Она слегка пошевелилась под грузом его тела и прошептала:

— Мне пора домой.

Он покачал головой:

— Нет, пока ты не скажешь этих слов, я буду держать тебя здесь, нагую, горячую и жаждущую меня, пока ты не скажешь, что любишь меня.

— Жаждущую? Ты говоришь не обо мне…

Его поцелуй заставил ее замолчать. Приподнявшись, Габриэль глубоко вошел в ее пленительную нежность, в ее притягательную влажную глубину.

Алатея задыхалась, голова ее металась по подушке, она даже прикусила губу, чтобы не застонать.

— Ты… ты же знаешь, что это так.

— Да, знаю. Сегодня у меня не осталось ни малейшего сомнения. Теперь об этом знают даже Чарли и Чиллингуорт.

Алатея чувствовала себя настолько расслабленной, что не сразу нашла силы для ответа.

— А почему они должны были что-то заподозрить?

Габриэль не решился улыбнуться, хотя ему и очень хотелось.

— Но ведь ты почти прикончила человека, чтобы спасти мне жизнь, а в последние два часа не переставая суетилась вокруг меня, хотя каждому было ясно, что это всего лишь царапина. У бедного Чиллингуорта ты, вероятно, вызвала разлитие желчи.

Алатее хотелось вспылить, рассердиться, но тело ее еще оставалось во власти сладостного жара, а голова отказывалась соображать.

— Я не догадывалась, что… Ты обвел меня вокруг пальца…

— Это любовь обвела тебя вокруг пальца.

Габриэль склонился над ней и нашел ее губы. Поцелуй его был полон чувственного обещания.

Но Алатея не хотела сдаваться. Только сегодня она полностью поняла, к чему может привести их взаимная любовь. Разделенная радость любви влекла за собой страх потерять любимое существо — тогда жизнь ее навсегда лишится смысла. В любви, как выяснилось, присутствовали такие глубины, о которых она и не подозревала; любить сильно и глубоко было страшно.

— Если это так очевидно…

Габриэль слегка отстранился от нее.

— Не в этом дело. Очевидно или нет, я хочу услышать это от тебя.

Он снова был с ней, он снова овладевал ею медленно, стараясь возбудить, но не удовлетворить. Однако он слишком желал ее.

— Почему? — спросила она, изгибаясь и стараясь привлечь его к себе еще ближе, затянуть еще глубже.

— Потому что, пока ты не произнесешь этих слов, я не буду уверен в том, что ты любишь меня.

Теперь она широко открыла глаза и смотрела на него, погружаясь в его взгляд. В его глазах под тяжелыми веками она не заметила и тени насмешки. Габриэль был серьезен.

— Конечно, я люблю тебя.

Его лицо не изменило выражения — чеканные черты не дрогнули.

— Вот и хорошо. Значит, ты выйдешь за меня замуж.

В его словах не было сомнения. Алатея вздохнула, стараясь не улыбнуться, — он бы не оценил юмора.

Теперь поводья были в его руках, и он как безумный нахлестывал и гнал своих коней прямо к церкви.

Габриэль все еще был слит с ней воедино и смотрел на нее почти мрачно.

— Ты не выйдешь из этой комнаты, пока не скажешь «да», даже если мне придется продержать тебя здесь несколько недель.

Алатея невольно усмехнулась. Она понимала, что угроза Габриэля — не пустые слова. Влюбленный Кинстер — это уже нечто серьезное.

Потянувшись к Габриэлю, Алатея мягко отодвинула непокорные волосы, упавшие ему на лоб.

— Ладно. Я люблю тебя и выйду, за тебя замуж. Должна ли я добавить еще что-нибудь, чтобы ты успокоился и отпустил меня?

Она заметила на его лице победоносную улыбку, когда он наклонился и поцеловал ее. Но Алатея знала, что заставит его заплатить за его самоуверенность и самодовольство, требуя от него все больше и больше и сводя его с ума желанием.

И все же игра стоила свеч.

Позже, когда, вконец обессиленные, они лежали, завернувшись в простыни, глубоко удовлетворенные, но еще не сморенные сном, Алатея положила голову на плечо Габриэля; в ее затуманенном мозгу проплывали картины мирной жизни.

Никогда еще она не испытывала такого покоя.

