Мальчики боялись, что вот-вот начнут проверять билеты и тогда их с позором выставят обратно на пристань, где прохаживался милиционер. Но всё обошлось. Матрос, стоявший при входе на палубу, забрал у бородатого парня в очках сразу все билеты и даже не стал их пересчитывать. Мальчиков он принял за участников экспедиции. Да и вели они себя не вызывая подозрений: суетились возле вещей, укладывали, сдвигали, словно были приставлены здесь для присмотра. Они так усердствовали, что со стороны казалось – делают какую-то разумную работу. Увидев, как буфетчица передвигала ящик с фруктовой водой, Сашка подхватил ящик и кубарем скатился в нижний салон. Сделав три рейса, он получил от буфетчицы бутылку с крюшоном. Теперь, чувствуя себя на теплоходе законным сотрудником, он развалился возле Мурзая, чтобы насладиться фруктовой водой.

А Данька в это время прохаживался по палубе и дёргал руками перила. Пробуя их на прочность, он пинал ногой в спасательные круги и прикидывал, выдержит ли круг сразу двух человек. И хватит ли на всех спасательных кругов, если теплоход пойдёт ко дну. Для этого надо было сосчитать, сколько на теплоходе окажется тонущих пассажиров. Так, бродя по палубе и подсчитывая, он оказался перед трапом, ведущим вверх. И сразу же забыл об утопающих. Он поплевал на ладони и полез на палубу, где висели на бортах белые шлюпки. Он прыгнул в одну из них, уселся на сиденье и подёргал закреплённое в уключине весло. Раздался свист. Данька оглянулся. С бака махал ему флажком матрос. Данька помахал ему в ответ и снова взялся за весло. Однако матрос ещё быстрее замахал флажком. Но Данька уже не смотрел на него – он приподнял вёсла и сделал в воздухе гребок. Заткнув флажок за пояс, матрос быстро, как мартышка, взлетел по трапу и схватился за борт шлюпки.

– Эй, полундра! – закричал он. – Я что сказал?

Данька с грохотом уложил на место вёсла.

– Что я сказал, спрашиваю?

– Слезай к чертям собачьим! – догадался Данька, совершенно уверенный в точности перевода сигналов на русский язык. Сашка Диоген – тот бы ещё не такое прочёл!

Матрос блеснул страшными белыми зубами и рассмеялся.

– Понимаешь азбуку морзе. А теперь дуй отсюда, пока не сдал капитану…

– А можно мне в машинное отделение?

– А в отделение милиции не хочешь?

– Нет, не хочу.

– Ладно, – смягчился матрос, – тогда трюхай вниз. Скажи Виктору – сейчас пришлю пожевать.

– А вас как зовут?

– Василий.

– А меня Даниил… Данька то есть…

Данька не стал терять время – он спустился на нижнюю палубу, затем по винтовому трапу в машинное отделение.

При тусклом свете лампочки он увидел механика. Это был Виктор. Данька понял это, потому что никого другого в машинном отделении не было. Механик делал сразу несколько дел – вжимал в дырочки масло из форсунки, подкручивал ключом гайки, следил за бегающими стрелками прибора и дёргал за шнур, давая сигналы в рубку, где находился капитан. Данька благоговейно разглядывал его обнажённую спину. Спина и руки его были перевиты канатами мышц. Даньке показалось, что именно от рук механика, от его мускулистой спины исходит мощь, заставляющая плавно скользить по воде этот многоэтажный дом.

Машины наращивали гром. Грохот стал настолько страшным, что заложило уши. И вдруг во мраке машинного отделения блеснул яркий луч. Данька глянул вверх, откуда полыхнуло светом. В люке показался чёрный силуэт матроса. На тонком тросике поплыла вниз авоська. Это был Дань-кин знакомый Василий. Он кивал головой, и Данька без всякой морзянки понял всё и подхватил тяжёлую авоську. Данька отвязал её, тросик уплыл вверх, захлопнулась крышка люка. И снова стало маслянисто-темно. Данька держал авоську, а механик всё так же стоял к нему спиной, и это продолжалось, пока у Даньки не кончилось терпение, и он осторожно ткнул его в плечо. Механик обернулся, увидел перед собой неизвестного паренька, почесал пальцем ухо, открыл рот и неслышно что-то прокричал.

