– Мы прошли сегодня на семь метров больше нормы, – сказал итальянец. – Главное – скорее закончить коридор, а если под ним будет немножко мусору…

– Только не здесь, – прервал его Кравцов. – Ладно, Чезаре, уводите смену, – добавил он, переходя на английский. – Придется нам поставить тали и малость порасчистить ваш мусор.

– Это что же? – раздался вдруг хриплый голос. – Итальяшки напакостили, а нам за ними подбирать?

– Кто это сказал? – Кравцов резко обернулся.

Несколько секунд в отсеке было тихо, только привычно погромыхивала наверху гроза. Оловянников – он тоже был здесь – перевел Али-Овсаду прозвучавшую фразу. «Ай-яй-яй», – Али-Овсад покачал головой, поцокал языком.

– Кто сказал? – повторил Кравцов. – Джим, это кто-то из ваших.

Джим Паркинсон, держась длинной рукой за двутавровую балку перекрытия, понуро молчал.

Тут из толпы выдвинулся коренастый техасец с головой, повязанной пестрой косынкой.

– Ну, я сказал, – буркнул он, глядя исподлобья на Кравцова. – А в чем дело? Я за других работать не собираюсь.

– Так я и думал. Знакомый голосок… Сейчас же принесите извинения итальянской смене, Флетчер.

– Еще чего! – Флетчер вскинул голову. – Пусть они извиняются.

– В таком случае я вас отстраняю от работы. Спускайтесь вниз и с первым катером отправляйтесь на «Фукуоку». Утром получите расчет.

– Ну и плевал я на вашу работу! – заорал Флетчер. – Пропади оно все пропадом, а я и сам не желаю больше вкалывать в этой чертовой жарище!

Он сплюнул и, прыгая с мостков на мостки, пошел к проходу, ведущему на площадку трапа.

Монтажники заговорили все сразу, отсек наполнился гулом голосов.

– Тихо! – крикнул Кравцов. – Ребята, мы тут работаем сообща, потому что только сообща можно сделать такое огромное дело. Мы можем спорить и не соглашаться с кем-нибудь, но давайте уважать друг друга! Правильно я говорю?

– Правильно! – раздались выкрики.

– Ну его к дьяволу, давайте начинать работу!

– Не имеете права выгонять!

– Правильно, инженер!

– Тихо! – Кравцов выбросил вверх обе руки. – Говорю вам прямо: пока я руковожу этой сменой, никто здесь безнаказанно не оскорбит человека другой национальности. Всем понятно, что я сказал? Ну и все. Надевайте скафандры!

Чезаре подошел к Кравцову и, широко улыбаясь, похлопал его по плечу. Итальянцы, усталые и мокрые от пота, гуськом потянулись к выходу, они переговаривались на ходу, оживленно жестикулировали.

Кравцов велел ставить тали.

– Кто полезет вниз стропить листы настила? – спросил он.

– Давайте я полезу, – сразу отозвался Чулков.

Из полутьмы соседнего отсека вдруг снова возникла фигура итальянского инженера, за ним шли несколько монтажников.

– Алессандро, – сказал он, прыгнув на мостки к Кравцову. – Мои ребята решили еще немножко поработать. Мы расчистим там, внизу.

В адской духоте и сырости внутренних помещений плота – долгие пять часов. Гудящее пламя резаков, стук паровой лебедки, скрежет стальных листов, шипение сварки… Метр за метром – вперед! Уже немного метров осталось. Скоро замкнется кольцевой коридор, опояшет средний этаж плавучего острова по периметру. Облицовщики, идущие за монтажниками, покрывают стены и потолок коридора белым жаростойким пластиком, и уже электрики устанавливают блоки гигантского кольцевого сердечника…

Вперед, вперед, монтажники!

Под утро смена Кравцова возвращается на «Фукуока-мару». Сил хватает только на то, чтобы добраться до теплого дождика душа.

Теперь спать, спать. Но, видно, слишком велика усталость, а Кравцов, когда переутомится, долго не может уснуть. Он ворочается на узкой койке, пробует считать до ста, но сон нейдет. Перед глазами – жмурь не жмурь – торчат переплеты балок, в ушах гудит, поет пламя горелок. Ну что ты будешь делать!..

Он тянется к спичкам, зажигает керосиновую лампу. Почитать газеты?.. Ага, вот что он сделает: допишет письмо!