Ее переполняло невыразимое чувство умиротворения, будто она нашла наконец свой настоящий дом, свое место, свое предназначение и свою подлинную любовь. Защищенная его любовью, она была в безопасности, больше не испытывала ни малейших сомнений.

Только такая глубокая и разделенная взаимная любовь могла до краев наполнить ее сердце; она не представляла иного счастья, чем вот так лежать обнаженной в его объятиях и чувствовать теплое дыхание на своей щеке, в то время как его рука обвивает ее талию и властно гладит все ее тело.

Теперь они могли не спеша войти в свое будущее с открытыми глазами, не задевая и не обижая друг друга. Алатея знала, что им еще предстоит приноровиться, притереться, приспособиться, многое узнать друг о друге. Сейчас будущее восходило для них, как солнце на горизонте, и она чувствовала себя уютно, свободно и легко.

Наконец Габриэль задвигался, повернулся к ней, и она вновь ощутила его напряжение.

Он притянул ее ближе к себе, прижался губами к ее виску.

— Я никогда не дам тебе забыть о том, что ты сказала.

Алатея улыбнулась. Была ли она удивлена?

— Да, это именно так, — он погладил ее. — Так когда мы поженимся?

Что ж, значит, они уже добрались до вопроса о венчании…

Она постаралась представить свою свадьбу.

— Я думаю, что хорошо пожениться нам всем в один день. Не забывай — ведь еще есть Мэри и Эшер, Элис и Карстерс.

Габриэль снова пошевелился, и Алатея поняла, что он не согласен.

— Твои сестры милые, невинные, полные романтических мечтаний — им потребуются месяцы и месяцы на то, чтобы обдумать свадебные торжества во всех деталях. Я вовсе не намерен зависеть от их решения. Сначала поженимся мы с тобой, и как можно скорее.

Алатея улыбнулась:

— Да, милорд.

Ему понравился ее насмешливый тон, и он ткнул ее пальцем под ребро. Она вздрогнула, и дыхание ее на мгновение прервалось. Но вот его прикосновения снова обрели нежность, стали ласкающими и бережными. Теперь он едва прикасался кончиками пальцев к ее бедру.

— Я уже говорил с твоим отцом.

Алатея недоуменно заморгала:

— Говорил? Когда?

— Вчера. Я видел его в клубе, когда послал тебе цветы.

Его рука продолжала нежно гладить ее тело. Алатея пыталась представить себе будущее, их будущее, в которое он так стремительно увлекал ее.

— Им будет недоставать меня. Я имею в виду не семью, а слуг — Криспа, Фиггс и остальных.

— Мы ведь будем близко от них — всего в нескольких милях. Ты сможешь присматривать за ними до тех пор, пока Чарли не приведет в дом молодую жену.

— Пожалуй, ты прав… Нелли меня, конечно, не покинет, и Фолуэлл тоже. А Фиггс ведь, в конце концов, сестра твоей экономки. От нее я буду узнавать обо всех новостях. И если возникнут какие-нибудь проблемы…

— Мы услышим обо всех проблемах. Я тоже хочу о них знать. Я хочу разделять все, что бы ни случилось теперь в твоей жизни.

Она не отрываясь смотрела ему в глаза, будто читала его чувства и мысли за все те годы, что они провели врозь. Если бы он пораньше раскрыл глаза и посмотрел на нее повнимательнее…

Алатея подняла руку и провела ладонью по его щеке.

— Я не думаю, что со мной может случиться что-нибудь серьезное, если мы оба будем начеку.

Ее тело изогнулось в его объятиях, и она прижалась губами к его губам. Тогда он приподнял ее, заставил сесть и принялся целовать так, что она снова затрепетала.

Алатея уже вся пылала, когда Габриэль оторвался от ее губ и прошептал:

— Я долгие годы мечтал об этом мгновении.

Его руки оказались под ее обнаженными ягодицами, и он властно притянул ее к себе еще ближе, ясно давая понять, чего хочет от нее.

— Ты разочарован? Я не оправдала твоих надежд?

Он усмехнулся.

— Открытия, которые я делаю теперь, превосходят все мои мечты и фантазии.

Его руки сомкнулись, бедра задвигались, и он овладел ею.

У Алатеи перехватило дыхание.

Она подняла на него глаза, и он удержал ее взгляд.

— Я люблю тебя.

Эти слова были такими простыми и ясными… Он вглядывался в ее глаза, потом его лицо приняло ласковое выражение.