– С борта «Цесаревича» поднялась авиагруппа, РВП[30] минута тридцать!
– Абордажная группа готовится высадиться на палубу «Эдинбурга»! Прошу до команды огня по «Эдинбургу» не открывать!
– Вас понял, докладывать о малейших изменениях обстановки!
– Есть!
Штабс-капитан Изварин, так же, как и мы, одетый в черную боевую униформу, с оружием, был немногословен…
– Господа, в пяти морских милях от нас находится британское судно-газовоз, идущее к Бейруту с неизвестными целями. Судя по данным разведки – груженый. С борта судна ведется огонь, сбит разведывательный вертолет, потоплен пограничный сторожевик. Наша задача – взять судно под контроль, зачистить его и не допустить входа в порт Бейрута. Оружие применять по усмотрению, но осторожно – угроза взрыва танков со сжиженным газом. При высадке быть готовыми к серьезному противодействию! Вопросы?
– Никак нет, господин штабс-капитан! – синхронно рявкнули мы…
– Тогда – с нами Бог, господа![31] По машинам!
– С нами Бог, за нами Россия! – слитно донеслось из чрева уже раскручивающих лопасти «Сикорских».
– С Богом…
Вертолеты неслись над морем неотвратимо и стремительно, друг за другом, словно русские гончие, что видят впереди зверя и выкладываются в последнем рывке. Мир для меня свелся к гудящему, вибрирующему мелкой дрожью, тускло освещенному чреву вертолета. Все как во время выпускного экзамена, когда нас ночью выбрасывали с вертолета в Финском заливе недалеко от берега, и добирайся до Кронштадта как хочешь – но будь любезен прибыть на построение в установленное время. Сейчас же в руках был намертво зажат автомат, и это была не игра…
– Готовимся к штурмовому десантированию!
Опасное решение – хотя приказы командира не обсуждаются, но все равно опасное. Штурмовое десантирование – это прыжок с небольшой, несколько метров, высоты на неосвещенную палубу корабля. Без веревки, безо всего. Бросок навстречу неизвестности…
В открытый десантный люк вертолета врывался ветер, у люка на откидном сиденье сидел снайпер, уже закрепивший в пулеметной турели свою «Стрелу» с тепловизорным прицелом. Хотя все понимали – стрелять по «Эдинбургу» нельзя, одна пуля, пробившая танк со сжиженным газом, и от нас не останется даже пепла – но так как-то … надежнее, что ли…
– До цели одна миля! Заходим с кормы!
И тут в гарнитуре рации набатным звоном разорвалась чужая речь. Чужая – несмотря на то, что говорили по-русски…
– Во имя Аллаха, милостивого и милосердного…
– На, послушай! – Я протянул Али гарнитуру рации.
– Мы, муджахеддины Фронта исламского освобождения, требуем от русских собак навсегда убраться со святой земли Мекки и Медины! Все, что сегодня свершится, будет последним предупреждением неверным псам, держащим в рассеянии и неверии многие миллионы мусульман! Аллаху Акбар!!!
– Вниз! – заорал Али, перекрывая даже рев вертолетных двигателей; турок и мусульманин, он прекрасно понял, что произойдет дальше. – Вниз, к воде! Разворачивай вертолет!
