Литмир - Электронная Библиотека
A
A
Бледна, хладна, как зимний день,
Искажена последней мукой.

Перечтите обе пьесы и вы распознаете в них соблазнительное ощущение мёртвой как живой, ощущение горькое и сладострастное. Это — одно из не самых светлых и безобидных пушкинских чувств, но оно подлинно пушкинское, — грозящее гибелью и сулящее «неизъяснимы наслаждения».

Однако «Заклинание» и «Для берегов…» — не первые звенья в цепи стихов, в которых отразились чувственные воспоминания Пушкина об умерших женщинах. Таким первым звеном является набросок «Как счастлив я…». Содержание наброска — воспоминание о русалке и мечта снова изведать «пронзительное» и «прохладное лобзание» её «влажных, синих» и бездыханных уст, услыхать её речь, увидать глаза. Конечно, Пушкин — Протей; конечно, Пушкину дан был его прославленный универсализм, его способность угадывать душу людей самых различных эпох, стран, состояний; но всё же духовные облики пушкинских героев созданы не только «художественным чутьём» да «гениальной интуицией», — а в значительной мере и личным опытом. Едва ли не во всех пушкинских героях заложено многое от самого Пушкина. Так и в данном случае. Устами героя Пушкин здесь говорит о том же, о чём впоследствии в «Заклинании» говорил от своего имени.

Этот мотив чувственного влечения к умершей — не исчез и при вторичной обработке сюжета. Напротив, в «Яныше королевиче» он высказан открыто:

Рано утром, чуть заря зарделась,
Королевич над рекою ходит;
Вдруг из речки, по белые груди,
Поднялась царица водяная
И сказала: «Яныш королевич,
У меня свидания просил ты:
Говори, чего ещё ты хочешь?»
Как увидел он свою Елицу,
Разгорелись снова в нём желанья,
Стал манить её к себе на берег.
«Люба ты моя, млада Елица,
Выдь ко мне на зелёный берег,
Поцелуй меня по прежнему сладко,
По прежнему полюблю тебя крепко»[283].

Однако просьбы королевича остаются тщетны:

Королевичу Елица не внимает,
Не внимает, головою кивает:
«Нет, не выду, Яныш королевич,
Я к тебе на зелёный берег.
Слаще прежнего нам не целоваться,
Крепче прежнего меня не полюбишь.
Расскажи-ка мне лучше хорошенько,
Каково, счастливо ль поживаешь
С новой любой, молодой женою?»
Отвечает Яныш королевич:
«Против солнышка луна не пригреет,
Против милой жена не утешит».

На этом песня о Яныше обрывается. Мы не можем в точности указать, как развернулись бы в ней дальнейшие события, если бы Пушкин её продолжил. Но несомненно, что эти события должны были явиться развитием той экспозиции, которая дана в сцене свидания королевича с русалкой, — то есть дальнейшим содержанием песни явилась бы, в той или иной форме, возобновившаяся любовь королевича к «прежней любе», — то есть опять-таки любовь к мёртвой, к призраку, а наличность живой жены соответственным образом эту коллизию осложнила бы.

В «Русалке» по сравнению с «Янышем королевичем» сюжет расцвечен введением новых лиц, как то: Мельника, Княгини, Мамки и т. д. Наряду с этим введены сцены, показывающие события, которые в «Яныше» отчасти совершаются, так сказать, за кулисами: такова свадьба Князя. Основные же схемы событий вполне совпадают, с тою лишь разницей, что Яныш королевич как будто случайно встречает русалочку водяницу, а в «Русалке» сама героиня её высылает навстречу Князю. Но это различие целиком относится к мотивировке встречи и не отклоняет линии сюжета.

Сравнивая ход событий в «Русалке» и «Яныше», убеждаемся, что он по существу одинаков и там, и здесь. «Русалка» отличается от «Яныша» только более детальной разработкой, как чисто психологической, так и сюжетной. Однако если в «Русалке» сюжет, по сравнению с «Янышем», оказывается более разработанным в ширь и глубь, то в длину он оказывается короче. Драма механически обрывается на первом моменте встречи с русалочкой. Каково должно было быть дальнейшее течение событий? То обстоятельство, что до встречи с русалочкой сюжет драмы по существу вполне параллелен сюжету песни, даёт основание с большой вероятностью предположить, что и в дальнейшем этот параллелизм должен был сохраниться. Подобно «Янышу королевичу», «Русалка» должна была стать трагедией возобновившейся любви к мёртвой, что подтверждается и наброском «Как счастлив я…», и психологической близостью этой темы Пушкину.

57.

Любовь бывает «счастливая» и «несчастная»: со взаимностью или без неё. И хуже того: любовь с ненавистью в ответ. Если дело идёт о мёртвой, момент разлуки решает всё.

И в «Заклинании», и в «Для берегов отчизны дальной…» Пушкин уверенно ждёт от «возлюбленной тени» ответной любви. В «Русалке» таким ожиданиям нет места. Пушкин знает, что он виноват перед умершей, и думает, что, умирая, она его не простила, что расставалась ошеломлённая и покорная, а умирала в злобе и ненависти к нему. Дочь Мельника по уходе Князя со злобной иронией повторяет его оправдания:

[Видишь ли], князья не вольны,
Как девицы, не по сердцу они
Берут жену себе… а вольно им,
Небось, подманивать, божиться, плакать
И говорить: тебя я повезу
В мой светлый терем, в тайную светлицу
И наряжу в парчу и бархат алый.
Им вольно бедных девушек учить
С полуночи на свист их подыматься,
И до зари за мельницей сидеть.
Им любо сердце княжеское тешить
Бедами нашими, а там прощай,
Ступай, голубушка, куда захочешь,
Люби, кого замыслишь.

И далее:

                                              И мог он
Как добрый человек со мной прощаться,
И мне давать подарки — каково! —
И деньги! выкупить себя он думал,
Он мне хотел язык засеребрить,
Что<б> не прошла о нём худая слава…

В «Яныше королевиче» эта ненависть ещё только едва намечена. В стихах, изображающих момент утопления, — нет её вовсе или она лишь слабо выражена:

Как одна осталася Елица,
Деньги наземь она пометала,
Из ушей выдернула серьги,
Ожерелье на-двое разорвала,
А сама кинулась в Мораву.

В момент свидания с королевичем злоба Елицы выражается лишь в язвительном оттенке её ответа на просьбу о любви:

«…Слаще прежнего нам не целоваться,
Крепче прежнего меня не полюбишь.
Расскажи-ка мне лучше хорошенько,
Каково, счастливо ль поживаешь
С новой любой, молодой женою?»
вернуться

283

Ср. последние два стиха с 2-й строфой «Заклинания» и с заключительными стихами «Для берегов…».

33
{"b":"181897","o":1}