— Дорогой, можно задать всего один вопрос, и больше я не буду тебя терзать?

— Валяй! — весело отозвался Хантер. — Все, что тебе угодно.

— Кто тот злосчастный старый друг, которого ты вечно бегаешь навещать? Мне это просто покоя не дает!

— О… он… Послушай, это не может подождать до медового месяца? Потом я все расскажу. Честное слово. Мало того, познакомлю вас.

— Еще лучше! Но я надеюсь, мы не станем проводить медовый месяц в обществе всех твоих приятелей по колледжу. Договорились?

Хантер подвинулся ближе и игриво прошептал мне на ухо:

— А теперь, дорогая, почему бы нам не пойти домой? Я не видел тебя несколько дней…

— Но сегодня понедельник… как насчет работы? — нерешительно запротестовала я.

Но Хантер был таким милым. И выглядел немного растрепанным и слегка помятым, словно его самолет только что приземлился и он еще не успел привести себя в порядок. Я находила это неотразимо сексуальным. И мне так его не хватало все это время!

Соблазн оказался непреодолимым.

— Честно говоря, я думаю, нам следует… Ты сам знаешь что…

Каждый день своего медового месяца я писала в дневнике примерно одно и то же:

Медовый месяц. Яхта. Муж. Божественно.

Нет, медовые месяцы — это сплошное блаженство. Так оно и есть, не спорьте. С рассвета до заката, с ужина до завтрака и все остальное время вы чувствуете себя как пара с рекламы «Итенити». В отличие от неудачной попытки с медовым месяцем номер один медовый месяц номер два — сплошная сказка. В конце января мы с Хантером оставили засыпанный снегом Нью-Йорк и примерно через семь часов (показавшихся мне семью минутами: когда ты проводишь медовый месяц, время летит очень быстро) мы сбросили туфли и ступили на тиковую палубу красивого, поистине безупречного парусного шлюпа с подходящим названием «Счастье». Он был пришвартован в гавани Густавия, острова Сен-Бартельми, чудесной маленькой бухточке, окруженной поросшими зеленью холмами, на которых пестрели розовые и желтые пляжные домики.

Нас приветствовал иссушенный морскими ветрами капитан-итальянец Антонио, в рыжевато-коричневых бермудах, белоснежной тенниске и темных очках в черепаховой оправе. Он удивительно соответствовал облику яхты, как и шестеро членов его команды. Каждый стул и шезлонг был обит тканью того же цвета, что и бермуды Антонио. Каждый дюйм дерева был либо покрыт блестящим белым лаком, либо отполирован до темно-орехового цвета. В результате казалось, что ты находишься в гигантском ведерке с кофейным мороженым: рыжевато-коричневые махровые халаты с белой монограммой «С», фарфор Бернардо в коричнево-белую полоску и даже сделанные на заказ тапочки для плавания соответствующих цветов.

Следующие два дня мы провели, неторопливо исследуя бухточки и заливы Сен-Бартельми. Дни текли одинаково: мы плавали, загорали, ласкали друг друга. И все. Словно ни в каком разнообразии мы и не нуждались. Бросали якорь в очаровательной бухточке, спускались на причал, гуляли по маленькой деревушке и пили газированный лимонад в уличном кафе, просматривая «Геральд трибюн», Днем мы заплывали в уединенный залив, где купались и катались на водных лыжах.

Время от времени в залив заходила другая яхта и бросала якорь достаточно далеко, чтобы не мешать нам, но настолько близко, чтобы ее можно было рассмотреть в бинокль. Среди яхтсменов считается вполне приемлемым часами глазеть в окуляры на чужую палубу. И в самом деле отдыхающим бесконечно интересно гадать, кто эти люди, кажущиеся черными точками на другой палубе, и чем занимаются.

Помимо этого, мы очень много ели, часто занимались полуденным медовым сексом, что, нужно признать, куда лучше не-медового секса, и наслаждались чаем со свежайшими пирожными. Есть нечто уютно-старомодное и одновременно гламурное в том, чтобы набросить изумрудно-зеленый кафтан от Аллегры Хикс поверх ярко-розового бикини и сидеть в тени, на борту яхты, за чаем с вкусными имбирными пирожными. Чаепития и пирожные сопровождались глупой, романтической, медово-месячной болтовней. Наши беседы в основном сводились к тому, что я восхищалась видом Хантера в новых плавках и гадала, какое пирожное выберу к чаю завтра. Он же, в свою очередь, уверял меня, что немного жирка на бедрах и талии еще никому не помешало и так я выгляжу еще соблазнительнее.

