Кто-то позвал его:

— Яша!

— Чего?

— Это ты здесь?

То был капитан. Силуэт Александра Петровича возник в тумане сначала неясным пятном, а потом приблизился и стал виден отчетливо.

— Отбиваешь?

— Отбиваю.

— А если туман вдруг рассеется, что будешь делать тогда?

— Известное дело, тоже бить, только потише малость.

— Напрасно. Зачем же шуметь, если вокруг всё видно? Не твердо знаешь обязанности вахтенного матроса. Смотреть надо, когда туман рассеется, смотреть, что делается вокруг. Возьми-ка.

Капитан передал Яшке какой-то предмет и пропал в тумане.

Это оказался бинокль, правда не целый, а только половина, для одного глаза. Но самое главное, капитан не прогнал Яшку с вахты. Давеча наверху в рубке обнял, сейчас принес бинокль. Значит, и вправду Яшка толково стоит на вахте, — может быть, за это время он уже спас пароход от гибели? Надо и дальше стараться. А тогда с машинным телеграфом, конечно, неладно вышло.

Яшка приложил бинокль к глазу, но ничего не разглядел. Всё застелило непроницаемой молочной мглой. И с оборотной стороны тоже ничего не было видно. Ладно, и такой бинокль пригодится. Пусть только туман разгонит.

Туман не разрежался двое суток. Это всех очень огорчало. Ведь надо было идти вперед. Навигация[29] в Арктике короткая. Успеешь пройти во-время, когда льды ненадолго освобождают море, — хорошо, не успеешь — придется зимовать во льдах.

Так случилось в прошлом году. В арктических морях зазимовало три каравана транспортных судов вместе с ледоколами. Сколько принесло это хлопот и тревог! «Седова», «Садко» и «Малыгина» льды утащили в высокие полярные широты. Людей с пароходов снимали самолетами. Недавно еще сняли двадцать два человека. Могучий «Ермак» собирался идти вызволять из плена вмерзшие в лед суда. Эфир Арктики наполнился сигналами, сводками, запросами. Судьба зазимовавших людей и пароходов тревожила не только хозяйственные организации. Вся страна, весь народ, партия, правительство следили за мужественной работой советских полярников.

Яшка нес вахту на полубаке по расписанию за матроса Егорова, который немножко прихворнул.

Когда Яшка стоял на вахте первый раз, то чувствовал себя будто в потемках и не знал, что творилось вокруг. Но теперь он хорошо различал всё.

Вот заскрипела и охнула железная дверь внизу под полубаком. Это плотник дядя Сережа пошел в свою плотницкую. Вот раздались грузные шаги, и другая дверь лязгнула металлической скобой. То боцман пошел в малярную. А в фонарной дверь открывалась чуть слышно и только под конец издавала жалобный писк. Так играют на скрипке, на самой тонкой струне.

Закрываясь, каждая дверь тоже издавала свои собственные звуки. И походка у людей была разная. Дядя Сережа, шагая, задевал за палубу каблуками, причем левым — сильнее. Боцман ступал широко и ставил ноги грузно, словно хотел вдавить их в палубу. Матрос дядя Саша Костюничев волочил ноги по палубе, как старик, а на самом деле ему недавно исполнилось сорок лет.

Много еще чего узнал Яшка, но из всего самой интересной была история капитана Александра Степановича. Ее рассказал Яшке Вася Томушкин во время одной вахты. А на матросской вахте кочегар Томушкин оказался вот как.

Капитан приказал старшему помощнику объявить палубной команде, чтобы на время тумана вахта наверху состояла из шести человек вместо обычных двух.

Ясно, что матросам отдыхать не приходилось. А кочегары и машинисты были заняты мало. Пароход стоял на якоре, машина не работала.

Вечером в столовой собралось несколько человек из машинной команды. Судили-рядили про текущие дела. Сочувствовали матросам. А Вася Томушкин без особых сочувствий и размышлений возьми да и скажи:

— Надо помочь матросам.

Машинист Петров даже икнул, поперхнувшись:

— Почему в твою безалаберную голову приходят такие простые и правильные мысли?

— От природы! — Вася гордо вскинул патлатую голову.

