Кречмер с отвращением посмотрел на папиросу в собственной руке и спрятал ее обратно в портсигар.

— Не знаю, — ответил я, помедлив. — Но как я уже сказал, мне пришлось отбросить теорию об одном убийце.

— Спасибо, слышал.

— Я полагаю… Да, у меня есть версия о том, что дело не столь сложно, как мне виделось поначалу, хотя это не делает его более удобным. Видите ли, я начинаю считать, что среди преступников нашего города начинают разноситься сведения о наших методах работы. Я про тоттмейстеров, конечно.

— Поясните.

— Кто-то, наконец, сообразил, что, уничтожая мозг, он лишает тоттмейстеров возможности открыть память жертвы. Он стирает следы, которые зачастую ведут к его поимке, поскольку почти всегда человек перед смертью успевает разглядеть убийцу. Это прогресс, господин Кречмер, хотя и неприятный для нас. Наши враги тоже учатся, и учатся куда быстрее, чем я опасался прежде.

— Значит, все три, — Кречмер зачем-то выставил три пальца, — не имеют отношения друг к другу?

— Я так думаю. Правда, в последнем случае, когда убили экономку Блюмме, дело и в самом деле выглядит странно.

— Еще более странно, чем то, что вы взяли на себя опеку над единственным выжившим человеком из дома Блюмме? Простите, не обращайте внимания. Я слушаю вас.

— Смерть экономки действительно может быть каким-то образом связана со смертью Марты Блюмме. Потому что в такие совпадения я верить не привык. Быть может, убийца в первый раз планировал убить именно экономку, но ее как раз не случилось дома, и его жертвой стала хозяйка дома… В этом городе слишком много убийц, чтобы я мог говорить с уверенностью. Или же… Постойте, вот вам и версия. Например, убийца полагал, что вдова Блюмме имеет некоторое состояние, которое хранит в доме. Выждав момент, когда кроме нее никого не будет, он проник в дом и убил ее, однако не нашел денег. Что-то заставляло его предполагать, что деньги в доме все же есть, поэтому нет ничего необычного в том, что он попытался выжать правду из экономки, которой могли быть известны хозяйские тайники. Узнав или не узнав то, что ему надо, он убивает жертву проверенным методом…

— Хорошая теория, — с чувством сказал Кречмер. — У вас ловкий ум, Курт. Ловкий и изворотливый.

Последнее слово мне не понравилось.

— Позвольте! — сказал я, постаравшись чтобы возмущения в голосе было не больше, чем необходимо.

Но Кречмер не позволил. Голос его обнаружил еще одно свойство, мной почти забытое — быть звенящим, как рассыпающаяся в воздухе картечь.

— Вчерашним вечером вы просите у меня адрес экономки Блюмме. Я вам не отказываю, хотя и Бог знает, почему. Сегодняшним утром ее находят. Находят без головы. Совпадение! Досадное, нелепое совпадение! Тайник с деньгами!..

— Однако…

— Такое же совпадение, как ваше аккуратное появление рядом с каждым из мертвецов! Убивают Марту Блюмме — вы освидетельствуете ее тело. Убивают того безымянного из переулка — вы уже там! Действительно, отчего бы не случиться еще одному совпадению?

— Однако вы переходите границу, — процедил я, совершенно сбитый с толку внезапным порывом. — Не моя воля была в том, что дважды я оказывался на месте убийства! И если уж вы хотите записать меня в соучастники, вам придется записать и себя самого, ведь вызов на осмотр Марты Блюмме я получил от вас, если не ошибаюсь?

— А второй вызов — от Виктора фон Хаккля, знаю, — сказал Кречмер, несколько остывая, — я проверял. Вы и в самом деле кажетесь случайной фигурой, да только случайные фигуры не прыгают по доске, как специально оказываясь во всех ключевых точках одновременно!

— Совпадения — странная штука. Я и сам не раз задумывался о том, почему именно мне было суждено наткнуться на первых двух мертвецов.

— Совпадения закончились. Если в первых двух случаях вы и в самом деле оказывались рядом не по своей воле, со смертью экономки история другая.

— Вы о том, что ее убили после того, как я узнал адрес? Какой вздор!

— Конечно, — он вздохнул, точно вспышка ярости лишила его сил. — Сущий вздор. Разумеется, я никому не сообщал о том, что рассказал вам адрес. В конце концов, я не имел на это права. Нет, дорогой Курт, история с экономкой куда интереснее.

Антон потянулся к карману, и я подумал, что он опять вытащит портсигар, однако из серого сукна появилось что-то другое. Куда более маленькое, похожее в его тонких пальцах на причудливую ягоду.

