Покончив с деньгами, отправился в ванную и провел там в неге и покое два-три изумительных часа, испробовав с десяток разноцветных флаконов с мазями, притираниями и шампунями. Чистый, как ангел, закутавшись в алый махровый халат, один из трех, висевших на серебряных крючках, выбрался обратно в гостиную.

Позвонил по телефону, который дал Жакин. Ответил томный женский голос, будто со сна. Егор сказал всего одну фразу: «Я с Угорья, от Питона», — и, услышав ответ: «С прибытием, дорогой!» — сообщил адрес: отель «Гардиан», номер восемнадцать. Женщина, все еще толком не проснувшись, прошелестела: «Поняла, дорогой. Жди завтра с утра».

Егор удивился:

— А сегодня что делать?

Женщина наконец проснулась, радостно заворковала:

— Погуляй, милый, погуляй, развейся. Только поаккуратнее будь. В Москве нынче шмон.

— Ага, — озадаченно сказал Егор и повесил трубку. Душа его стремилась в Федулинск, но туда пока нельзя. Спать рано: день.

Он переоделся в свою рвань, запер номер и, посвистывая, пошел к лифту. Коридорный в смокинге метнулся навстречу.

— Не угодно ли? — пролепетал подобострастно, делая какие-то непонятные жесты, словно ловил моль.

— Не угодно, — ответил Егор, начиная привыкать к гостиничным нравам. На улице не спеша зашагал в сторону центра. Москва встретила его сереньким небом и порывами влажного ветра. Вскоре он увидел то, что нужно: фирменный магазин «Калигула» с вытянувшейся прямо к тротуару ковровой дорожкой. В магазине, едва отворил тяжелую двустворчатую дверь, к нему направились двое молодых людей (примерно его возраста), чопорные и загадочно улыбающиеся. Кроме еще десятка таких же продавцов и продавщиц (молоденькие, опрятные), толкущихся в отдалении, в огромном помещении никого не было. Он даже подумал, не попал ли в какой-то пересменок. Но молодые люди его успокоили:

— Чем можем помочь?

— С ног до головы. — Егор для наглядности обвел себя всего ладонями.

Юноши враз оживились, будто вдохнули кислороду. Видно, не часто им удавалось встретиться с живым покупателем.

— Не пожалеете, сударь, — жизнерадостно пообещал один. — Вы попали точно по адресу.

— Только у нас! — добавил второй, нервно дернув щекой.

В небольшом холле, куда его отвели чуть ли не под руки, к молодым людям добавилось сразу три смазливые девушки в форменных передниках, и началось что-то вроде восточного базара на европейский манер. Он едва успевал уклоняться от вороха изумительных костюмов, сорочек, курток, плащей, галстуков и дубленок. Подобную сцену он видел в каком-то американском фильме и, помнится, тогда, как и сейчас, сочувствовал герою. Хотя, надо заметить, в отличие от киношного персонажа не испытывал смущения, и уж тем паче восторга. Иное дело, что настойчивая, активная помощь девушек на примерке его немного возбудила. Молодые люди стояли на подхвате. Один из них внезапно, будто что-то вспомнил, схватился за голову, куда-то умчался и через минуту вернулся с подносом, на котором стоял коньяк, рюмки, кофейник и тарелка с шоколадными конфетами. Егор предложил всем вместе обмыть новый гардероб. Парни и девушки не чинились, дружно уселись за круглый ореховый столик и мигом опорожнили бутылку, а затем и вторую, появившуюся следом. Самая расторопная продавщица вспорхнула к нему на колени под тем предлогом, что поправляет галстук. Егор не противился, но беседу повел солидно:

— Как у вас тут, молодежь, после кризиса? Сокращения были?

— Еще какие! — девушка дышала ему в ухо. — Прямо жуть.

— Как везде, — грустно подтвердил молодой человек. — Только еще хуже.

— По буржуазии бьют прямой наводкой, — добавил его товарищ, слегка захмелевший. — Скоро, видно, опять на завод погонят.

— Ну, до этого вряд ли дойдет, — не согласился Егор. — Президент не позволит. Он же гарант.

— Да, гарант… Не протрезвится никак… Ты сам-то, братишка, из какой группировки?

— Одиночка, — сказал Егор. — Только что с северов.

Та, что засела на колени, уж больно азартно егозила, и Егор ее спихнул.

— Тебя как зовут, малышка?

