Крестьяне были первыми, кто отправился в крестовый поход, вдохновляемые не кем иным, как Петром Амьенским. Он ездил по стране, от графства Берри через Шампань в Лотарингию и оттуда — в Аахен и Кёльн, где и провел пасхальные дни. С пылким рвением он заботился о том, чтобы обращение Папы не было предано забвению. От города к городу росло число его сторонников. Когда после празднования Пасхи он покинул Кёльн, его сопровождали уже более пятнадцати тысяч человек.
Однако очень быстро такая масса народа вышла из-под контроля, и Петр уже был не в силах это предотвратить. Во всех больших городах, в том числе в Вормсе, Кёльне, Майнце и Праге, дело доходило до бесчинств. Больше всего пострадали евреи. Шайки крестоносцев грабили евреев на улицах, мародерствовали в магазинах и домах и не раздумывая убивали тех, которые пытались защититься. Вскоре повсеместно распространилось прозвание «палачи Христа».
Когда разбойничьи шайки крестьян появились у стен Константинополя, они потребовали от византийского императора Алексия корабли, чтобы пересечь Босфор. Так как император был не в восторге от такой толпы непрошеных гостей, то он согласился на их требования. Однако триумфальному шествию крестьян на другом берегу моря пришел внезапный конец, так как турки-сельджуки, испытанные в боях воины, были готовы к ожесточенному сопротивлению. В течение кратчайшего времени тысячи христиан сложили головы на языческой земле. Ни один из них не вернулся на родину.
Трагический конец крестового похода крестьян питал ярость следующих из Европы солдат и рыцарей. Намерение освободить Иерусалим только окрепло, так как если даже простые крестьяне отдали свои жизни за правое дело, то знатные люди желали, нет, были обязаны последовать их примеру.
Именно такую цель преследовал Петр Амьенский, посылая послушных ему крестьян через Босфор. Сам же он остался в Константинополе, прекрасно понимая, что деревянные дубины и навозные вилы не смогут противостоять лукам и мечам. Он знал, что крестьяне никогда не достигнут Иерусалима, и принес их в жертву целям Приората. Гибель пятнадцати тысяч крестьян стала вызовом для восьмидесяти тысяч следующих за ними рыцарей и солдат. Когда Петр в кругу посвященных сообщил об этом и все одобрительно похлопали его по плечу, я впервые задумался, не совершил ли я ошибку, вступив в Приорат. Однако я тут же отбросил все сомнения, позволив убедить себя в том, что поиск Грааля, истинного блага, оправдывает любые жертвы.
Летом 1097 года армия крестоносцев достигла Никеи, где годом раньше сельджуки перебили наших крестьян. После короткой осады мы вынудили город сдаться. Несколькими днями позже, 29 июня, на перевале Дорилей мы нанесли язычникам ощутимое поражение. Оттуда мы отправились на юг, к горам Таурус.
Дальнейшее продвижение становилось все тяжелее. Палящая жара обжигала почву, под тяжестью железных доспехов было трудно идти. Жажда и голод стали нашими постоянными спутниками. За недостатком воды мы жевали стебли верблюжьих колючек, пытаясь смягчить воспаленные глотки. Из-за песчаной пыли, поднимаемой копытами лошадей, и горячих сильных порывов ветра слипались глаза. Разбивая вечером, после бесконечных дневных переходов, палаточный лагерь, мы часто чувствовали себя настолько усталыми, как будто уже провели решающее сражение.
Чем дальше мы продвигались, тем чаще высшие военачальники армии затевали ссоры, вступая друг с другом в борьбу за власть в захваченных городах, таких как Эдесса и Антиохия. Каждый хотел получить свою долю военных трофеев, каждый мечтал стать графом вновь созданного крестоносцами государства. Только Готфрид Бульонский и Приорат Сиона воздерживались от подобной возни. Они хотели сберечь силы до прибытия в Священный город.
