– Тише ты! – теперь настала очередь Али одергивать меня. – Ты о чем? Что мы должны сделать?
– Предать! Нам – верней не нам, а тебе – для того, чтобы тебе поверили, нужно стать предателем!
– Ты в своем уме? – недобро глянул на меня Али.
– В своем! Такого никто не ждет! Здесь привыкли к тому, что местные кадры могут предать! Предают полицейские, жандармы – почему не может предать флотский офицер?!
– Потому что он давал присягу, черт тебя дери!
Я резко тормознул, по лицу Али понял, что из моего замысла он не понял ровным счетом ничего, а я, если буду продолжать в том же духе, могу запросто получить по физиономии…
– Давай-ка пересядем в машину. В мою, если не возражаешь…
Бросив на стол несколько монет – обед здесь был раза в три дешевле, чем в Санкт-Петербурге, – мы перешли улицу, расположились в моем экипаже. В тесноте, но не в обиде. Я покрутил рукоятку магнитолы, увеличивая громкость звука. Проигрывался диск с классической музыкой – Леонкавалло, «Паяцы»…
– Теперь слушай меня! Внимательно слушай и, прежде чем ответить – думай! Ты мусульманин, верно?
– Верно… – Али непонимающе смотрел на меня
– Ты мусульманин с детства, и твой отец мусульманин, и все твои родственники – тоже мусульмане, ведь так?!
– Так. Мой отец даже хаджи[51]…
– А теперь ответь, Али, – только прежде, чем ответить, подумай очень и очень хорошо. Если ты, мусульманин и сын хаджи, придешь к террористам и скажешь, что не можешь больше смотреть, как русские угнетают истинную веру, что не можешь больше жить в безверии и служить русским, – скажи, Али, они тебе поверят?!
Прежде чем ответить, Али долго смотрел куда-то перед собой…
– Да, Ворон, поверят… – наконец глухим голосом сказал он. – Ты умный, ты хорошо мыслишь. И ты хорошо знаешь мусульман. У мусульман верность истинной вере, верность Пророку никогда не будет подвергнута сомнениям. Поэтому, если я приду и скажу так – они мне поверят. Поверят… Но могут потребовать доказать свою веру делом, вступить на путь джихада, пронести взрывное устройство на корабль, например. И что мне тогда делать?
– Сдать меня! – твердо сказал я
– Что??!!
– Сдать меня, другого выхода нет. И рассказать правду о том, чем нам приказали заниматься.
Али молча смотрел на меня…
– Ты должен сказать – не вдаваясь в подробности, – что русские задумали истребить всех мусульман, идущих по пути джихада. Не задержать, не осудить – именно уничтожить, перестрелять как бешеных собак. Ответить террором на террор, кровью на кровь, смертью на смерть. Ты служил в русском флоте, и тебе как офицеру спецподразделения дали такой приказ – искать и уничтожать. Убивать тех, кто несет мусульманам слова Аллаха, свет истинной веры, убивать на людных улицах и в тихих переулках, ночью и при свете дня. Ты должен назвать не только свое – но и мое имя. Сказать, что твой друг по училищу, князь Александр Воронцов из рода Воронцовых, тоже получил в руки оружие и приказ. Ты не можешь выполнять этот приказ, убивать своих братьев – а я могу, ибо они мне не братья, они даже не преступники. Они враги. И я буду убивать – пока останется хоть один из них, я не остановлюсь…
– Тебя же убьют… – Али смотрел на меня, не в силах поверить тому, что я говорю. – Они найдут тебя и убьют!
– Не убьют. Скажи, что вся информация – в том числе об агентуре полиции в рядах исламского подполья, о предателях в их рядах – известна лишь мне. Ты – на подхвате. Тебе не доверяют, потому что ты не русский. В этом случае им нужно будет взять меня живым и только живым – чтобы получить эту информацию. А меня взять живым не так-то просто.
– Ты не знаешь, о чем говоришь. Тебе известно, кто такие хашишины[52]?
– Люди старца горы?