Подобные поступки молодого кочегара объяснялись не глупостью. Просто Вася любил поговорить. Слова текли из него струей во все стороны, как из испорченного крана…

Вскоре три человека поднялись в рубку. Уговорились — докладывать капитану будет Вася Томушкин.

Вася начал сразу:

— Принимая во внимание, что при незначительном расходе пара и работе машины на слабом режиме у нас, членов машинной команды, рабочий день не загружен интенсивно и полностью, мы пришли к выводу…

— Погодите, — остановил его капитан. Он высунулся из рубки и крикнул: — Савелий Илларионович!

— Есть! — штурман вошел в рубку.

— Очень прошу, переведите, что говорит этот джентльмен.

Томушкин как-то съежился, пятясь к двери.

— Значит, отказываетесь от нашей помощи? — жалобно спросил он.

— Позвольте, — оживился капитан, — вы великолепно говорите по-русски. Зачем же вы сразу понесли такую тарабарщину?

— А я как в протоколе написано.

— Нехорошо, нехорошо; надо по-русски и говорить и протоколы писать. Что ж, а помощь — это превосходно. Товарищам всегда помогать надо. Матросам тяжело очень. Благодарим за внимание и заботу. Пройдите к старшему помощнику и скажите, чтобы он вместе со старшим механиком включил бы вас в расписание.

— Есть, Александр Петрович, — обрадовался Томушкин. — Мы в целях ускорения выполнения производственного задания.

— Что такое? — поморщился капитан. — Кто так говорит?

— Я больше не буду, — взмолился Вася. — Разрешите идти?

— Да, конечно… Нет, погодите, — толстые, губы Александра Петровича растянулись в улыбке и стали заметно тоньше. — Да, погодите. Это вы правильно придумали. Правильно. Может статься, что и матросы вам когда-нибудь помогут. Хорошо. Очень хорошо. — Капитан вдруг повернулся к Васе и наставительно, даже строго постучал в его грудь пальцем. — Вот как надо, товарищ. Томушкин!

Спустя час трое из машинной команды вышли на вахту. Яшку назначили на полубак вместе с Васей Томушкиным.

Рассказ Васи Томушкина был длинный и пересыпанный многими непонятными для Яшки словами. Любил Вася щегольнуть мудреным словечком. Он всё время перебивал рассказ посторонними замечаниями. Например, говорит-говорит про капитана, а потом начинает разглагольствовать, как он сам, Вася Томушкин, думает про то да про се.

Но Яшке уже приходилось слушать всякого рода рассказы об Александре Петровиче от других членов экипажа, главным образом от дяди Миши, так что васины лишние рассуждения не помешали Кубасу составить полную биографию знаменитого капитана Степанова.

Александр Петрович рано осиротел. Мать умерла от чахотки, когда мальчику не исполнилось еще трех лет. Отец служил мелким чиновником по морскому ведомству, переписывал бумаги. Тогда ведь пишущих машинок не было и всё переписывали от руки. Александр Петрович учился мало: нечем было платить за учение. Жили в нужде. Отец приносил домой бумаги, иной раз переписывал их ночи напролет. Это были всякие циркуляры, извещения, уведомления Гидрографического департамента. В них говорилось, что там-то открыли неизвестный остров, там построили новый маяк, а там затонуло судно и ходить по тому месту надо с опаской.

Александр Петрович читал всё до последней строчки, и для него эти служебные уведомления и циркуляры были как самые интересные книжки. Ничего, что в бумагах говорилось об всем не так увлекательно, как пишется в книжках. Книжки тоже бывают разные. Говорилось ведь о море: как люди открывали новые острова, как боролись с ураганами и течениями. Сколько нового, неизведанного…

Здесь Вася Томушкин прервал рассказ, объясняя Яшке, до чего это интересно, увлекательно — открывать неизвестные материки и страны. Как, например, Христофор Колумб открыл Америку. И сам он, Вася Томушкин, когда был маленьким, тоже мечтал открыть неизвестный материк. Но потом выяснилось, что все материки уже открыты. Остались, вероятно, неоткрытыми кой-где в Арктике и Антарктике небольшие острова, которые в науке называются «белыми пятнами». Но их Вася запросто стер бы с карты. Они не подходили для него по масштабам. И по здравом размышлении, Вася решил пойти в механики.