— Похоже, выбор невелик — между ямой и заплесневелым хлебом, — заметил По.

— В таком случае я предпочитаю пообедать. Я встал.

— А жаль, что ты лишь призрак, Перри, — не без некоторого злорадства произнес По. — Ты мне все же очень нравишься.

Какое счастье, что он присутствовал в камере только метафизически, — на двоих хлеба было бы совсем мало. После еды я неожиданно раззевался. Я ужасно боялся скатиться в дыру во сне, поэтому лег у стены, прислонясь к ней спиной. В камере все еще ощущалось присутствие По — невидимый, он был словно разлит в пространстве.

Когда я проснулся, что-то было явно не так. Не могу сказать, как долго я проспал, но когда я вновь открыл глаза, камера была слабо освещена. В неверном красновато-желтом свете я смог наконец по-настоящему рассмотреть свое узилище. Оно выглядело не совсем таким, каким я его представлял по своим исследованием в кромешной темноте. Камера оказалась не квадратной, а вытянутой. Длинные стены были каменными, короткие — металлическими. Каменные поверхности были испещрены непристойными рисунками, кощунственными карикатурами на распятие, танцующими скелетами, а также изображением людей, которых поджаривали или раздирали на части.

Пол был каменный, в центре — та самая большая дыра, почти не заметная, черная на черном полу. Вдруг оказалось, что я не могу подняться и хорошо рассмотреть эту дыру. Я лежал на спине — на чем-то вроде низкого стола, к которому одной веревкой были привязаны мои ноги, торс, правая рука и плечо. Голова и левая рука оставались свободны, а на полу в пределах досягаемости стояло блюдо с едой. Это был хороший кусок мяса с приправой и гарниром — после хлеба и воды я набросился на эту еду с волчьим аппетитом. У меня было такое впечатление, что в хлеб и воду мне подмешивали что-то одурманивающее. Так что мясо есть не стоило. Однако был ли у меня выбор? Меня мучили голод и жажда. Если мне дают сонное зелье — велика ли беда? В таком месте долгий сон — великое благо.

Я пошарил рукой в поисках фляги с водой, но не нашел ее. Так вот оно что! Начался первый этап физической пытки — пытки жаждой.

— По?.. — позвал я, пытаясь обрести прежнее течение мыслей.

— Перри, скажи мне, существовала ли в действительности — когда-нибудь — женщина по имени Анни? — услышал я. Казалось, голос приходит откуда-то извне меня.

— Разумеется, она существовала. И сейчас существует.

— Демон! Ты лжешь!

— Нет! Обрети ее. Осмелься позвать.

После этого он покинул меня — оставил наедине с жаждой. Я перенес все свое внимание на высокий потолок, где увидел изображение Сатурна, пожирающего своих детей. В его руке вместо традиционной косы был маятник. Затем мне показалось, что маятник не нарисован, а настоящий, он ритмично раскачивается. Но тут меня отвлек шум рядом с моей собственной рукой.

Крыса — чертовка с глазами-бусинками — появилась на краю дыры. Казалось, там еще кто-то скребется. Крыса у края дыры задрала нос и принюхивалась, поводя усиками. Через короткое время из дыры выпрыгнула еще одна тварь — размером покрупнее. Но скребущие звуки не прекратились. Пока вторая крыса в свою очередь принюхивалась и топорщила усы, первая просеменила под конструкцию, на которой я лежал. Еще две крысы выпрыгнули из дыры. Потом еще одна. И еще. Тем временем первая нашла остатки моей недавней трапезы.

Мне такое близкое соседство не понравилось — хотя бы потому, что именно крысы разносили чуму, которая, по слухам, свирепствовала в некоторых районах Испании. В надежде отпугнуть наглую тварь, я несколько раз помахал рукой и пошлепал ладонью по доскам, на которых лежал. Но крыса и ухом не повела, аккуратно вылизывая скудные объедки. Тут к блюду подвалила вторая крыса и стала оттирать первую. Через секунду они уже сцепились, противно визжа и кусаясь. Пока шла драка, еще две крысы приблизились к блюду, немедленно поссорились из-за дележа и тоже пустили в ход зубы и когти… Я прекратил размахивать рукой. С этой публикой держи ухо востро. А ну как вместо того чтобы испугаться, они нападут на меня?