Винтокрылая машина резко нырнула вниз и вправо, прижимаясь к воде – и тут горизонт осветился ярчайшей вспышкой – словно ночь легким мановением волшебной палочки превратилась в распятый солнечными лучами день. Испугаться я не успел – через секунду ударная волна швырнула многотонный вертолет как пушинку…
Бейрут, госпиталь ВМФ
25 мая 1992 года
Сознание вернулось внезапно, неожиданно. Сначала появился свет – белый, немилосердно режущий глаза. Умом я понимал, что где-то лежу и глаза мои закрыты, – но свет все равно слепил меня, и не было от него спасения…
Стараясь отвернуться от этого света, я замотал головой, сморщился от резкой боли. Рядом кто-то крикнул: «Доктор! Доктор!» – но этот крик прозвучал, словно откуда-то издалека. Я хотел открыть глаза, посмотреть, где я и что со мной, но не смог – снова отключился, погрузился в спасительную тину беспамятства…
Второй раз я пришел в себя уже через час – на сей раз уже окончательно и бесповоротно. Время уже клонилось к закату, судя по лучам солнца, бьющим в палату через окно…
На сей раз я просто открыл глаза – я уже помнил, что произошло, прекрасно помнил. Помнил и ночное построение на палубе, и рев турбин «Сикорского», несущегося к захваченному газовозу, и слепящий свет, который, казалось, был виден не через иллюминаторы, а через броню. Не знал я только одного – кто из наших остался в живых…
Повернув голову, я убедился, что по крайней мере один человек из моего нового экипажа точно жив – на соседней кровати, в больничной пижаме, поддерживая правой рукой закованную в лубок левую, сидел Али в боевой раскраске. В боевой раскраске – вся его физиономия представляла собой живописную картину из синяков, порезов и пятен йода. Заметив, что я повернул голову, Али соскочил с кровати, наклонился надо мной…
– Саня? Ты узнаешь меня…
– С трудом… – прокаркал я, слова буквально продирались через распухшее и пересохшее горло, – пить…
Вода была теплой, графин целый день простоял на тумбочке – но вкуснее воды я не пил давно…
– Турок[32]… Ты что…
– Отдыхаю на больничной койке вместе с тобой. Кстати – ведь ты меня из тонущей вертушки вытащил, не помнишь? За мной должок…
– Я? – В голове была пустота, единственное, что помнилось, это яркий, выжигающий глаза свет, лучи которого пронзали иллюминаторы вертолета подобно мечам….
– Ты, Ворон[33], ты. Мы последние выбирались, вертушка уже под водой была, а у меня с рукой – сам видишь. Ты меня и вытащил…
– Не помню ни хрена…
– Вспомнишь. Всех нас прилично шарахнуло, правда, сейчас в госпитале только мы двое и остались. Остальные долечиваются…
– Ладно. А что вообще произошло?
– Они взорвали газовоз. Поняли, что до Бейрута им не дойти, и взорвали его прямо в море. Хорошо еще, что вертолеты у самой воды были, если бы ударная волна достала нас на высоте – сейчас бы мы с тобой не разговаривали…
– Так, получается, это ты нас всех спас?
– Да брось… Так вот – шарахнуло так, что достало «Колчак». Там все чуть с ног не попадали. Выслали спасательный вертолет, подобрали нас – нашли почти сразу. Вверху эскадрилья была, они с «Цесаревича» поднялись, их тоже ударная волна достала. В общем – вытащили нас и сразу в госпиталь…
– А где эскадра? Мы же на учения шли?
– Эскадра ушла на учения, они уже в районе Африканского Рога. А «Колчак» здесь, на траверзе болтается… Я слышал, нас временно на берег, в Бофор[34], списывают…
– С нашими что, с экипажем?
– Аллах миловал – только двоих потеряли. А в нашем экипаже все целы. Вертолет сразу в воду швырнуло. Взрыв такой был, что зарево даже с Бейрута хорошо видно было…
– Слушай, Али… – Мысли метались в голове, сформулировать вопрос было сложно, – скажи, какого черта им надо?
Но Али меня прекрасно понял…
– Есть разные люди, Ворон… Раньше у нас была своя страна, были султаны, беи… Сейчас этого нет – но есть Империя, которой служил мой отец и которой служу сейчас я. Многих это устраивает – но не всех. Есть те, кто готов проливать кровь братьев своих по вере. Есть и заблудшие души … Я вижу то, что я вижу – что русские не хотят вражды, что меня, внука офицера враждебной вам армии, приняли в армию, что я стал офицером, что моя сестра учится в русском университете. Что никто не запрещает нам молиться своим богам и почитать своих предков. Но не всех это устраивает. Я не знаю, как это объяснить…
Это действительно не объяснить нормальному человеку и нормальными словами…
– Мир? – Я протянул руку своему командиру экипажа, и он крепко пожал ее.
