— Хм… интересно, — генерал выпрямился в кресле, — я весь во внимание. Слушаю вас… — сразу обратился он к Леониду Абрамовичу.

Леонид Абрамович нацепил очки, перед этим он щурился и был похож на этакого старого китайца. Всё потому, что его не любовь к очкам была сильней, чем общие впечатление окружающих, но когда предстоял серьёзный разговор, он предпочитал их всё же надевать:

— Не буду долго вас утомлять, скажу сразу. Мой метод позволяет получать результаты тест — анализов, в течение трёх часов… — не скрывая гордости, сказал он.

— Профессор Абрамович, проводил исследования крови, на детях, которые не могли, в силу своего возраста, пройти тест на алкоголь, — влез профессор Мирный, с объяснениями.

— Да, совершенно верно, — поспешил перебить Леонид Абрамович. — Я смог ускорить свои результаты и уже провёл ряд тестов на взрослых людях и двух «мимикридов», которых, любезно, мне предоставил, профессор Мирный. Результаты превзошли все мои ожидания! — воскликнул он, и вдруг тихо попросил, — я присяду? А то в ногах правды нет, а я целый день сегодня на них, уже побаливают… Погода, всё она виновата. — Продолжая говорить, профессор уселся в кожаное кресло и с наслаждением вытянул, под столом, ноги, обутые в тяжёлые, зимние ботинки. — На чём я остановился? А, ну да. Ну в общем-то всё. Результаты, как я говорил, превзошли мои ожидания и показали сто процентную гарантию. Теперь нужно три часа времени, чтобы с уверенностью утверждать, что вот этот человек здоров, а этот нет.

— Хорошая новость, профессор… — похвалил Овчаренко. — Извините, забыл ваше имя?

— Леонид.

— Ах, да, извините, Леонид. Поздравляю — это нам очень сейчас поможет. А то, меня, что-то не очень обнадёживает тест на спирт, профессора Мирного. Вы не обижаетесь профессор?

— Да нет, что вы, — отмахнулся Мирный, — чему обижаться-то. Тем более тест на спирт мы разрабатывали на скорую руку и я сам не очень-то уверен в его гарантии. А тест Абрамовича, позволит нам без опаски проводить эвакуацию. Хотя конечно же, минус есть, во времени, но это не так существенно, не неделя же у нас уйдёт, на каждого человека, а всего-то каких-то три часа. — Без зависти сказал он и поднялся со своего места. — Ну я пойду, у меня ещё дел по горло. А Леонид обсудит с вами свой план: о внедрение его методов на пропускных пунктах. — А дойдя до двери, вдруг обернулся. — Да кстати, совсем забыл. У меня же ещё одно предложение. Мой аналитический отдел, думает, что целесообразно, помимо пассажирских поездов, ввести в строй грузовые составы. А то с нашими темпами, мы эвакуируем город, глядишь, только к лету…

— Неплохая идея, — согласился генерал. — Но, есть одна проблема. Как же быть с обогревом людей, на улице морозы под двадцать градусов?

— Забудьте, — отмахнулся Мирный. — Люди поедут, как угодно, на чём угодно и куда угодно, лишь бы побыстрей выбраться из города.

Генерал подумал, подумал и согласно кивнул головой:

— Ну что ж, тогда я учту ваше предложение и вынесу его на рассмотрение.

Мирный удовлетворённо кивнул и вышел за дверь, оставляя коллегу на растерзание «овчарке»…

Полковнику Звягинцеву удалось таки раздобыть людей и через два дня пополнение вошло в город. Но как это не странно, горожане, разгоняемые с улиц, изо всех сил пытались дать отпор солдатам. Они не желали сидеть дома и ждать подхода своей очереди. Они считали это не справедливым и ущемлением их гражданских прав. Люди сбивались в орущую толпу, круша всё вокруг и вступили в неравный бой с войсками. В дело шло всё, что попадалось под руку: палки, дубины, арматура, камни, а мастера — самоучки, мастерили на скорую руку: бутылки с зажигательной смесью и подобие взрывчатки.

