— Нет, нет! — воскликнула Филлис. — Она не может быть мертвой!

— Спасибо, спасибо тебе, моя милая, — сказал старик и ласково погладил ее по голове. — Теперь я знаю, что ты именно тот человек, который может мне помочь.

— Помочь? Вам?! — от неожиданности Филлис сразу перестала плакать.

— Да, мне потребуется твоя помощь, — он бережно закрыл портрет зеленой занавеской. — Я еще не все тебе рассказал. Когда я получил наследство — как ты знаешь, это произошло слишком поздно, — я тотчас понял, что мне следует делать с этими деньгами. С той поры, как я похоронил свою девочку, я не истратил ни пенни из них на себя, за исключением самой простой еды и одежды. Все эти красивые комнаты я отделывал своими руками только ради того, чтобы ее картине было приятнее здесь находиться. Остальные же средства я тратил на помощь маленьким девочкам, чьи родители по воле случая оказались в тяжелой нужде, — девочкам, которые еще могут быть спасены, как могла быть спасена моя дочь. Я бы очень хотел, чтобы ты, когда станешь взрослой, продолжила за меня эту работу. Обещаешь?

— Обещаю, — серьезно сказала Филлис. — Только я боюсь не справиться. Мне кажется, я очень глупая.

— Я позабочусь о твоем образовании. Ты узнаешь все, что необходимо для выполнения этой работы. Но прежде я должен поговорить с твоим папой — попроси его зайти ко мне в гости. А сейчас — прощай. Возможно, мы с тобой никогда больше не увидимся. Я до конца своих дней буду помнить о вашей рождественской елке, показавшей мне, что в этом мире еще осталась настоящая бескорыстная доброта… Прощай.

Папа, услышав от Филлис эту историю, поначалу решил, что она ей приснилась. Однако он все же отправился в Ракушечный Грот. По возвращении домой он был печален и задумчив.

— Это большая честь для тебя, Филлис, — сказал он, — но ты и не представляешь, какая трудная работа ждет тебя в будущем.

— Я не боюсь трудной работы, — ответила его дочь, — и буду стараться изо всех сил.

С того времени Филлис посвятила себя учебе, готовясь к выполнению великой и благородной задачи, которая — я в этом не сомневаюсь — окажется ей по силам, ибо она обладает бесценным даром — умением сострадать чужому горю и радоваться счастью других людей. Похоже, сэр Кристофер сделал правильный выбор.

Между тем какие-то дальние родственники сэра Кристофера попытались доказать, что он не в своем уме, и лишить его права распоряжаться деньгами. Но когда это дело было представлено в суд, многие сотни людей, которым он в разное время оказывал помощь, нарушили обет молчания, данный ими своему спасителю, и предъявили судьям бесчисленные доказательства его доброты, ума и благородства. После этого судьи признали действия сэра Кристофера совершенно разумными и заслуживающими всяческого одобрения, а дальние родственники не получили ничего кроме счетов на оплату всех судебных расходов.

Филлис видела сэра Кристофера еще лишь однажды. Он послал за ней, когда уже находился при смерти. Кровать его была перенесена из спальни в жемчужную комнату и установлена так, чтобы он мог видеть зеленую занавесь, скрывающую портрет его дочери.

— Если со временем работа покажется тебе слишком тяжелой, — сказал он, — ты сможешь ее оставить. Я объяснил твоему отцу, как это устроить.

— Не волнуйтесь, я никогда не откажусь от малейшей возможности сделать людям добро, — пообещала Филлис.

— Поцелуй меня, дорогая, — попросил он, — и открой, пожалуйста, картину.

Но прежде чем Филлис дотронулась до зеленой занавески, старик приподнялся с подушек, простирая руки к еще невидимому портрету.

— Вот и ты, мое счастье! — воскликнул он, и лицо его осветилось радостью и любовью. — Вот и ты, моя милая девочка!

— Послушай, отец, — сказал как-то Диггори-младший, — я хочу отправиться в далекий путь, чтобы найти свое счастье.

— Черта лысого тебе счастье, — ответил добродушный старик, покуривая трубочку на крыльце своего коттеджа; голова его была покрыта белым в крапинку носовым платком, чтобы меньше досаждали мухи. В те времена, как и сейчас, повсюду было полно мух, хотя описываемые события происходили очень-очень давно — лет сто тому назад, если следить по часам, что испокон веков стоят на местной церковной колокольне.

