Ужин удался: напился один я. На каком-то промежуточном этапе Полина вдруг взялась ограничивать спиртное, как заправская жена, впрочем, делала это с милыми ужимками. Как заправский муж, я дулся и просил оставить меня в покое. Сколько выпил Трубецкой — не знаю: вроде, шел наравне, но вовсе не пьянел. Несколько раз они с Полиной танцевали. Я ревниво наблюдал. Среди двух-трех-четырех пар, слившихся в натуральном оргастическом экстазе, они выгодно выделялись. Трубецкой галантно поддерживал даму за талию и что-то нашептывал, Полина, гибко отклоняясь, то и дело заливалась смехом. Про раненое плечо как бы напрочь забыла.

Запомнилось, как возвращались ночью в отель по умытому дождем Парижу. Невысокий город, плывущий по чернильному асфальтовому озеру, со множеством разноцветных огней, настырно подмигивающих изо всех углов. Я решил спьяну, что мы где-то на Черном море, возможно, в Ялте. Однако Трубецкой, под локоток обводя меня около чугунной тумбы со львами, уверенно возразил:

— Нет, это Париж. Даже не сомневайся, Мишель!

Вся прежняя жизнь — псу под хвост. От нее только и осталась утренняя дрожь от выпитого накануне.

Полина подала кофе в постель. На ней что-то накинуто, но впечатление, что голее голой.

— Где Трубецкой? — проворчал я, продолжая быть капризным мужем.

— У себя в номере. Этажом выше.

Присела на постель. В ясных очах безмятежность и нега. Ласково положила руку на мое бедро. У меня было подозрение, что нынешнюю ночь она провела не со мной, а этажом выше, но я его придержал при себе. Кофе горячий и сладкий, с капелькой молока — именно как я любил.

— Знаешь, милый, хоть ты и пьяница, как все писатели, но Эдик от тебя без ума.

— В каком смысле?

— В самом прямом. Похвалил меня. Сказал: в кои-то веки, Полюшка, завела себе интеллигента.

— А до меня были кто?

— Прости, Миша. Ты правда Эдику понравился, и это очень важно.

— Почему?

Улыбалась отрешенно.

— Просто ценю его мнение. Он мне как старший брат.

— Значит, если бы я ему не понравился… Кстати, что он там молол насчет полумиллиона?

Забрала пустую чашку, поставила на пол. Потянулась за сигаретами. Закурила — я тоже закурил.

— Возможно, тебе придется выполнить одно поручение.

— Опять? Какое же?

— Смотаешься в Москву, привезешь кое-что. Небольшую посылку. И станешь богатым человеком.

Сказала это так, словно посылала в магазин за хлебом, а у меня в груди сгустился ледяной комок.

— Вот, значит, зачем я понадобился? Никому не известный курьер. Но это уже не так. Они меня знают в лицо.

— У Эдика не бывает накладок. Все, что он планирует, всегда удается… Но давай пока не будем об этом. Давай лучше ты сейчас встанешь — и позавтракаем. Я голодная, как крокодил.

Пока я принимал душ, брился, она дозвонилась до ресторана. Опрятный юноша в белой курточке вкатил на колесиках стол со снедью. Кроме дежурных сливок, кофе, свежих булочек, масла и джема, Полина заказала мясной пирог с поджаристой корочкой, источающий восхитительный аромат, овсянку, яйца, творог, мед и копченую колбасу. Вся еда едва поместилась на столике. Полина, подмигнув, заметила, что в холодильнике имеется кое-что еще для поправки души, но от кое-чего я гордо отказался. Поразительно, но никакого похмелья не было. Объяснить это можно двояко: либо организм, набычась, за ночь уравновесил количество спирта в крови до нормы, либо здешняя отрава на порядок качественнее нашей, ларечной. Хотя по названиям и этикеткам — разницы никакой.

За завтраком я вернулся к заветному полумиллиону долларов.

— Вот что, Поля, — сказал я, с аппетитом поедая мясной пирог. — Мне ведь ваши ворованные деньгине нужны. Тем более рисковать жизнью за вонючие бумажки не хочу.

— Но ведь это не только деньги. К ним и я в придачу.

— А тебе много денег нужно?

— Мне сколько ни дай, все мало, — призналась она, деликатно кусая булочку с медом. Нежная нижняя губка вся измаслилась. В глазах синяя безмятежность. Разговор был пустой, я понимал, мне никуда от нее не деться, и она это тоже понимала. Она не булочку, а меня постепенно пережевывала и заглатывала. Ничего приятнее я в жизни не испытывал. Но продолжал хмуриться, как новорожденный, у которого пучит животик. Пожаловался:

— Мне кажется, я сошел с ума.

