— Да.

— Сделай все, что сможешь, а я в долгу не останусь! — пообещал Гонсало.

— Тут нужен врач. Я одна не справлюсь.

— Справишься!

— Гонсало, ей нужен врач, — вмешалась Аурелия.

— А ты убирайся прочь, и чтоб я тебя здесь больше никогда не видел! — вскипел он. Аурелия осталась на месте, испепеляя взглядом Гонсало.

— Вон отсюда! — закричал он и вытолкал Аурелию из квартиры.

— Если Маргарита, не дай Бог, умрет, я не буду молчать! — пообещала она. — Ославлю вас на всю Санта-Марию!

Спустя несколько минут на свет появилась девочка — дочь Гонсало, а Маргарита продолжала оставаться на краю гибели.

— Сеньор, не берите грех на душу, пригласите врача, — настоятельно посоветовала Рамона, однако Гонсало не внял ее совету и на сей раз.

— Вот тебе деньги за то, что ты уже сделала, — сказал он, расплачиваясь с Рамоной все теми же монетами из мешочка старого Линча. — А это — за то, что ты займешься моей дочерью. Мать не в состоянии дать ей грудь, поэтому найди для девочки кормилицу, только не вздумай проболтаться, чей это ребенок. Через несколько часов я сюда вернусь, а сейчас мне надо отлучиться по делам.

Как всегда в сложных ситуациях, он отыскал Бенито, изложив ему свой дьявольский план:

— Твои люди должны быть все время начеку. И хорошенько припугните Рамону, чтоб не проболталась. Девочку я никому не отдам! Она будет моей единственной дочерью!

Войдя к Виктории спустя час и услышав на свое предложение решительное «нет», Адальберто рассказал ей всю правду о собственном происхождении.

— Ты хочешь обречь маленького Адальберто на ту же участь? — спросил он в заключение. — К тому же не забывай, что дон Федерико, мой отец, никогда не оставлял маму и меня без помощи — не только материальной, но и моральной. Я знал его как доброго и чуткого покровителя. А кто поддержит твоего сына?

И вновь Виктория оказалась перед выбором, но сосредоточиться на будущем сына не могла, так как на первый план выступили сиюминутные — заботы о нем: в груди совсем не было молока, мальчик плакал, его нужно было как-то кормить.

— Я знаю, что надо делать! — нашлась Хулиана, — Потерпи еще немного, малыш, сейчас ты будешь сыт.

И она привела в дом индианку с грудным младенцем на руках, жившую неподалеку.

— У нее хватит молока на двоих! — бодрым голосом произнесла Хулиана, строго глядя на госпожу, чтобы та и не подумала отказываться от услуг индианки, — Мы должны спасти мальчика любыми средствами.

Виктория напряженно молчала, и тогда Хулиана взяла на себя смелость вынуть малыша из колыбели и поднести его кормилице.

Изголодавшийся ребенок жадно припал к груди индианки, а из глаз Виктории потекли горькие слезы: ну почему Господь отказал ей и в этом праве — самой кормить собственное дитя?!

Адальберто же, потеряв надежду вразумить Викторию, собрался уезжать. Хулиана чуть ли не на коленях стала умолять его остаться здесь или увезти куда-нибудь Викторию, но Адальберто объяснил ей, почему уезжает:

— Пойми, мне очень тяжело быть здесь. Я всей душой люблю Викторию, и ее малыша успел полюбить, как родного сына, но… Меня отвергают, Хулиана. А это невыносимо.

Попрощавшись с Викторией, он взял мальчика на руки, прижал его к себе и, с трудом сдерживая слезы, сказал:

— Бедняжка, что ждет тебя впереди с такой неразумной мамашей! Но ты прости меня: я бессилен что-либо изменить. Никогда тебя не забуду. Да поможет тебе Бог.

— Адальберто, не будь настолько жесток! — не выдержав, заплакала Виктория. — Не рви мое сердце! Мне и так тяжело.

— Прости, — сказал он. — Больше не буду. Прощай.

Он быстро вышел из комнаты, молча обнял Хулиану и направился к своей коляске.

Но в тот же момент за спиной у него раздался отчаянный крик Виктории:

— Адальберто! Не уезжай!

Он бросился к ней, сжал в своих объятиях и услышал то, о чем мечтал с первого дня своего знакомства с Викторией:

— Я согласна стать твоей женой… Настоящей женой, понимаешь?

