Зима в городе, а особенно в мегаполисе, таком как Москва — это довольно специфическое время года. В отличие от пригородов, зима, в Москву, забывает прихватить своё волшебство, можно сказать очарование, заставляющая поэтов — слагать стихи о ней; певцов и бардов посвящать ей свои песни, а художники пытались поскорей запечатлеть в своих картинах, ту тонкую грань, отделяющую зиму просто, как время года, от Зимы волшебной, впитавшей в себя: и величие призрачно белых, пушистых снегов, укутывающих уставшую, за лето, землю; и успокаивающий, умиротворенный и неспешный полёт искусно вырезанных, воздушных снежинок. И наконец, это конечно же, загадочная и таинственная, тёмная зимняя Ночь, когда на небе зажигаются колючие звёзды, а луна не спеша выплывает из-за горизонта, окрашивая полог снега серебром…

С каждым днём мороз на улице крепчает и среди деревьев, особенно в деревне, слышатся то вздох его, то крик похожий на треск деревьев и создаётся впечатление, что кто-то огромный и древний уже в какой раз приходит издалека, чтобы ещё раз взглянуть на свои владения, покинутые на время отпуска. Тяжело вздыхая, он не спеша прохаживается между притихших домов и деревьев, заглядывает в окна изб, пробирается в вентиляцию, ища щели, откуда веет теплом, а найдя его, жадно впитывает, со слабой надеждой, что наконец, за всю свою бесконечную жизнь он сможет таки согреться.

Москва же зимой, как и все большие города, представляет собой довольно жалкое зрелище днём, и мрачное, гнетущие ночью.

Огромные серые облака накрывают город непроглядным саваном, превращая утро и день в однообразные сумерки. Смог выхлопных газов смешиваясь с низко проплывающими тучами, превращает хорошо отлаженный процесс производства, тонких с неповторимым узорным рисунком, снежинок, в настоящий кавардак и жителям, города, на голову сыпятся лишь скомканные хлопья не понятно чего.

А заблудившийся в мегаполисе ветер, блуждая по кругу, постепенно нагревается продуктами выхлопа, не только машин, подхватывает недавно выпавшие с неба безобразие. Это безобразие моментально тает и превращаясь в грязевую кашу, по которой в последствие и прыгают жители городов. Ну какая же тут романтика и сказка. Так, безобразие одно. Серое и нудное.

Улицы, дома, деревья, люди — всё блекнет. Окрашивается в серый, тянущий душу, цвет. Люди становятся хмурые и раздражительные. Их взгляды опускается под ноги и они не хотят уже смотреть в серое безрадостное небо, пытаясь не замечать проходящих мимо них других людей, жители погружаются в себя. И у психологов, в это время, основной работой, как раз, становится выведение граждан из депрессии. Пеки хлеб, пока горячо…

В субботу утром, часам к десяти, из типичного подъезда, обычного, многоэтажного дома, в дешевой, по-быстрому накинутой на домашний халат, дублёнке, выскочила растрёпанная женщина.

— Танька! Опять, что ли на рынок?! — громко поинтересовалась у пробегавшей мимо женщине, старуха на скамейке, до этого мирно обсуждавшая новости и сплетни, со своей подругой, такой же дамой в возрасте.

— А, некогда баб Клава, — отмахнулась Татьяна и понеслась дальше.

— Слышь Марья! Баба за мужем бегает, угодить пытается, в рот ему глядит, а муж к другой бегает! — Нарочито громко обратилась к собеседнице, баба Клава, чтобы не скрывшаяся из виду Танька, могла расслышать её колкость.

— Так дура Танька, набитая! — поддакнула подруга и вместе они ехидно, громко рассмеялись. — Я бы своего давно уж в шею погнала, да наподдавала бы хорошенько напоследок. Ежу же понятно, что налево её муженёк бегает, а она всё цацкается с ним.

— А Гришка то и пить бросил, ради бабы то новой. Та ему небось сразу заявила — будешь пить иди к чёрту! Так он, тут же лапочкой стал, — едко заметила баба Клава, найдя пищу для разговора.

— Ага, — поддакнула подруга. — Вот только странность? Чож он к полюбовнице то своей не уходит насовсем?

— Так видно обе бабы сразу ему нужны. Чем-то не устраивает одна, чем-то другая. Вот и бегает на два дома, — ответила подруге баба Клава, снова ехидно рассмеявшись.