— Похоже. Здравомыслящий человек не отказывается от полумиллиона только потому, что за ним надо съездить.

Она еще хотела как-то меня наставить, но не успела. Пришел Трубецкой. Вошел без стука, без предупреждения. Или у него был свой ключ от номера, или Полина предусмотрительно не заперла дверь. В белоснежном костюме, выигрышно оттеняющем его смуглоту, он был красив и строен, как юный бог. Только сейчас я это по-настоящему разглядел. Я тоже недурен собой и улыбчив, если надо, и женщины меня когда-то любили, но куда мне с ним тягаться. Если он захочет отобрать у меня Полину, то, конечно, отберет с легкостью, как старшеклассник отбирает у октябренка последний грош. Излучал он такую жизнерадостность, будто за дверью нюхнул кокаина.

— Ну что, соотечественники, голубки, молодожены! — загремел насмешливо. — Почему нет водки на столе? Мишель, ответствуй?!

Ага, выходит, мы вчера побратались.

— Поешь с нами, — пригласила Полина. — Но не кричи так. Утро тихое, задумчивое, не надо грома.

Мгновенно посерьезнев, Трубецкой присел к столу, бросил мимолетный взгляд на меня, на Полину, все сразу понял.

— Миша, это не опасно. И потом — я буду неподалеку. Понимаешь? Поеду с тобой.

Тут я увидел, как ведет себя женщина, когда ее застают врасплох. То есть, наверное, не всякая женщина, но именно такая, как Полина. Она молча поднялась и ушла в спальню. Трубецкой не обратил на это ни малейшего внимания.

— Я сначала не хотел ехать, — поделился со мной, — но за ночь прикинул: вдвоем будет веселее.

— Я еще ничего не решил.

— Чего тут решать. На другой вариант все равно нет времени. Да и зачем привлекать посторонних.

— Я тоже посторонний.

— Мишель, не надо. Вчера ты был чем-то увлечен, не расслышал. Мы не бандиты.

— А кто же вы?

— Ну, если угодно, финансисты, бизнесмены.

— Бизнесмены, бандиты — какая разница. В России это одно и то же.

— Не совсем, — он доверительно, спокойно улыбался. — Для меня, для Полины добыча денег не самоцель. Скорее — способ времяпровождения. Азарт, Мишель, вот что ценно. Да ты сам такой. Полина говорила, ты же игрок… Впрочем, что касается меня, вскоре я вообще отойду от дел. Собираюсь в кругосветное плавание. Уже зафрахтовал приличную посудину в Амстердаме. Кстати, как ты посмотришь, если предложу тебе должность помощника капитана?

— Хорошо, что я должен привезти из Москвы?

Финансист Трубецкой достал из кармана белоснежного пиджака золотой портсигар, открыл, протянул мне. Там лежали странные, вишневого цвета, тоненькие сигареты с золотым ободком. Я взял одну. Трубецкой чиркнул «ронсоном».

— Мишель, ты писатель. Полина сказала, интересуешься историей. О чем тебе говорит моя фамилия?

Его фамилия, действительно, говорила о многом, но я не знал, что он имеет в виду.

— Царский род? — спросил я.

— Не совсем точно, но не важно. Да, я наследник тех самых Трубецких, и самое любопытное, мои предки, передавая из рук в руки, сохранили кое-какие фамильные драгоценности. Не все прокутили пьяные большевики.

— Поздравляю, — у меня слегка закружилась голова. Похоже, в вишневой сигарете было что-то напихано, кроме табака. Привкус какой-то сладковатый.

— Кое-что я реализовал, но кое-что осталось. Вот это и надо доставить сюда. Камушки, холст Брейгеля, в общем, ерунда. Но для меня дорого. Видишь, я с тобой откровенен.

— Теперь понятно. И по каким статьям проходит мой предполагаемый вояж?

— Ни по каким. Ценности принадлежат мне по закону. Трудность в другом. Я не могу забрать товар сам. По двум причинам. Первое: мою рожу слишком многие знают, сразу засвечусь. Второе: банковский сейф оформлен на Полину. Но ты ее законный муж. Получишь по доверенности. Это предусмотрено в контракте. Небольшой, удобный саквояж, Мишель. Получить — и донести до тачки. Вот и все. Пол-лимона твои. Цена хорошая, если учесть, что риску никакого.