– Его самого. Многие думают, что Хулагу-хан, внук великого воина Чингисхана, истребил их – всех до одного. Но это не так, поверь мне, я знаю, что говорю. Они существуют и по сей день, они – часть исламского подполья. Эти хашишины убивали еще крестоносцев, пришедших, чтобы отбить Гроб Господень из рук правоверных. Никто и ничто не может спасти от хашишинов. Скорее всего, за тобой придут именно они…
– В три года… – спокойно ответил я, – я остался без отца, меня воспитывал дед, тогда еще капитан первого ранга. В три года я первый раз встал на палубу корабля, в четыре года – взял в руки оружие и начал учиться стрелять. Мой прадед командовал эсминцем при прорыве в Скапа-Флоу и приказал вступить в бой с броненосцем, который по размерам был в три раза больше его корабля. Он шел на смерть, но шел на смерть прямо, не сгибаясь – и погиб в бою, оставшись верным офицерской присяге и чести. Ты веришь в то, что ушедшие смотрят на нас с небес, Али? Вот я – верю. Никогда и нигде Воронцовы не отступали перед лицом опасности – и я не буду первым, кто трусливо отступит перед опасностью.
– Ты не знаешь, о чем говоришь… Хашишины…
– Это всего лишь люди, Али. Кем бы они ни были – это всего лишь люди. Может, они фанатичны, беспощадны и хорошо подготовлены – но я офицер и дворянин Российской империи. Я с детства готовился воевать, защищая свой дом и свою страну. Меня сложно будет взять даже мертвым – не говоря уж о том, чтобы взять живым …
– Бред полный… – Али с раздраженным, даже скорее раздосадованным видом откинулся на спинку сиденья машины, не в силах осознать сказанное, понять до конца замысел.
– Не бред. Если мы будем изображать из себя кого-нибудь другого, работать под чужими именами – играть в сыщиков и воров, в общем – нас разоблачат и очень быстро. Здесь целый департамент полиции, управление жандармерии, военные – кого только нет. И все играют в сыщиков и воров, и ничего сделать они не могут! Мы должны не играть, мы должны быть теми, кем мы и являемся. Как можно ближе к правде! Я – русский офицер и дворянин, готовый пойти на все ради защиты своей страны, даже на самое страшное. Верность стране – вот моя офицерская и дворянская честь. Меня долго готовили, лучшие кузнецы страны ковали смертоносный клинок – и теперь он покинул свои ножны, дабы разить врагов без жалости и без пощады. В этом – правда!
А ты – да, ты русский офицер и мой друг. Но, кроме верности дружбе и присяге, есть еще третья верность, которая сильнее всего и которая в твоем случае противоречит двум другим. Верность Аллаху, верность истинной вере. Ты не можешь смотреть, как твой друг убивает твоих братьев, как русские убивают и угнетают твоих братьев. То, что тебе приказали взять в руки оружие и убивать, убивать подло и грязно, стрелять в спину безоружным, стало для тебя последней каплей. После этого ты понял, что твое место – в умме, не во флоте. Ты понял, что живешь неправедно, ты не живешь, как должен настоящий мусульманин, не идешь по пути к Аллаху. Ты не хочешь предавать меня – но ты хочешь предупредить своих братьев о смертельной опасности, нависшей над ними. Вот кем ты должен быть – и в этом тоже много правды, ведь скажи. Если ты скажешь, что не хочешь играть в эту игру – я тебя пойму. И не обижусь…
– Кто из вас это придумал? – Глаза Ивана Ивановича перебегали с одного из нас на другого. Первый раз видел, как наш начальник удивился – когда мы появились вновь в его кабинете, меньше чем через три часа после того, как вышли оттуда…
– Я, ваше превосходительство…
Иван Иванович молча рассматривал меня, видимо, не зная, что и сказать…
– Сами придумали?
– Знаете… – я на мгновение задумался, не зная, говорить или нет, – еще когда я учился в училище, я написал несколько романов. Под псевдонимом. Кое-что даже опубликовали. Этот ход я придумал еще тогда – и, по-моему, его стоит воплотить в жизнь сейчас…
– Под псевдонимом… – Иван Иванович перешел на «ты», – ты хоть представляешь, что ты на себя берешь? И на что обрекаешь своего друга? Ни один из вас не имеет опыта – но ты хочешь обратиться мишенью, твой друг должен пойти в банду под прикрытием. Вы хоть представляете всю серьезность того, что предлагаете?
