К гаражам прибыли уже за полдень и устроились в тени за будкой сторожа, где какой-то добросердечный гражданин соорудил из фанерных ящиков летучую пивнушку. Выпили, отдышались и отправились на дальнейшие поиски.
Здешние гаражи, налепленные впопыхах за несколько заходов, подобно пчелиным сотам, — это целый город, разветвляющийся на множество улиц-рукавов. Для постороннего человека, попавшего сюда впервые, все это скопище железных, блочных или кирпичных ячеек представляется лабиринтом, куда легче войти, чем отсюда выбраться. По дневному, буднему времени народу в гаражах было немного, но все же Володю, чинно размахивающего пластиковой сумкой с остатками питья и закуски, то и дело окликали знакомцы по машинному делу, а это братство особенное, которое требует неспешных остановок и обмена любезностями. Некоторые водилы проводят здесь все свое свободное время, едва ли тут не ночуют, и у них в гаражах приготовлено множество приспособлений не только для починки забарахливших движков, но и отгорожены уголки для плодотворного отдыха наедине с белоголовым другом. Таким образом наша прогулка затянулась на несколько часов, и хотя кота мы не нашли, нализались до чертиков. Славный удался денек, похожий на долгое, братское рукопожатие. К концу пути мы громко орали: «Фараоша! Кис-кис!» — уже в добрый десяток простуженных, веселых голосов, но, как и в начале — все без толку.
И весь этот путаный день, с его суматохой, пьянкой, гаражными историями, меня ни на секунду не оставляло ощущение, что вчерашняя встреча неминуемо будет иметь продолжение.
Воротясь из гаражей уже в сумерках, мы с Володей поднялись ко мне, чтобы в спокойной обстановке выпить отходную на ночь. Кот Фараон дожидался нас возле двери квартиры, свернувшись в черный клубок на дверном коврике и равнодушно зевая. Видок у него был аховый: один глаз подбит и спина в черных ошметках.
— Ну и кто же тебя так отделал?! — спросил я, когда мы затащили кота в ванную на медицинские процедуры. В ответ он многозначительно, гордо мяукнул. Пьяными руками мы промыли и заклеили Фараону раны пластырем, потом напоили теплым молоком и скормили ему здоровенный кусок импортной вареной колбасы, которую в обычных условиях он никогда не жрал и ее рвотно-чарующий запах воспринимал как личное оскорбление. На сей раз все наши заботы Фараон принял благосклонно и после сытного ужина прошмыгнул к себе на половичок под вешалкой, где мгновенно захрапел.
— Давненько с ним такого не бывало,— посетовал я. — Вроде бы всех соперников в округе уже утихомирил.
— Всегда найдется какой-нибудь новый претендент, — философски заметил Володя. — Залетные ухари самые отчаянные.
— Это верно, — согласился я. — Я тут видел одного возле булочной — сам испугался. Думал, тигренок. Честное слово! Масть такая в огонь, и изо рта клыки на полметра.
— Возможно, ты видел крысу-мутанта. Сейчас их много развелось. Я тебе рассказывал, как на меня одна напала в подъезде?
— Рассказывал, да… Но ведь ты перед этим керосинил шесть дней… Вообще, Володя, меня беспокоит, что ты слишком много пьешь. Так ведь спиться недолго.
На кухне засиделись допоздна, пока не осушили прихваченную из ларька бутылку «Смирновской». Правда, закусывали хорошо, даже картошки пожарили. Несмотря на огромное количество спиртного, которое я влил в себя за день, пьяным я не был, да и Володя не слишком окосел. Во всяком случае речи его были печальны и рассудительны. Он поделился соображениями о текущем моменте. По его наблюдениям выходило, что живем мы сейчас в условиях оккупационного режима, но полонили нас не коммунисты, не демократы и даже не бесы, а некие инопланетяне, которые на этом участке планеты ставят сразу два важных научных эксперимента. Первый заключается в том, чтобы выявить границы сопротивляемости биологического вида (гомо сапиенс) на тотальную промывку мозгов; а суть второго эксперимента, идущего параллельно, — в установлении пределов выживаемости человека в среде, абсолютно неприемлемой для физиологического функционирования. Лично с ним, Володей Пресняковым, оба эксперимента не удались: в первом случае он, как прежде никому не верил, так не верит и теперь, даже претерпев массированное, беспрецедентное воздействие телевидения. Что касается опыта физического выживания, то его результатами он и сам немного обескуражен. Получалось, что его возможности приспособления вообще неисчерпаемы, почти как у тараканов. Спаиваемый метиловыми ядами и ежедневно отравляемый непригодной к употреблению якобы заморской жратвой, плюс к этому задыхающийся от химической гари, он, тем не менее, сохранил способности к размножению и не далее как третьего дня залудил одной крошке так, что она враз забеременела. Слушая всю эту галиматью, я впервые усомнился.
