена, что как ни крутись, а его всё равно теперь заставят выполнить условия, решил, что пойдёт в экипаж коком. И что, когда вырастет, он будет не милиционером, даже не клоуном, а коком. Нет, пожалуй, клоуном можно остаться, а вот милиционером ни к чему. Раз их уже всё равно простили как нарушителей порядка. Раз больше они не собираются нарушать. И когда понял, что отлынить ему от школы не удастся, он спокойно примирился со своей участью и вспомнил о Стасике.