«Ты как сюда попал, чёрт тебя возьми?» – догадался Данька по его губам и тут же прокричал в ответ:

– Василий передал жратву. На вот!

Механик вытащил из авоськи бутылку, зубами отгрыз металлическую пробку, отплеснул на пол драгоценной фруктовой воды и опрокинул бутылку над собой. Данька подумал, что Виктор решил облиться фруктовой водой вместо душа, но струя из бутылки, завиваясь, устремилась вниз, встретив на своём пути широко раскрытый рот, и прямо вкручивалась в горло механика. Механик стоял недвижно, как памятник – памятник пьющему человеку. Даже вода казалась застывшей, будто из витого стекла. И только по тому, как уровень её в бутылке уменьшался, можно было догадаться, что шло переливание воды в механика. Когда в бутылке оставалось воды не больше трети, механик резким движением перевернул её, вытер подбородок и передал бутылку Даньке:

– Пей.

Данька почувствовал острую жажду и открыл рот. Он опрокинул бутылку над собой, как механик. Он залил себе глаза, нос и щёки. Он кашлял и фыркал. И всё-таки героически допил остатки фруктовой воды. Чтобы так пить, чтобы раскрывать горло, как раковину, чтобы стоять, как изваяние, не дрогнув ни единым мускулом, пока содержимое бутылки полностью в тебя не перельётся, надо было выпить, наверно, не одну бутылку рому, чёрт возьми. И Данька, хоть и залил себе весь живот, всё же чувствовал, что выдержал экзамен. Не моргнув глазом, он взял предложенную ему сигарету и по-хозяйски задвинул её за ухо. Распив с механиком бутылку, Данька побратался с ним и стал его корешем. А что это значит? А то, что Данька тем самым вступил в морское братство и совершал сейчас плавание на военном катере.

Ревел шторм. Бились о борта привязанные шлюпки. Виктор и Данька работали внизу. Они выжимали из дизеля всё возможное, чтобы доставить в помощь истекающему кровью гарнизону десант морской пехоты. В тумане виднелся уже оерег, но шторм отбрасывал катер в открытое море и не давал зайти в спокойный фиорд. Механик и его помощник чуть не падали с ног после бессонной ночи. Шлюпки были уже готовы к пуску, но в это время катер стукнулся о подводный риф. Через пробоину в машинное отделение хлынула вода. Данька подтянул к пробоине мешок с балластом. Он прижался спиной к обшивке. Он стоял, как кариатида, подпирающая своды здания. Он решил стоять насмерть, пока катер не завернёт за мысок. И вот шторм затих. Катер закачался в спокойных водах фиорда. Волны разбивались о скалы и теряли здесь свою силу. Гремели лебёдки, опуская шлюпки. Десантники подкатывали к краю борта миномёты и пулемёты. Они подтаскивали ящики с боеприпасами. Но что-то случилось с Виктором. Бессильно повисла его рука. Так и есть – шальная пуля попала в плечо. Данька разорвал на себе тельняшку. Он перевязал ему руку и взял на себя управление.

«Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»,

Пощады никто не желает….»

По стуку, сотрясшему корпус катера, Данька понял, что дальше двигаться некуда – мель. В наступившей тишине скрипели лебёдки, стучали о палубу каблуки – это сгружались десантники. В сереньком небе рождался рассвет. Вдали затихали всплески вёсел – это десант прибивался к берегу…

…Сашка Охапкин лежал на рюкзаках и с oпaской оглядывался по сторонам. Вокруг простиралось море. Оно было ничем не хуже Чёрного или Балтийского. Стоило палубе качнуться, как Сашка чувствовал, что сползает со всех рюкзаков и стремительно катится вниз. И мысленно прощался с жизнью. Но палуба выравнивалась, и Сашка оживал. Но ненадолго. Вода горой вырастала с другой стороны. Сашка закрывал глаза и снова погибал. И так без конца – то умирал, то воскресал. Он проклинал Даньку, заманившего его в это дурацкое путешествие. Какое там мысли читать на расстоянии – живым бы остаться! Бросил его на палубе, а сам куда-то смылся. Сашка закрыл глаза, пытаясь телепатически увидеть, где сейчас находится Данька, но его стало мутить. Он открыл глаза и заметил у борта женщину и мальчика на костылях. Сашка приободрился – в самом деле, чего это он мается, когда они спокойно стоят себе у борта и ничего не боятся!