Основным контингентом, разжигания массовых беспорядков на улицах города, выступала так называемая «нео-молодёжь», как самая идеологическая и свободолюбивая часть современного населения. Люди постарше предпочитали, по старинке, придерживаться мнения, что государство, всегда право и обязательно поможет им и сделает всё, чтобы вытащит из беды. Нео-молодёжь же, выросшая в условиях анархии и придерживающаяся закона, кто сильный, тот и прав, не желала мириться с ущемлением свободы и подчиняться кому бы-то ни было, даже во благо самим себе. Им главное было почувствовать себя свободными, настоящими хозяевами жизни упиваясь властью масс и чтобы достичь этого, они могли без сожаления наплевать на все законы и запреты. Срочно созданные партии «Свободы», призывали людей на улицах города, бороться за свои права. Они обвиняли правительство в бездействие и подначивали народ на борьбу с агрессорами, и неравноправием разгуливающим среди военных чинов, делающих выбор кого эвакуировать а кого нет. Они выдвигали лозунги на вокзалах, где говорилось об унижение человеческой жизни и достоинства, и что сдача каждым человеком анализов, на предмет заражения неизвестной болезнью, недопустимо в сложившейся ситуации и это нарушение их прав. И даже порой выдвигали лозунги под таким эпитетом:

«Заражённый человек также имеет право на жизнь и излечение, как и любой гражданин страны».

И всё чаще стали слышны из уст «нео-молодёжи», призыв к захвату любого транспорта, чтобы совместными силами, прорываться сквозь оккупационное кольцо, не дожидаясь когда чиновники решат их (людей), дальнейшую судьбу.

— Свою жизнь народ должен спасать сам! — кричали они.

На, что, ставке главного военного штаба, пришлось поспешно выпустить специальный ролик и безостановочно транслировать его по телевидению и по большим экранам установленным на вокзалах, разных районов Москвы. В нём говорилось, что пока жители Москвы, находятся в городе, то их жизни в относительной безопасности и военные клянутся, что не применят боевое оружие против народа. Но стоит людям попытаться прорваться сквозь кольцо оцепления, военные откроют огонь на поражение и ни одна живая душа не покинет границ города, без разрешения военных.

Ролик возымел действие и остудил самые отчаянные головы, но неразбериха в городе продолжала накалять страсти и сердца людей.

После наведения относительного порядка, горожан расселили по домам, находящихся в радиусе километра от места эвакуации, барачным типом, по несколько человек на комнату. После чего запретили им покидать жильё и бесцельно шататься по городу, до подхода очереди на выезд из города.

Теперь народ передвигался по городу, не толпой, как раньше, а колоннами на марше, в оцепление военных. Каждый день, отбирались дома, в порядке очереди и граждане переводились в здания непосредственно примыкавшие к пропускным пунктам. Горожане ещё их прозвали — «залами ожидания». Там медицинские службы, делали забор крови и после получения анализов, людей, по списку, усаживали в вагоны поездов.

Отправляли москвичей чаще всего в Подмосковье, в специально созданные резервационные зоны, где они находились под постоянным наблюдением медиков. После этого, эвакуированные уже не могли покинуть закрытую зону и уехать например к родственникам. Отныне им следовало оставаться на месте и не роптать ожидая решения «свыше», по поводу своей дальнейшей судьбы.

Какая ирония…

Люди считавшие Москву, только своим городом, каждый раз воротили нос от приезжих, называя их лимитой или деревней, крича на каждом углу:

— Понаехали тут! Самим негде жить. И чё у себя не сидится! Все рабочие места позанимали, а нам что остаётся делать.

И ладно, если их утверждения касались бы только людей из ближнего зарубежья, что нелегально поселились в городе, но ведь они же относили к этой категории абсолютно всех, даже тех, кто живёт на границе с Москвой. И хотя условия жизни в Подмосковье уже ничем не отличаются от столичной, москвичи всё равно называли, всё что находится за чертой их города — деревней, а самих людей прозвали: неотёсанной деревенщиной, что приезжают учиться или работать в Москву.

То вот именно сейчас москвичи сами попали, как раз в такую ситуацию, когда они уже оказались приезжими и никому не нужными на новом месте. Теперь это они превратились в беженцев и лимиту, что понаехала из своего чудного града.