– Я не могу простить? – горько усмехнулся Гарвин. – Нет, что ты. Я и сам не знаю, на что способен. Вот, как оказалось, могу не только выжить после двух преобразований, но и магию потихоньку восстановить.

– Ты думал, что умрешь там?

– Не думал. Знал. Два подряд – убивают. Без мучений. Я уж и не знаю, почему. Одно – нормально, даже не выжигает, а два… В общем, до сих пор никто не выживал. Но зверушка нам встретилась… Это не Корина создание. – Он улыбнулся. – Кишка у него тонка.

Милит хрюкнул. Да и Маркус расхохотался. Ну ужасно смешно.

– Мне другое интересно, – тихо сказал шут. Он пока говорил осторожно и тихо. И дышал тоже осторожно и неглубоко. И двигался очень плавно и неохотно. – Мы видели там кострище. Чье? Неужели там живут люди или эльфы? Или вообще кто-то разумный? Рядом с таким…

– Это мог быть и Корин.

– А Кориным бы оно не пообедало? – удивился Гарвин. – Я, конечно, не знаю всех способностей Корина, но меня он однозначно превосходит только в умении скакать по мирам.

– Не зазнавайся, – проворчал Милит. – Ты, конечно, великий маг, но…

– Великим магом я был до войны, Милит. Теперь я гораздо больше. Не хочешь верить мне, спроси Владыку. Ему я, конечно, уступаю… ну вот как мне уступает Маркус.

– В магии-то? – засмеялся Маркус. – Хорошо сравнил.

Лена смотрела на них со своего места. Она замерзла, потому поставила тяжеленный и неудобный стул прямо у очага, где Милит уже развел огонь. Теперь спине было жарко, а руки и ноги все равно мерзли. Гару подкатился поближе: он любил, когда Лена подсовывала ноги под его теплый живот или ставила их сверху.

Шут полулежал на кровати и улыбался. От его улыбки становилось теплее и светлее. Очень хотелось устроиться рядом с ним, обнять за шею, голову на плечо положить и не дышать с ним вместе, но у него еще болели бывшие переломы, потому он старался делать поменьше движений, а Лена старалась его на движения не провоцировать. Вот вчера он ее поцеловал, а потом она ему пот с висков вытирала – вдохнул поглубже… Маркус тоже рукой пока особенно не размахивал, хотя уверял, что чувствует себя исключительно замечательно. Милит продолжал поглощать сладкое, восстанавливая магию, а скорее просто получая удовольствие. Ну сластена человек… то есть эльф, что уж тут особенного. В их багаже имелись и мед, и варенье, и пряники, а Лена намеревалась попробовать испечь эти пряники или на худой конец песочное печенье. Гарвин имел томно-утомленный вид, а ведь по уверениям всех на свете должен был вовсе в гробу покоиться. То есть быть развеянным над рекой.

Нет. Только не это. Они не должны умирать. Я жуткая эгоистка. Я не хочу терять. Пусть лучше они меня потеряют, потому что у них отношение к смерти философское, а у меня – человеческое, даже детское: я боюсь. Самой умереть не страшно, потому что нереально, они меня все равно спасут, вытащат, придумают что-нибудь непридумываемое и реализуют нереализуемое. И при этом сами…

– Эй, ты чего? – заглянул в глаза Маркус. – Опять сочиняешь какие-нибудь страсти? Ну-ка хватит!

– Почему хватит? – сказал вдруг Гарвин. – Может, пусть лучше выскажется? Аиллена, только честно, как на духу.

– Не станет, – прошептал шут. – Потому что думает о смерти. О нашей смерти.

– А кто-то умер? – удивился Маркус. – Или намеревался? Шут, ты собирался помереть?

– Не дождешься, – фыркнул шут осторожно. – В ближайшие лет… много – не собираюсь.

– Мы ее не убедим, – с неожиданной для него горечью проговорил Милит. – Потому что если начнем объяснять, что будем жить вечно, она не поверит, а насчет того, что рано или поздно кто-то из нас умрет, мы уже… и зря. Она боится смерти.

– А я не боюсь? – пожал плечами и уже даже не поморщился Маркус. – Не боялся одно время. Потом вот опять начал. Когда смысл в жизни появился. И не смотри на меня так. Да, смысл – служение тебе.

– А у меня – служение вам, – сипло заявила Лена. Милит снова хрюкнул. Смешно ему, видите ли.