Татьяна на свою беду расслышала начало реплики старух, остальной разговор можно было и не дослушивать, она и так знала о чём ведётся речь. Вот уже на протяжении двух месяцев, весь двор шепчется о том, как изменился её муж, и что скорее всего завёл себе любовницу, да и не одну. Уж больно изменения её мужа, бросались в глаза.

Приподнятое настроение сразу куда-то улетучилось.

Да её Григорий разительно изменился за последние время, с этим Татьяна была согласна, но всеми силами пыталась верить, что изменения к лучшему её мужа не из-за бабы, как судачили во дворе, а просто у него открылись наконец-то глаза на свою беспросветную и беспробудную жизнь. И увидел он наконец, слава тебе Господи, куда она у него катится. Вот и решил переломить себя пока не поздно.

Всё бы хорошо… Татьяне очень даже нравился её обновившейся муж. Григорий действительно бросил пить и как-то даже сразу, раз и всё. Она поначалу и не верила, принюхивалась к нему когда он приходил с работы, тайком расспрашивала мужиков у него на работе, а те и сами были сильно удивлены, тем фактом, что Григорий каждый раз отказывается посидеть с ними за компанию. Татьяна сначала забеспокоилась, спрашивала у мужа чем он заболел, может это смертельно, а он ей ничего и не говорит. Григорий только отмахивался, всё в порядке мол, ничего не случилось, просто разом расхотелось. Расхотелось и всё тут. Вскоре Татьяна успокоилась, ну бросил пить человек и хорошо. Радоваться надо, а не слёзы лить.

Постоянно трезвый, Григорий стал сразу принимать больше заказов. Разъезжал почти по всей Москве. Пропадал целыми днями на работе. Сам создал себе карьеру. В начале был заштатным сантехником при ДЭЗе, вот уже двенадцать лет чай, а недавно вдруг занялся подработкой, дал объявление в газете и как частное лицо, недорого занимался ремонтом водопровода и установкой сантехники. В доме вскоре появились деньги. Купили холодильник, поставили новый телевизор, заменили кое-какую мебель. Таня приоделась по-людски, не стыдно и на улицу выйти. А этим летом замахнулись даже съездить на море. Бесило только одно. Её Гриша летел к клиенту по первому звонку, и при том мог выполнить работу почти за бесценок, а то вообще задаром. К чему такая прыть.

Сколько раз Татьяна говорила мужу, ну повысь ты свои расценки, не обеднеют твои клиенты, купишь наконец себе машину хотя бы. В никакую, хоть кол на голове теши…

Ну да ладно. Зато после перемен в жизни, у Татьяны, можно сказать, открылась вторая любовь к мужу. Бросив пить и занявшись делом, Григорий стал более терпелив, добрее и даже ласков по ночам и что главное — неутомим.

Соседи по дому замечали только хорошие изменения в Грише, но вот более интимные, а порой и странные, замечала только одна Таня и они её иногда пугали.

В личной жизни Григория, как будто заменили. Он стал более задумчив, мог уйти в себя и ни чего не замечать вокруг, а то резко собирался и ни чего не объяснив, уходил куда-то. По поводу того, якобы у Гриши завелась любовница, Таня старалась не заморачиваться, но как не старалась, эта мысль, как червь, проникала в голову, и грызла, грызла её не переставая.

На эту мысль, наталкивала её новая заморочка мужа, Григорий превратился в до-ужасти чистоплотную личность, и эта привычка постоянно принимать душ, утром, в обед, вечером, до работы, после и перед тем как лечь спать. Кто другой бы, был бы только рад, что их муж такой чистюля. Но не да такой же степени? Создавалось впечатление, что Григорий пытается, с усердием маньяка, смыть с себя какой-то запах, постоянно можно сказать, преследующий его. Моется только душистым, резко пахнущим, мылом, трёт кожу до покраснения и в конце обливается туалетной водой, забивая все естественные запахи, ещё и Татьяну заставляет на ночь мазаться чем-нибудь благоухающим. Хорошо, но как-то уж даже и противно…

«Может Григорий смывает сначала запах другой женщины, а потом жены?», — эта ревнивая мысль точила Татьяну изо дня в день. Она срывалась, закатывала скандал, видя как Григорий после душа, надевал отглаженный костюм и в таком виде шёл на работу. Но он только отмахивался и молча уходил, тихо прикрывая дверь.