Но однажды случилось нечто непредвиденное. Мы пришвартовались в маленьком заливе, на берегу которого стоял забавный рыбачий поселок Короссол. Ближайшие утесы густо поросли можжевельником и красным жасмином, а вода почти светилась неоново-голубым — идеальное местечко. На противоположном берегу тянулся совершенно пустой, каменистый пляж. После ленча я вышла на палубу, легла на мягкий шезлонг и закрыла глаза. Хантер взял книгу. Царила тишина, нарушаемая только плеском воды о борга и тихим хором цикад. На воде, кроме нас, никого не было — самый уединенный пляж, который только можно найти!

Лишь иногда приятный мужской голос одного из членов команды задавал не менее приятный вопрос:

— Не хотите что-нибудь выпить?

— О, привет! — вдруг воскликнул Хантер.

— Что там? — лениво пробормотала я. Не хотелось даже открывать глаза. Слишком уж это восхитительное занятие: лежать в полудреме на солнышке.

— Я подумал, может, тебе захочется это увидеть! — заметил Хантер.

Я неохотно приоткрыла глаза, надела темные очки и приподнялась. В заливе появилась очень большая, бесшумно скользившая по воде яхта.

— Не слишком ли они близко? — немного встревожилась я, услышав звук разматывающейся якорной цепи. Почему-то любой, оказавшись в заливе первым, уже через пять минут считает его личной собственностью и весьма ревниво относится к вторжению посторонних.

— Какая чудесная яхта! — воскликнул Хантер, хватая со столика бинокль. — Взгляни-ка.

Он протянул мне бинокль. В больших черных кругах окуляров яхта была видна как на ладони. Вероятно, длиной она была не менее ста пятидесяти футов, с двумя огромными мачтами. Суперэлегантный, изящный корпус сверкал, отражая переливающиеся воды океана.

— Я согласна разделить наш залив с этой яхтой. Потрясающе! — прокомментировала я, не отнимая от глаз бинокля. И действительно, в яхте все было великолепно: двухпалубная, обставленная мебелью, обитой белым с голубым полотном. Я показала биноклем на борт, где сияли буквы названия.

— «Ломтик суфле», — прочитала я вслух. — Нет слов! Что за классное название для яхты!

— Да уж, — согласился Хантер. — Что там еще происходит?

— Ну… целая толпа матросов прибирает верхнюю палубу, — объяснила я, прищурившись. — А теперь, похоже… на нижней палубе появляется какой-то человек… и его жена… выглядит невероятно гламурно. Совершенно потрясающий мини-кафтан. С золотой вышивкой — вот это да! Ноги у нее абсолютно коричневые. А попка — просто само совершенство.

Я попыталась получше рассмотреть девушку. На ней были гигантские темные очки, скрывавшие пол-лица, и бирюзовый шелковый шарф, повязанный на голове тюрбаном. Она выглядела еще гламурнее, чем Ли Радзивилл шестидесятых во время отдыха на Капри. Я продолжала вести репортаж. Хантера, похоже, интересовала каждая деталь.

— О, смотри, она закуривает сигарету. Боже! Какие же шикарные у нее браслеты. Обожаю девушек, которые надевают украшения на пляж. Настоящее декадентство! Забавно… у нее на шее совершенно необыкновенные жемчуга… Погоди! Хантер! — завопила я, сунув ему бинокль, — Да это же Лорен! С Монтереем! Уверена, что это они!

Хантер улыбнулся и взял бинокль.

— Хм… Это определенно она с мужем, — совершенно хладнокровно подтвердил он.

В отличие от него меня так и распирало от возбуждения.

— Пойдем, — велел Хантер, взяв меня за руку. — Сядем в шлюпку, подплывем и поздороваемся.

Через двадцать минут шкипер-француз «Ломтика суфле» помогал нам подняться на борт. Лорен и Джайлз стояли на палубе рука об руку, ожидая нас. Просто невероятно! Лорен и замужем!