– Привет, Элла, – смущенно сказал Рансайтер в микрофон.

– Ох… – в ее голосе послышалась растерянность. – Здравствуй, Глен, – нет, не растерянность – радостное детское изумление. – Что… Столько времени прошло?

Лицо ее оставалось неподвижным, и Рансайтер отвел глаза.

– Пара лет – сказал он.

– Расскажи, что происходит?

– Боже мой, – сказал он, – все разваливается. Вся организация. Потому я и здесь: ведь ты сама хотела участвовать в планировании перспективной политики Ассоциации… и – Господь свидетель – нам позарез нужна именно новая политика или, по крайней мере, создание новой системы разведки.

– Мне снилось… – сказала Элла. – Я видела клубящийся красный свет. Это было ужасно. И все-таки я шла к нему. Я не могла остановиться.

– Да, – сказал Рансайтер. – «Бардо Тодол», «Тибетская Книга Мертвых»… ты помнишь ее? Доктора рекомендовали тебе перечитать ее, когда ты… – он запнулся, потом продолжил: – Когда ты умирала.

– Клубящийся красный свет, – повторила Элла. – Это что-то плохое, да?

– Да, его следует избегать. – Он откашлялся. – Слушай, Элла, у нас большие проблемы. Ты в силах выслушать меня? Не хотелось бы тебя перегружать, и если ты устала, то мы можем просто поболтать…

– Непонятно… Кажется, это снилось мне непрерывно с того нашего последнего разговора. Неужели действительно прошло два года? Знаешь, Глен, что я думаю? Что мы – те, которые здесь, – все больше и больше проникаем друг в друга. Все больше моих снов вовсе не обо мне. Я то мужчина, то старуха, то маленький ребенок… я бываю в местах, которых никогда в жизни не видела, и совершаю не свои поступки…

– Говорят, так бывает, когда изменяешься, готовясь к новой жизни. А клубящийся красный свет означает плохое перерождение, и тебе не следует идти в том направлении. Так что, скорее всего, ты уже начинаешь предчувствовать свою следующую жизнь.

Он испытывал неловкость, произнося все это. Собственных теологических убеждений у него не было. Но явление полужизни было реальностью, а такая реальность кого хочешь сделает теологом…

– Так вот, – начал он, меняя тему. – Я расскажу тебе, что произошло и почему я решил тебя побеспокоить. С. Доул Мелипоун исчез из-под наблюдения.

Повисла мгновенная тишина, а потом Элла рассмеялась.

– С. Доул Мелипоун – кто он или что это? Даже не верится, что может существовать нечто с таким названием.

Смех Эллы, теплый, грудной, заставил Рансайтера сжаться; прошло уже столько лет, а этот смех не забывался. Да, больше десяти лет…

– Ты, наверное, забыла, – сказал Рансайтер.

– Такое не забудешь. С. Доул Мелипоун… Это, случайно, не хоббит?

– Это лучший телепат Раймонда Холлиса. Полтора года назад его засек Джи-Джи Эшвуд, и с тех пор на нем постоянно висит кто-то из наших инерциалов. Мы никогда не теряем его из виду – просто не можем позволить себе такой роскоши. Потому что он по крайней мере вдвое сильнее любого известного нам телепата. И вот он исчез – в числе множества прочих людей Холлиса. Никто ничего не понимает. Вот я и подумал: черт побери, надо спросить Эллу, что она думает по этому поводу. Ты же писала об этом в завещании…

– Да, я помню… – сказала она тихо. – Дайте объявление по ТВ. Предупредите людей… – голос ее слабел и исчезал. – Скажите им…

– Это изматывает тебя, – с сожалением заметил Рансайтер.

– Нет, просто… – Она будто уплывала – все дальше и дальше. – Исчезают только телепаты? – спросила она после паузы.

– Телепаты и предсказатели. На Земле их нет, это точно. Множество наших инерциалов болтаются без дела, потому что их подопечные испарились. И это меня страшно тревожит – не то, конечно, что заказов на услуги инерциалов стало меньше, а то, что мы ничего не понимаем в происходящем. Я подозреваю, что все эти исчезнувшие сидят где-то и работают над чем-то – все вместе и над одной задачей. Кто-то их нанял, всю их банду, но только Холлис знает, кто и зачем. И что вообще все это значит.