– Думаю, у тебя нечто большее, – возразил Маркус. – Никто из нас не смог бы сделать то, что делаешь ты. Ну да, Аиллена, Странница, Светлая… изначально твои слова воспринимают как истину. Или что-то к ней близкое. А какая разница? Разве не результат важен? Да сто раз я скажу, что эльфы и люди должны жить в мире, или вон Милит скажет! Ну, послушают, хмыкнут: ну и дурак мужик – и забудут. А тебя послушают – и задумаются: а ну как и правда?

– Это ей тоже сто раз говорено было, – махнул рукой Гарвин. – Всеми и в разных случаях. И мягко, и грубо. Она не понимает, что не все, кому что-то дано, это «что-то» используют. И тем более на благо. Я вот – не использовал, хотя мне дано… ну, так скажем, больше, чем Милиту. А Владыка – использовал. И Родаг тоже. Мог не впустить эльфов? Мог. В самом страшном случае на него обиделась бы Аиллена. Даже Маркус и шут не удивились бы.

– Больше того. Я б на месте короля – не впустил, – грустно сообщил шут. – Скорее всего. И не потому что не любил эльфов, а потому что любил Сайбию. Не способен я по-королевски думать.

– Я бы впустил, – признался Маркус. – Значит, способен – по-королевски?

– Ты? Нет, – засмеялся шут. – Ты сострадать зато способен.

– А ты?

– Не уверен. Тогда – тем более. Меня вообще мало что интересовало тогда, кроме меня самого. А сейчас и вспоминать смешно. Придумал себе какие-то проблемы… Несколько лет решить их не мог. Глупостей таких наворотил…

– Каких? – спросил Гарвин. – Я так и не понял, что там было и что тебя не устраивало.

Шут подвигался осторожно, устраиваясь поудобнее и задумчиво посмотрел на эльфа.

– Трудно объяснить, что такое королевский шут в Сайбии. Правда. Тем более трудно объяснить, почему я еще в двадцать лет решил, что должен им стать, год еще бродяжничал, но укрепился в уверенности: должен. Понимаешь? Не хочу, но должен. Маги меня честно отговаривали. Я, правда, видел, что устраиваю их более чем… Шут и развлекать ведь должен, а у меня и язык острый, и начитанность была уже тогда… побольше, чем у иных придворных, и петь умел немножко, и запоминал все легко, и к акробатике способности были… Учился охотно. Врать не умел. То есть, может, и умел, но не врал, потому что не хотел. И считал, что врать нельзя вообще. Если уж… то лучше промолчать, чем обмануть. В общем, я им подходил. Несколько недель часами расспрашивали… В конце концов начали коррекцию. И знаете, тяжело было… ну очень тяжело. Но я все равно не хотел бросать, даже если бы и мог, понимаете? Не от страха, что умру без окончания коррекции, а по убежденности.

– А заодно и себе доказать, что способен выдержать, – кивнул Милит. – Это как раз понятно. Хотя корректировать полукровку… то есть того, кто имеет магические задатки… Как они тебя не убили?

– Практически убили, – сухо сказал Гарвин, – разве что отложили на какое-то время. Ты им подходил как нельзя лучше, потому что такого случая больше могло и не представиться. Ведь не спрашивали, человек ты или нет? Вот именно.

– Тогда я этого не знал, Гарвин. И ведь выдержал. И получилось. И где-то через год, уже после того как меня представили королю, я понял, что действительно ему нужен. Нужен короне. Родагу я уже не так был нужен, как его отцу… Родаг сам умел находить истину. И нужных людей.

– Ну, тут совсем просто, – удивился Маркус. – Раз ты не особенно был нужен короне, ты понадеялся, что нужен Родагу лично. Не как шут, а как человек. Как друг. И, в общем, прокололся.

– Я не прокололся, – возразил шут. – Я просто себя переоценил, переоценил свое значение для Родага.

– А разве не это называется «проколоться»? – прикинулся простачком Маркус. Устроили тут дискуссию, чтоб Лену отвлечь. И думают, что она этого не понимает.

– Ну, прокололся, – согласился шут. – Может быть. Только ведь… Я иногда думаю, что все мои выходки тогдашние – способ обратить на себя внимание Родага.

– То есть ты хотел, чтоб он заметил, что ты не только шут, но и личность? Смешно. Ждать этакого от короля… даже замечательного короля вроде Родага. Наивно.