Большое облегчение испытал Гоша Хабалин, когда все телевизионные каналы перешли в частные руки, в надежные, крепкие руки рыночников, и служить теперь нужно было не расплывчатой идее демократии, а конкретным лицам, что было значительно проще, привычнее. Канал, на котором работал Хабалин и где был якобы одним из учредителей, купил Донат Большаков, и это было тоже удачей. С новым хозяином оказалось легко иметь дело. Он был из тех многогранных натур, которые за одну жизнь успевают прожить несколько, в каждой обустраиваясь, как в единственной, и затем с небрежностью освобождаясь от нее, как от износившейся одежды. Такие люди лишены предрассудков, и когда они на каком-то временном отрезке объединяются для достижения общей цели, то способны перевернуть мир. Единственным недостатком Большакова был его возраст, но тут уж ничего не поделаешь. Возраст многих властителей дум лишал их исторической перспективы. Они добились почти невозможного, развернули окаянную страну вспять, к ее истокам, но все же бессмертие было им не по зубам. Сколько блистательных рыцарей рыночного рая так и не успели вдоволь насладиться плодами великой победы. Идеологи, писатели, актеры, мученики лагерей, оперные дивы, экономисты, возложившие все, что имели, на алтарь свободы, а взамен получившие инфаркты либо преждевременно впавшие в старческий маразм, как… — лучше не называть имен, ибо слишком длинный, печальный складывается список. Именно из-за возраста наивно выглядят планы Большакова через пять — десять лет занять президентское кресло, но нельзя относиться к ним без уважения. Он крупный игрок и мелкие ставки не для него.
Под патронажем Большакова телевизионная братия наконец-то впервые ощутила, что такое на самом деле вожделенная свобода творчества. Кто работал при прежнем режиме, тому было с чем сравнить. Канул в Лету унизительный партийный надзор, расторопное бдение цензуры, мелочная опека, бесконечные вызовы на ковер, выговоры и увольнения. Команда журналистов, выбранная в основном лично Хабалиным, работала слаженно и бесперебойно, как швейцарский хронометр. От юного оператора до седоголового телезубра брежневской эпохи все они были единомышленники и четко сознавали главную задачу вещания; развлечения и еще раз развлечения, бесконечная чехарда зрелищ, блеск и радость бытия на экране с утра и до ночи, чтобы усталый российский обыватель, нажав кнопку пульта, мог в любой момент отдохнуть сердцем от всевозможных мытарств и перегрузок реальной жизни. Благороднейшая, гуманная задача, особенно если вспоминать слова опального поэта: честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой. Никакой ежедневной идеологической долбежки по мозгам, никакого психотропного насилия над личностью: проснись и пой, пляши и хохочи! Оплачивалась честная работа щедро: редкий месяц сам Хабалин и некоторые другие высокопоставленные сотрудники не получали от хозяина заветных конвертов с заранее отмытыми бабками.
Все было хорошо, почти как на Западе, если бы не одна малость, которая, по всей видимости, и погрузила Георгия Лукича в глубокое раздумье. За последние два месяца пропали трое сотрудников, пропали в буквальном смысле: вечером покинули здание, а утром на работу не вышли и дома не объявлялись. Все трое были замечательны каждый в своем роде. Первой исчезла прелестная ведущая популярнейшего шоу «Отдайся мне!» — Лима Осокина, длиннокудрая наяда с вкрадчиво-гортанным говорком арбатской шлюшки. Эту передачу она придумала сама, и по рейтингу, по количеству писем и звонков, в особенности от военнослужащих, передача была вне конкуренции. Как и все развлекательные шоу-игры, начиная от прародительницы — «Поля чудес», — игра «Отдайся мне!» строилась на нехитрой канве отгадывания под музыку отдельных слов. К примеру, Лима Осокина загадывала на табло «прыткое животное» из четырех букв, где первая буква была «з», а последняя «ц», и кто-нибудь из игроков с третьей, четвертой попытки под восторженный рев зрителей ошалело восклицал: «Заяц!» — и получал приз от фирмы «Стиморол». Изюминка заключалась в том, что при каждой удачно отгаданной букве Лима Осокина, будто в забытьи, сбрасывала с себя какую-то деталь туалета и таким образом к кончу игры оголялась почти целиком, и это было такое дивное зрелище, которое не всякий мужчина мог выдержать хладнокровно. Но это еще не все. Везунчику-победителю «супер-игры» (если это был мужчина) Лима Осокина, скромно потупясь, обещала навестить его вечерком, чтобы поглядеть, в каких домашних условиях сформировался столь мощный интеллект. Если побеждала женщина, то она получала право пригласить в гости одного из директоров (по выбору) фирмы «Стиморол». Понятно, что миллионы мужчин и женщин мечтали принять участие в этой восхитительной игре.