Он говорил, а мрачные сомнения все больше овладевали им. Чем может Элла помочь ему? Лежащая в гробу, вымороженная из мира – она знала только то, что он сам ей говорил. И все же… какая-то особая проницательность, женская форма мудрости, основанная не на знаниях и опыте, а на чем-то глубинном, необъяснимом, была ей присуща. Вникнуть в это невозможно, он убедился еще тогда, когда Элла была жива, и тем более невозможно было вникнуть в это теперь… Другие женщины, которых он знал – их сменилось несколько за последние десять лет – обладали этими способностями в зачаточной степени. Природа только намекнула им на огромные возможности… в отличие от Эллы.

– Что он за человек, этот Мелипоун? – спросила Элла.

– У него мозги набекрень.

– Но работает он за деньги? Или энтузиаст? Меня всегда мутит, когда они начинают рассуждать обо всей этой пси-мистике, об ощущении смысла бытия и о космической идентификации. Как тот мерзкий Сарапис, помнишь его?

– Сараписа уже нет, – сказал Рансайтер. – Похоже, Холлис его убрал, потому что Сарапис хотел основать собственное дело. Но кто-то из предсказателей Холлиса раскрыл этот план… Мелипоун куда более крепкий орешек. Когда он в ударе, требуется минимум трое инерциалов для нейтрализации его поля, а это крайне невыгодно – ведь заказчик платит те же самые деньги. Объединение ввело прейскурант, который связал нас по рукам и ногам… – Объединение было давней головной болью Рансайтера. Одни расходы и гонор – при полной бесполезности. – Насколько я могу судить, Мелипоуна в первую очередь интересуют деньги. Но что это нам дает?

Ответа не последовало.

– Элла! – позвал он.

Тишина.

– Элла, Элла, я здесь, я слушаю тебя! Ты меня слышишь? Элла, что случилось? – О боже, подумал он, это конец…

Долгое молчание нарушилось далеким шепотом:

– Меня зовут Джори.

Это была не Элла: совсем другой темп и тембр голоса.

– Положите трубку, – крикнул Рансайтер, охваченный внезапной паникой. – Я говорю со своей женой, откуда вы тут взялись?

– Я Джори, и никто не хочет говорить со мной. Я хочу побыть с вами, если вы не возражаете. Как вас зовут?

Задыхаясь, Рансайтер проговорил:

– Мне нужна моя жена, миссис Элла Рансайтер. Я заплатил за разговор с ней, а это значит, что я хочу говорить именно с ней, а не с вами!

– Я знаю миссис Рансайтер, – голос стал намного сильнее, – она разговаривает со мной, но ведь она одна из нас, и беседовать с ней – это совсем не то, что с вами. Она не знает ничего такого, чего не знают все остальные. А какой сейчас год, мистер? Уже отправили тот большой корабль к Проксиме? Я этим очень интересуюсь, не расскажете ли мне что-нибудь? Если хотите, я потом перескажу это миссис Рансайтер, хорошо?

Рансайтер сорвал с себя наушники и прочие приспособления и выбежал из душной, пропыленной комнаты. Он несся между рядами промороженных саркофагов, и служащие мораториума возникали перед ним и тут же исчезали. Он искал владельца.

– Что-нибудь случилось, мистер Рансайтер? – Фон Фогельзанг шагнул ему навстречу. – Я могу чем-то помочь?

– Какая-то штука завелась в проводах, – Рансайтер остановился, переводя дыхание. – Вместо Эллы. Черт побери вашу банду и ваш показушный бизнес. Если бы я так вел свои дела… – Продолжая бормотать ругательства, он двинулся следом за владельцем мораториума в направлении офиса 2-А.

– Тот, кто с вами говорил, – он представился? – спросил фон Фогельзанг.

– Да, он сказал, что его зовут Джори…

– Это, должно быть, Джори Миллер, – в голосе фон Фогельзанга зазвучала тревога. – Кажется, он в саркофаге лежит рядом с вашей женой…

– Но я же вижу, что это Элла!

– Дело в том, что со временем ментальности полуживущих осуществляют взаимопроникновение, своеобразный осмос. Активность мозга Джори чрезвычайно высока, вашей жены – сравнительно низка. Это вызывает однонаправленное перераспределение протофазонов…

– Исправить вы это можете? – хрипло спросил Рансайтер. Он чувствовал, что потрясение еще не прошло. Потрясение, злость и усталость. – Уберите эту дрянь из сознания моей жены и верните ее назад. Это ваша работа.