— Да, моя хорошая, да!

На следующий день он уехал, но только затем, чтобы привезти в дом Хулианы священника и обвенчаться здесь с Викторией.

Ожидая возвращения Адальберто, Виктория была весела, как в лучшие годы ранней, беззаботной юности. В ее душе поселились покой и радость. На этом заброшенном ранчо, в полуразвалившемся доме Виктории, наконец, удалось то, чего она не смогла достичь в стенах монастыря: прошлое, мучительное и горькое, отступило от нее, открыв дорогу новой светлой жизни.

Об Энрике Виктория теперь думала лишь как о несбывшейся мечте романтически настроенной девушки, о матери вспоминала с любовью и благодарностью, и даже воспоминания об отце и Марии, которых она так и не простила, не причиняли ей прежней боли. Пусть живут, как им вздумается, пусть будут счастливы, а у нее теперь своя семья: Адальберто — большой и маленький, да верная Хулиана. Виктории теперь есть кого любить и о ком заботиться!

Рассуждая таким образом, она не могла знать, что жестокая судьба уже взметнула свой меч над головами тех, кто был так дорог Виктории.

Индейские племена, лишившиеся и земель, и скота, не могли стерпеть такого надругательства над собой и решили отомстить бледнолицым. Вождь индейцев приказал своим воинам жечь все в округе и безжалостно убивать каждого бледнолицего, встретившегося на пути.

…К старому ранчо Хулианы индейские воины подкрались очень тихо. Виктория и Хулиана стирали во дворе пеленки, а индианка Науиль была и доме и кормила грудью Адальберто. Ее собственный малыш в это время тихо лежал в кроватке.

Ворвавшийся в дом индеец, прежде всего, бросился к этой кроватке и, не раздумывая, вонзил свое мачете в крохотное тельце ребенка:

— Умри, бледнолицый!

Науиль, не успевшая защитить свое дитя, истошно закричала:

— Убийца! Ты убил моего сына!

— Замолчи! Ты предала наш род! — пригрозил ей тем же мачете индеец. — Поедешь с нами, тебе здесь нечего делать. А из твоего ребенка, — он кивнул на Адальберто, — мы сумеем сделать настоящего воина.

Науиль повиновалась собрату по крови, желая спасти хоть сына Виктории, коль не удалось уберечь от смерти своего собственного малыша.

А тем временем во дворе разъяренные индейцы обступили плотным кольцом Викторию и Хулиану.

— Пустите меня в дом, там мой ребенок! — в отчаянии кричала Виктория.

— Твой ребенок мертв. Я сам его убил, — сказал вышедший из дома главарь, показав окровавленное мачете Виктории. — Ты тоже умрешь, но не сейчас.

Он подал знак своим подчиненным, и те схватили Викторию. Хулиане, бросившейся выручать свою госпожу, главарь всадил нож в спину.

— Поджигай! — скомандовал он своим бойцам, — Мы сейчас пойдем дальше, на соседнее ранчо. А вы, — приказал двум крепким воинам, — везите эту красотку в лагерь. Позже я сам ею займусь.

Обезумевшую от горя Викторию эти двое увезли на лошадях. Окровавленная Хулиана осталась лежать во дворе. А дом ее покойного отца горел, охваченный пламенем.

Науиль же, попытавшуюся под шумок скрыться с Адальберто на руках, главарь тоже убил, а ребенка увез с собой.

Адальберто не удалось уговорить священника поехать с ним в такую даль, зато нашелся судья, согласившийся провести обряд бракосочетания в столь необычных условиях.

Подъезжая к ранчо Хулианы, они услышали женский крик и лошадиный топот.

— Это индейцы! — догадался судья. — Спрячемся за деревьями.

Но Адальберто уже узнал голос Виктории.

— Моя невеста! Я должен ее спасти!

Одного индейца он сразил выстрелом из укрытия. Второй индеец, который вез на лошади связанную Викторию, прибавил скорости, надеясь выйти из этой переделки живым.

Адальберто бросился за ним в погоню, стараясь стрелять по лошади, чтобы не задеть пулей Викторию. Индеец в свою очередь на скаку палил по Адальберто, прикрываясь Викторией как щитом.

Наконец Адальберто удалось подстрелить лошадь. Падая, индеец не смог удержать в руках Викторию и оказался теперь мишенью. Адальберто выстрелил в него, но тот успел сделать ответный выстрел.