Тем временем из дыры поднялось целое полчище крыс. Они бегали по всей камере, вскакивали на конструкцию, к которой я был привязан, а потом расхрабрились и стали бегать по мне, используя мое тело как выгодную позицию, чтобы нападать сверху на своих противников. Их драки нисколько не забавляли меня. Я старался не только не шевелиться, но и дышать пореже.

Внутренне я содрогался не столько от брезгливости, сколько от смертельного ужаса: ведь стоит лишь одной крысе куснуть меня, и все остальные мигом сообразят, что я съедобен, и накинутся на меня всей ордой! К счастью, во время драки одну из крыс загрызли до смерти — и остальные кинулись обгладывать ее труп. В свалке загрызли еще несколько товарищей — и теперь дрались за право сожрать их. Весь пол превратился в поле битвы. Серые пищащие твари сновали из угла в угол, сцеплялись, катались по камням, и весь этот живой ковер напоминал волны какого-то кошмарного моря — с пятнами крови на поверхности.

Я долго не мог оторвать взгляд от этих ужасов. Когда я наконец отвел глаза и снова уставился на потолок, там я увидел то, от чего у меня кровь в жилах застыла. Маятник не просто качался из стороны в сторону, а делал огромные махи шириной не меньше ярда. И он опускался!..

Этот чертов маятник заканчивался остро отточенным лезвием — оно слабо посверкивало в полумраке. Лезвие было примерно в фут длиной, чуть загнуто. Маятник, как я теперь разглядел, крепился к медному кольцу в руке нарисованного Сатурна, который другой рукой рубил своих детей, а ногами попирал дюжину уже убитых отпрысков. Маятник ходил из стороны в сторону со свистящим звуком и опустился уже настолько низко, что ветерок от его движения овевал мое лицо.

Теперь я начисто позабыл о крысах и смотрел только на лезвие. Я насчитал десять махов — и заметил, что оно чуточку опустилось. Еще десять махов — и ничего. Еще десять — и приспустилось. От ужаса я перестал считать, но махов через пять лезвие вдруг снова продвинулось ко мне. Теперь я думал об одном: по какому месту меня полоснет лезвие, если маятник продолжит спуск. Выходило, что он метит прямо в сердце. Мне вдруг пришло в голову: а знает ли Лигейя о том, в какую беду я попал? Так же как я установил общение с По, теперь я попытался установить связь с Лигейей.

— Лигейя? Вы здесь? Вы меня слышите? Знаете ли вы, где я и что со мной происходит?

Никакого ответа. Быть может, я не в состоянии как следует сосредоточиться, потому что слишком много думаю о проклятом маятнике с лезвием? Или снотворное зелье отняло у меня часть психической силы? Не исключено и то, что Лигейя попыталась связаться со мной, когда я был без сознания, — приняла за мертвого и покинула.

— По? Ты все еще здесь? — мысленно вскричал я.

— Ужас! — прогремел он в ответ. — Бездна смотрит в лицо каждому из нас!

— Тебе бездна дана, дабы ты ее заполнил! — произнес я — на меня словно озарение слетело! — Ты художник, творец! Твое воображение способно заполнить всю бездну — от предела до предела!

— Ужас! — повторил он.

— Ты где, По? Где ты? Я теряю тебя!

Его присутствия больше не ощущалось. Маятник заметно опустился еще, его мах стал шире прежнего.

Тут я позабыл и По, и Лигейю. А о крысах и не вспоминал. Мое внимание сосредоточилось целиком на лезвии, которое со свистом рассекало воздух надо мной. Прошло сколько-то времени — несколько часов? несколько дней? — и я позабыл самого себя, превратившись в это посверкивающее лезвие, ходящее из стороны в сторону, из стороны в сторону, из стороны в сторону… Меня объял великий покой — я словно качался на волнах спокойного моря, умиротворенный, беспечальный.

И в какой-то момент сознание совсем покинуло меня.

Как долго я пролежал без сознания — опять-таки не знаю. Я проснулся от дикой, палящей жажды. Крысы резвились на мне, попискивая на тех, что бегали по полу. В тот же момент, что я открыл глаза, я увидел маятник. Он опустился страшно низко, теперь его мах был шириной ярдов десять. Лезвие заунывно пело, и это монотонное вжик-вжик, вжик-вжик, врезалось в душу, которая сжималась в ожидании рокового прикосновения.