— Прошу, — сказал Кречмер, кладя странный предмет на стол. Изданный при этом звук походил на лязг. — Оцените?

На столе лежала запонка — небольшая металлическая вещица, отливающая серебром. Выдавленные на ее поверхности буквы, две готических «К» с причудливым переплетением, по форме напоминающим сердце, были мне знакомы.

— Разрешите вашу руку, — сказал Кречмер холодно и официально.

Все еще глядя на запонку, точно ожидая от нее каких-то пояснений, я покорно протянул руку. Пожалуй, даже такого размера пуля, попади она мне в голову, не наделала бы столько переполоха, как эта забавная безделушка.

Ловкими пальцами Кречмер повернул запонку на моем рукаве.

— Сходство однозначное, — сказал он удовлетворенно. — Вы, надеюсь, не будете отрицать, что данная вещь принадлежит вам?

Я молча покачал головой. Чтобы что-то отрицать, надо для начала обрести способность думать, стать хозяином в собственной голове, я же пока не мог и этого.

— Эта запонка была найдена моими жандармами сегодня утром, — помолчав, сказал он. — Возле тела покойной экономки. Если быть точным, в ее окоченевших пальцах.

— Вот как?

— Да. Вы потрудитесь дать объяснения?

— Я не знаю, как моя запонка оказалась там.

— Вы видели фрау Агну Банхоф, экономку семьи Блюмме, вчера или сегодня?

— Нет.

— И не были у нее?

— Не был.

— Курт… — Кречмер мягко взял запонку с которой я так и не сводил взгляда и бесшумно опустил обратно в карман. — Я знаю вас не один год, и мне очень печально, что вы не считаете нужным говорить со мной. Я не должен был приходить сегодня, как вы понимаете. У меня нет приказа о вашем аресте, и таковой приказ я надеюсь не увидеть. Однако, — он опять помолчал, точно ему нужно было обдумать, что последует за этим «однако», — скрывать улики от вышестоящего начальства я не имею права. Вы должны понимать. Сегодня фон Хакклю стало известно о находке.

— Отлично.

— Надеюсь, вы понимаете, что он обратит на нее внимание.

— Допускаю это.

— Для вас не секрет, что он не большой поклонник Ордена, да и с вами его отношения тяжело назвать легкими. Вы знаете его.

— Немного.

— Он не упустит шанса. Полагаю, он с готовностью назовет вас убийцей.

— А вы? Назовете?

Он выдержал мой взгляд.

— Я знаю вас, Курт. Вы не убийца. Но вы не хотите говорить со мной, а значит, у меня связаны руки. Сегодня фон Хаккль взвешивает «за» и «против», обдумывает. Завтра он будет действовать.

— И вы пришли уведомить опасного преступника, убийцу, о том, что жандармерия берет его за шею? Не спорю, благородный поступок.

— Полагаю даже, постовые у ворот уже предупреждены, — продолжил он, не обратив внимания на грубую остроту. — Вы не покинете Альтштадт. И не спрячетесь. Тоттмейстеру негде прятаться. Это значит, что вы в распоряжении жандармерии. Что же до цели моего визита… Это не предупреждение преступнику. Это, если хотите, просьба. Просьба умному человеку подумать, прежде чем что-то делать. Подумать очень серьезно и обстоятельно. У вас крайне мало времени. И если вы не хотите ошибиться, я бы советовал отнестись к этому серьезно.

— Благодарю.

— Тогда будьте здоровы.

Я не ответил. Кречмер, коротко кивнув, что, видимо, должно было изображать поклон, вышел из комнаты. Я слышал, как он стучит сапогами в передней, потом входная дверь громко заскрипела. Со мной остался лишь запах табака и сморщенная чужой рукой скатерть. И что-то еще, куда более сложное, зыбкое и глубоко спрятанное.

Я задул свечи.

Завтракали мы в молчании. Петер, осунувшийся, взъерошенный, точно и не спавший, сидел на стуле, нахохлившись, как воробей в дождливый день. Тарелка перед ним была почти полна. Я делал вид, что баранья отбивная поглощает все мое внимание без остатка, но кусок не лез горло. Фрау Кеммерих, приготовив завтрак, бесшумно удалилась по своим обычным, неизвестным мне делам, присутствие Петера не вызвало у нее вопросов. Она жила под одной крышей с тоттмейстером уже не первый год и, видимо, желание задавать какие-либо вопросы было утрачено ею безвозвратно. За все время, что я прожил здесь, наш разговор ни разу не касался тем более значимых, чем вчерашняя погода, завтрашняя погода или погода какого-нибудь произвольного дня недели. Плату за комнаты я вносил всегда заранее, стол накрывался также без единого опоздания за все эти годы, нужда в любых вопросах отпала изначально.