— Лиза.

— У тебя лично, надеюсь, все в порядке? Кризис не задел?

— Почему так думаешь?

— Да вон ты какая лакомая.

— Увы, — улыбнулась Лиза, — внешность тоже в цене упала. Боюсь, не пришлось бы бриллианты и норковую шубу на картошку менять.

В ее красивых глазах не было никакой мысли, зато светилось животное очарование, дававшее ей большой шанс на выживание в рыночном мире.

— Правильно Вадик сказал, хотят буржуазию уничтожить. Вчера по телику показывали… Опять всякая нечисть наверх полезла. Фашисты, коммуняки — жуть!

Упомянутый Вадик, допив рюмку, поинтересовался:

— На северах как? Чем в основном промышляют? Импорт туда доходит, нет?

— На северах жрать нечего, — сообщил Егор. — Да и мерзнут там без мазута. Но ничего, народ за свободу из последних сил цепляется. Как говорится, прозрел. Обратно к дешевой колбасе не загонишь.

Из «Калигулы» вышел, как из музея современной моды. От итальянского двубортного кожана до суперэлегантных замшевых башмаков — все на нем было добротно, дорого и сердито, и при этом, постарались на славу девчата, вся одежда сидела как влитая. Он сам себе понравился, покрутившись перед зеркалом, — истинный европеец, разве что васильковый взгляд подводит, выдавая славянскую натуру. Он не сообразил в отеле разменять немного валюты, а деревянные у него кончились, поэтому пришлось в магазине расплачиваться зелеными. Все удовольствие, вместе с кожаной визиткой, зонтиком и атташе-кейсом, обошлось ему в три с небольшим тысячи. Он понял, что сделал ошибку, когда на виду у юных буржуа раскурочил банковскую упаковку: уж больно засуетились мужики, а Вадим даже не сдержался, икнул.

Продавщица Лиза на прощание тайком вручила ему телефончик, присовокупив нежное: «Мало ли, вдруг захочется!» — на что Егор ответил категорически: «Жди, Лизок. У меня не сорвется».

Неподалеку от магазина выискал укромную скамейку, присел покурить. Оперся на пакет со старой одевкой: не мог же он бросить жакинское добро: вещественная ниточка, связывающая с двумя годами покоя.

Сидя в кустах, попытался себя идентифицировать. Кто он такой? Почему ребята в магазине, прожженные московские барыги, отнеслись к нему, двадцатилетнему, как к старшему — это не игра, такого не подделаешь. И почему такая пустота в груди, будто трехдневная дорога на перекладных отсосала всю энергию, и лишь на самом донышке души тлело смутное нетерпение: Анечка! Что-то важное, драгоценное он утратил, оставил на каменистой площадке, где упал на колени мертвый добытчик Спиркин, но что? Уж не то ли, что называли греческие мудрецы гармонией чувств? Если это так, то утрата непоправимая.

Он спокойно поджидал двух гавриков, которые потащились за ним от магазина. Значит, успел Вадим или кто-то другой подать знак. Егор подумал: нехорошо, братцы! Выпивали вместе, а ты, Лизок, даже телефон оставила в залог приятного свидания.

Но раздражения не испытывал, понимал, где очутился. Москва! Она всегда была такая же, на ходу подметки резала. С какой стати ей меняться?

Двое гавриков, помаячив, оглядевшись — набережная пустая, — наконец решились, приблизились к скамейке и без лишних слов плюхнулись с боков, да так плотно, будто хотели согреть. Крепыши, ничего не скажешь. Один, с фиксатым ртом, чуть улыбнулся — рыжее солнышко сверкнуло, второй с наколкой на запястье: лагерный штамп, не фальшивка, Жакин и в этом научил разбираться. Оба в меру опасные.

Фиксатый медлить не стал, сразу приступил к делу:

— Давай, мудяша, делиться. Покажи нам с Геной, чего у тебя в кармане.

Гена для психологического воздействия нажал кнопку на откидном ноже, и тусклое лезвие щелкнуло в сантиметре от Егоркиного бока.

— Надеюсь, — сказал фиксатый, — ты в разуме, малец? Нарываться не будешь?

— С какого хрена мне нарываться? — успокоил Егор. — Но все же хочу вас предупредить, господа.

— О чем?

— Лучше бы вам держаться от меня подальше. Вы поскольку кружек сегодня приняли?