— Лысый черт меня не интересует, — сказал Диггори, притворившись, что не понимает фигуральных выражений. — Куда больше меня интересует мой дядюшка Диггори, который, как и я, был третьим сыном в семье дровосека и тоже в один прекрасный день отправился на поиски своего счастья — ему не пришлось пожалеть об этом решении. Да ты и сам посуди — что еще остается делать третьему сыну?

— Ему остается помалкивать и не мешать своему отцу курить трубку, — невозмутимо заметил мистер Диггори-старший. — Твой дядя Диггори и впрямь выбился в люди — каждый год присылает нам на Рождество индейку и хороший кусок грудинки, — но ты не забывай, что он отправился в путь не с котомкой за плечами, а верхом на добром коне, которого получил в подарок от СВОЕГО дяди Диггори, тоже большого любителя странствовать. А на чем можешь поехать ты — на гнедой кляче, что сдохла позапрошлой весной или на своих двоих? Кто уходит пешком, тот пешком и возвращается.

— Ну а если я все же раздобуду коня, ты позволишь мне ехать? — не унимался настырный сын. — Скажи «да», и я оставлю тебя в покое до той поры, пока у меня не появится собственный конь.

— Да! — рявкнул во всю глотку почтенный джентльмен, и над ним тучей взвились доселе мирно дремавшие мухи. — Я говорю «да», и не приставай ко мне больше со своими дурацкими просьбами!

Диггори-младший одним махом перелетел через перила крыльца.

— Прости-прощай, родимый дом, да здравствует дорога! — крикнул он. — У меня уже есть конь, папа. Нынче утром его прислал мне в подарок дядя Диггори, и сейчас он стоит на заднем дворе — красавец-конь, весь белый, с красным седлом и золоченой уздечкой.

Старый дровосек понял, что его провели, но он был человеком чести и, однажды сказав «да», твердо держал свое слово.

Тем же вечером Диггори выехал со двора на белом коне и проскакал через деревню, провожаемый любопытными взглядами односельчан.

На холме у ветряной мельницы он ненадолго задержался, чтобы переброситься парой слов с Джойси, которая снимала с плетеной изгороди высохшее белье.

Он сказал ей, куда он направляется.

— Возьми меня с собой, — попросила Джойси. — Я совсем не тяжелая, а у тебя такой сильный конь — он запросто выдержит нас двоих.

— Нет, дитя мое, — строго сказал Диггори. — Бродить по свету в поисках счастья — занятие не для девчонок. Ты будешь для меня обузой. Прощай, малышка, пожелай мне удачи.

И он поскакал прочь, а с хорошенького личика Джойси на сложенное белье потекли обильные слезу.

Диггори ехал все дальше и дальше. Сгустились сумерки, затем наступила ночь, на смену которой пришел рассвет, а когда солнце поднялось достаточно высоко над горизонтом, он начал ощущать неприятную легкость и пустоту в желудке, где со вчерашнего обеда не побывало ни крошки съестного.

Он продолжал подгонять коня, которому дал имя Инвиктус, пока тот не остановился перед высокой стеной, сложенной из красного кирпича. Инвиктус был очень рослым конем, и, приподнявшись в стременах, Диггори смог заглянуть через стену. Там он увидел великолепный яблоневый сад — ветви деревьев ломились под тяжестью красных, желтых и зеленых плодов. Он подвел коня вплотную к стене и сказал ему: «Ну-ка, приятель, стой смирно». После этого он встал ногами на седло и уже через несколько секунд очутился в саду по ту сторону ограды. Его цель была проста: он всего-навсего собирался нарвать яблок. Он хотел это сделать, во-первых, потому что был голоден, а, во-вторых, потому что все сказочные герои, если они молоды и полны честолюбивых устремлений, не могут пройти мимо чужого сада, не нарвав там яблок, слив, абрикосов или каких-нибудь более экзотических фруктов. Этим сказочные герои отличаются от обычных, вполне реальных мальчиков и юношей, которым, разумеется, даже в голову не приходят подобные вещи.