— Володя, опомнись, — я разлил остатки «Смирновской». — Как это женщина сразу может знать, что забеременела?
— Похоже, Коромыслов, — сочувственно заметил Володя, — ты прожил жизнь впустую, раз уж не понимаешь элементарных вещей…
Затеявшийся интересный спор прервал звонок в дверь. Мы озадаченно посмотрели друг на друга.
— Ты кого-нибудь ждешь? — спросил Володя. «Полина?!» — мелькнуло в голове, но вслух я сказал:
— Нет, никого.
— Тогда не открывай. Сейчас даже днем не рекомендуют открывать. Вот я тебе расскажу один случай, чтобы ты не был чайником…
Но в дверь продолжали звонить.
— Если не открыть добровольно, — сказал я, — дверь просто высаживают ногой. Об этом тоже в газетах писали.
— Тогда давай придвинем к двери шкаф.
Но я пошел и открыл, даже не спрашивая — кто? Алкоголь бурлил в крови.
Увидел мужчину неопределенного возраста, с неопределенным лицом, в сером плаще и с пухлым баулом в руке. Баул я заметил не сразу, а когда мужчина уже вошел в квартиру, причем без всякого приглашения.
— Вы Михаил Ильич, я не ошибся? — голос у гостя был интеллигентный.
— Нет, не ошиблись. А вы кто?
— Вот, — он поставил баул на пол, — принес по поручению. Пусть постоит до утра.
— Кто постоит?
— А-а, вы под кайфом! Ну ничего. Это нормально. Пусть тут побудет, хорошо? — мужчина задвинул баул под вешалку, неучтиво потеснив дремлющего Фараона, отчего тот недовольно заворчал. В коридор вышел Володя. Держась за косяк, он ухмылялся во всю рожу.
— Ну что ж, Коромыслов, давай сбегаю. Гость в дом — Бог в дом. Минимум надо две штуки брать.
— Я пас, — мужчина приятно улыбнулся. — Еще дел по горло. Значит, до утра, Михаил Ильич.
— Вас что же, Полина прислала?
— Ага.
— А что в чемодане?
Гость улыбнулся еще приятнее:
— Ну уж это, полагаю, не нашего с вами ума дело, верно?
С этими словами он исчез так же неожиданно, как появился. Я даже не углядел, как открылась и закрылась дверь.
— Ты даешь, Коромыслов, — прогудел сбоку Володя, — никак с мафией связался. Значит, вот откуда у тебя бабки завелись. Давай, отстегивай. Эх, Миша, честно говоря, не ожидал от тебя.
— Чего не ожидал?
— Не думал, что купишься на эту дешевку.
Пока он бегал за выпивкой, я затащил баул в комнату и с помощью кусачек и шпилек сумел взломать оба замка. Баул был забит старым тряпьем: женские блузки, пара потертых вельветовых штанов, кожаный пиджак с надорванным рукавом и в каких-то подозрительных бурых пятнах. Кроме этого, пачки скомканных газет. Больше, вроде, ничего. Вывалив на пол все содержимое, я тупо разглядывал груду барахла. На всякий случай разворошил газеты и наткнулся на полиэтиленовый пакет, туго прихваченный черной резинкой. Пощупал: что-то внутри было твердое и маленькое. Развернул и извлек из марлевого кокона обыкновенный отрубленный указательный палец. По-видимому, женский. Палец охватывало тонкое золотое кольцо с бриллиантом. Кольцо легко было снять, но я не стал этого делать. Аккуратно завернул палец в марлю, упаковал обратно в пакет и затянул резинку. Запихнул всю груду белья в баул и кое-как наладил замки. Отнес баул под вешалку. Фараон возмущенно мяукнул во сне. Он вообще не любил, когда его понапрасну тревожили.