Вторым исчез Мишута Спасский, красавец, умница, бретер, бессменный в течение двух лет ведущий эротико-философской программы «Разбуженное эго». Третья пропажа — диктор ночных новостей, Евстомил Долгоносиков, чье исчезновение вряд ли кто-нибудь заметил, если бы оно не выстраивалось в ряд с двумя предыдущими. Долгоносикова держали на телевидении из милости, понимая, что он все равно скоро помрет. Старый, суетный, капризный, бестолковый совковый обмылок с припрятанным под стрехой партийным билетом. Его единственной заслугой было то, что в 70-е годы его уволили по политическим мотивам (белая горячка).
По сведениям Хабалина, у всех троих не было врагов, на них не замыкались никакие коммерческие звенья: Лиму Осокину и бисексуала Мишуту Спасского, всегда готовых к разного рода услугам, носили по студиям буквально на руках, что касается старого дебила Долгоносикова, то он в последний месяц, как выяснил Хабалин, практически не покидал студию ни днем, ни ночью: отбубнив ночные новости, так и засыпал в уголке с чекушкой в руках. Пробуждался разве только затем, чтобы пополнить в нижнем буфете запасы спиртного. В тот злополучный вечер Долгоносиков на дружеский вопрос дежурного: «Куда поперся, долгожитель?» — бодро ответил: «Может, удастся помочиться!» И больше его никто не видел.
Хабалин понимал, что скоропалительная и неадекватная кадровая вырубка должна иметь какую-то общую причину. Раз за разом просматривал записи последних появлений на экране всех исчезнувших, сопоставлял, анализировал, вспоминал кое-какие давно бродившие по студиям слухи и, наконец, пришел к выводу, что причина могла быть только одна: небольшие, но досадные шероховатости в передачах. В последней игре «Отдайся мне!» Лима Осокина, растелешенная до трусиков, неожиданно затеяла петь частушки. То есть не совсем неожиданно, как раз к месту: игроки должны были отгадать слово, обозначающее «любимый народом песенный жанр». Уже на табло высветились пять букв, но игроки все еще были в затруднении, вот тогда Лима Осокина, будучи в крепком заводе, и пропела наугад: «По реке плывет топор из города Чугуева… Ну же, господа?! Ну?! Ну?! Смелее! На „ч“ начинается?!»
Господа игроки с побагровевшими лицами, казалось, были близки к озарению, зрители неистовствовали — и тут один из конкурсантов, широкоскулый абориген, в азарте, уже как бы за гранью отгадки истошно проревел: «Вы не верьте никогда, девки, демократам. Все у них одни слова — яйца оторваты!» Но и этого ему показалось мало: надувшись, как чирей, он добавил еще куплет: «Ко мне милый охладел, сказал — „морда сизая“! На себя бы поглядел! Ельцин в телевизоре!» Зал завороженно притих, и опытная Лима Осокина, исправляя положение, весело прощебетала: «Ну наконец-то! Правильно! Конечно — это частушка!»
Неприятный инцидент забылся, игра покатилась своим ходом, но — увы! — птенчик вылетел из гнезда: передача шла в прямом эфире.
У Мишуты Спасского вышла накладка иного рода. Вдвоем с кумиром столичной молодежи, знаменитым стриптизером Глебушкой Кучинским, они беседовали о сокровенных тайнах эзотерического совокупления, но запутались и в конце концов понесли такой вздор, что пришлось делать музыкальную паузу. После паузы Глебушка блудливо спросил:
— О чем это мы, дорогая?
В ответ Мишута брякнул:
— Знаешь, Глебушка, мы с тобой, наверное, сейчас похожи на двух банкиров. Денежек надыбали, а отмыть никак не можем.