Через два года после того, как мы пересекли Босфор, мы наконец достигли нашей цели. Седьмого июня 1099 года мы взобрались на холм и увидели лежавший перед нами Священный город. При виде его многие опустились на колени и возблагодарили Господа за то, что он невредимыми провел нас через множество опасностей и лишений к этому месту. С того момента холм, на котором мы находились, стали называть Монжуа, горой радости.
С Монжуа мы также увидели, что овладеть Иерусалимом будет очень непросто. Положение города было таково, словно некто специально создавал эту местность неприступной. Иерусалим лежит на высоком плато, доступ к которому возможен только с севера. С других сторон плато ограничивается глубокими ущельями. Кроме того, Иерусалим располагает мощными, построенными еще в римские времена оборонительными стенами. Укрепление, способное выстоять против любого врага.
Наше положение ухудшалось еще тем, что источники воды рядом с городом были непригодны для употребления: либо засорены, либо отравлены. Кроме того, жители увели весь скот. Мы понимали, что нам вновь предстоит мучиться от голода и жажды.
Двенадцатого июня, через пять дней после прибытия, мы предприняли первый штурм города — и потерпели неудачу. После поражения по приказу Готфрида мы начали строить две осадные башни. Но сила и мужество солдат быстро таяли под палящим солнцем, тем более что вскоре по лагерю разнеслась весть, что из Египта уже вышла громадная армия, чтобы встать на сторону Иерусалима.
Однажды ночью члены Приората собрались на тайные переговоры в моей палатке, чтобы обсудить дальнейшие действия. На следующий день Петр Амьенский вместе с другими священнослужителями нашего союза прошел по рядам рыцарей и солдат и пламенными словами описал явленное ему видение. Если крестоносцы выдержат пост и пройдут босиком вокруг окружных стен Иерусалима, то захватят город в течение девяти дней.
Целых три дня, не прерывая работы над осадными башнями, все стойко постились. В пятницу, восьмого июля, торжественная процессия двинулась вокруг города, возглавляемая епископами и священниками, которые несли перед собой деревянные кресты и святые реликвии. За ними следовали князья, рыцари и солдаты, затем шла пехота и паломники. Под насмешками собравшихся на городских стенах сарацин мы обошли Иерусалим и поднялись на Елеонскую гору, где несколько священнослужителей тотчас же стали проповедовать. Именно Петру Пустыннику удалось своей пламенной речью завоевать сердца толпы и, сплотив их в едином порыве, вдохновить на борьбу за общее дело.
Десятого июля было закончено строительство обеих осадных башен. Тринадцатого июля крестоносцы отважились на решающую атаку. Огромные осадные башни медленно катились вперед, и ни стрелки, ни камни, ни греческий огонь сарацин не были в состоянии причинить им какой-либо вред. Для окончательной установки требовалось засыпать рвы под городскими стенами. Утром пятнадцатого июля одну из башен удалось подвинуть надо рвом, и не успело солнце перейти зенит, как был перекинут мост от башни к стене. Чуть позже испытанные в боях лотарингские подразделения под руководством Готфрида ворвались в город и открыли ворота для основной армии крестоносцев. Затем последовали, пожалуй, самые ужасные и постыдные главы христианской истории — кровавая расправа, которую и сегодня я не в силах забыть.
Узнав, что оборона прорвана, мусульмане бросились к храмовой площади Харам Аш-Шариф. Там они спрятались в храме Соломона, так называемой мечети Аль-Акса. Другие отступили в Башню Давида на западной стене. Однако, куда бы они ни пытались убежать, крестоносцы, как стая волков, набрасывались на них, опьяненные победой над язычниками. Они носились по улицам, грабили жилые дома и уничтожали каждого, кто попадался им на пути, будь то мужчина, женщина или ребенок. Убийства продолжались со второй половины дня до следующего утра. Бог мне свидетель, мы переходили улицы через трупы и реки крови, доходившие нам до колен.
Евреев Иерусалима мы тоже не пощадили. Они закрылись в главной синагоге, но, так как во время осады они сражались на стороне сарацин, ни один крестоносец не проявил к ним сочувствия, и синагогу подожгли. Все евреи погибли в огне.