«…Вчера не успел, заканчиваю сегодня. Ну и жизнь у нас пошла. Маринка! Причесаться – и то некогда. Уж больно надоело без электричества, вот мы и жмем что есть сил. Скоро уже, скоро!

Понимаешь, как только столб будет перерезай, магниты снова станут магнитами и турбогенераторы атомной станции дадут ток в обмотки возбудителей кольцевого сердечника. Комбинация наложенных полей мгновенно вступит во взаимодействие с полем столба, и он остановится.

Столб обладает чудовищной прочностью, но, по расчетам, его перережет направленный взрыв атомной бомбы. Помнишь, я тебе писал, как столб притянул и унес контейнер с прибором? Так вот…»

Осторожный стук в дверь. Просовывается голова Джима Паркинсона:

– Извините, сэр, но я увидел, что у вас горит свет…

– Заходите, Джим. Почему не спите?

– Да не спится после душа. И потом Флетчер не дает покоя.

– Флетчер? Что ему надо?

– Он просит не увольнять его, сэр. Все-таки нигде так не платят.

– Послушайте, Джим, я многое могу простить, но это…

– Понимаю. Вы за равенство и так далее. Он готов извиниться перед итальянским инженером.

– Хорошо, – устало говорит Кравцов, наконец-то ему захотелось спать, глаза просто слипаются. – Пусть завтра извинится перед всей итальянской сменой. В присутствии наших ребят.

– Я передам ему, – с некоторым сомнением в голосе отвечает Джим. – Ну, покойной ночи. – Он уходит.

Авторучка валится у Кравцова из руки. Он заставляет себя добраться до койки и засыпает мертвым сном.

Паровой кран снял с широкой палубы «Ивана Кулибина» последний блок кольцевого сердечника и, подержав его в воздухе, медленно опустил на баржу. Паровой катер поволок баржу к плоту.

Монтажники отдыхали, развалясь, где попало, на палубе «Кулибина», покуривали, говорили о своих делах. Как будто это был обычный день в длинной череде подобных ему.

А день был необычный. Ведь сегодня будет закончен монтаж кольцевого сердечника. Он опояшет электромагнитным поясом плот, его возбудители нацелятся на столб, готовые к штурму…

Вот и Морозов вышел из внутренних помещений на верхнюю палубу «Кулибина». С ним маленький Бернстайн, Брамулья в необъятном дождевике, несколько инженеров-электриков. Остановились на правом борту, ждут катера, чтобы идти на плот.

Кравцов бросил за борт окурок, подошел к Морозову.

– Виктор Константинович, я слышал, что завтра должны доставить «светлячка»?

«Светлячок» – так кто-то прозвал атомную бомбу направленного действия, которая перережет столб, и кличка прилипла к ней.

– Везут, – ответил Морозов. – Чуть ли не весь Совет Безопасности сопровождает ее, сердешную.

– Посмотреть бы на нее. Никогда не видал атомных бомб.

– И не увидите. Не ваше это дело.

– Конечно… Мое дело скважины бурить.

Морозов прищурил на Кравцова глаз.

– Вы что хотите от меня, Александр Витальевич?

– Ничего… – Кравцов отвел взгляд в сторону. – Чего мне хотеть? Поскорей бы закончить все – и домой…

– Э, нет. Вижу по вашему хитрому носу, что вы задумали нечто.

– Да нет же, Виктор Константинович…

– Так вот, голубчик, заранее говорю: не просите и не пытайтесь. Многие уже просились. Пуск будет поручен специалистам. Атомщикам. Понятно?

– Там специалистам и делать нечего. Включил часовой механизм и ступай себе, не торопясь, на катер…

– Все равно. Напрасно просите.

– А я не прошу… Только, по-моему, право на пуск имеют прежде всего те, кто нес на плоту последнюю вахту…

– Значит, право первооткрывателей?

– Допустим, так.

– Макферсон болен, остается Кравцов. Ловко придумали. – Морозов засмеялся, взглянул на часы. – Что это катер не идет?

Рядышком Али-Овсад беседовал с Брамульей, и на сей раз разговор их крутился не вокруг чая и блюда из бараньих кишок, а касался высокой материи. Чилиец мало что понимал из объяснений старого мастера, но для порядка кивал, поддакивал, пускал изо рта и носа клубы сигарного дыма.