Друзья! Настало время распродаж! Бесшумные восхитительные «Убики» мы отдаем почти даром! Не смотрите на ценники!

Но помните: каждый «Убик» должен использоваться строго по инструкции.

Пятого июня одна тысяча девятьсот девяносто второго года в три часа тридцать минут пополуночи лучший телепат Солнечной системы исчез с карты нью-йоркского бюро Ассоциации Рансайтера. Впрочем, за последние два месяца Ассоциация потеряла след стольких людей Холлиса, что еще одно исчезновение погоды не делало. Дежурный техник набрал нужный номер…

– Мистер Рансайтер, простите за беспокойство… – техник поперхнулся, когда на экране видеофона появилась массивная взлохмаченная голова Глена Рансайтера. – Пришло сообщение от одного из инерциалов… сейчас найду… – Он зарылся в груду телетайпных лент. – Ага, вот. Мисс Дорн сообщает… вы помните, конечно, она отправилась за ним в Грин-Ривер, штат Юта…

– За ним – это за кем? – Как всякий разбуженный среди ночи человек, Рансайтер быстро потерял терпение. – Не могу же я помнить наперечет, кто за каким телепатом гоняется!.. – Он пригладил жесткие седые волосы. – Ладно. Кого мы проворонили на этот раз?

– С. Доула Мелипоуна, – сказал техник.

– Издеваетесь?

– Сэр!.. Эди Дорн проследила его до мотеля «Пещера Эротических Кошмаров», это такое подземелье на шестьдесят номеров, там бизнесмены развлекаются со своими девками и не терпят посторонних. Эди уверена, что он бездействовал, но мы на всякий случай послали туда нашего телепата, мистера Эшвуда, и он засек характерные помехи вокруг сознания Мелипоуна. Поэтому сделать он ничего не мог и вернулся в Топику, там он вербует нового сотрудника…

Рансайтер закурил. Струйка дыма потекла вверх, пересекая экран.

– А вы уверены, что это действительно был Мелипоун? Никто ведь не знает, как он выглядит. Матрицу лица он меняет каждый месяц…

– Джо Чип произвел замеры. Напряженность телепатической ауры в некоторых точках превысила шестьдесят восемь единиц. Это Мелипоун. Поэтому мы воткнули его флажок в карту. А теперь он исчез.

– Может быть, он на полу? Или завалился за карту?

– Сэр!.. Нет, этого человека уже нет на Земле. И, насколько мы можем судить, нет вообще в колонизованной зоне.

– Придется обращаться к моей умершей жене, – сказал Рансайтер.

– Ночь, – напомнил техник. – Мораториумы закрыты.

– Наш мораториум в Швейцарии… – Улыбка Рансайтера страдальчески исказилась, будто полуночные флюиды затрудняли дыхание. – Продолжайте работать.

Он положил трубку. Экран погас.

Как владелец Мораториума Возлюбленных Собратьев, Герберт Шэнхайт фон Фогельзанг приходил на работу раньше своих сотрудников. Сегодня, входя в заледенелое гулкое здание, он увидел, что его уже ждут. Мужчина в черных, почти непрозрачных очках, одетый в блейзер из переливающегося меха и остроносые желтые ботинки, сжимал в руке бланк требования. Очевидно, он хотел повидаться с кем-то из родственников. Приближался День Воскрешения – праздник полуживущих, – и следовало ожидать скорого наплыва посетителей.

– Да, сэр? – Герберт вежливо улыбнулся. – Позвольте, я лично приму ваше требование.

– Это старая леди, – сказал клиент. – Около восьмидесяти, очень маленькая и худенькая. Моя бабушка.

– Один момент, – Герберт направился в сторону холодильных камер, чтобы отыскать номер 3054039-Б.

Найдя его, он изучил персональную карту. Из записей следовало, что старушке осталось всего пятнадцать дней полужизни. Не так уж много, подумал Герберт, прикладывая переносной усилитель протофазонов к прозрачной пластиковой крышке гроба. Он настроил его и прислушался.

Из динамика донесся слабый голос:

– …как раз тогда Тилли повредила лодыжку, и мы думали, что она никогда не поправится, она была глупенькая и хотела сразу же начать ходить…

Удовлетворенный, он отключил динамик и вызвал служителя, распорядившись доставить номер 3054039-Б в зал свиданий, где клиент мог бы пообщаться со старой леди.

– Вы проверили, все в порядке? – спросил клиент, отсчитывая положенную сумму.

– Проверил лично, – сказал Герберт. – Все работает прекрасно. – Он пощелкал переключателями и сделал шаг назад. – Счастливого Дня Воскрешения, сэр.

– Спасибо. – Клиент сел, наклонился над окутанным морозным паром гробом, надел наушники и твердо заговорил в микрофон: – Флора! Флора, дорогая, ты слышишь меня? Я тебя уже слышу. Флора!

Когда я сыграю в этот ящик, подумал Герберт, я распоряжусь, чтобы меня оживляли на один день в столетие. Так я смогу проследить судьбу всего рода людского. Правда, платить за это придется… уж он-то знал сколько. В конце концов, родственники взбунтуются и распорядятся – храни, Господь! – закопать тело…

– Варварство, – пробормотал он вслух. – Похороны – это каменный век.

– Разумеется, шеф, – оторвавшись от пишущей машинки, согласилась секретарша.

В зале свиданий собралось уже несколько клиентов, беседующих со своими родственниками. Они сидели чинно, поодаль друг от друга, каждый наедине со своим гробом. Вид людей, регулярно навещающих умерших, сохраняющих им верность и почтение, поддерживающих в них бодрость, – вид этих людей успокаивал Герберта. Кроме того, они ему платили. Это был неплохой бизнес – содержать мораториум.

Молодой человек жестом привлек к себе внимание Герберта.

– Мой отец, кажется, не очень хорошо себя чувствует, – сказал он. – Будьте любезны, уделите ему немного времени и проверьте, в чем дело. Я был бы весьма признателен…

– Разумеется, – ответил Герберт.

Одного взгляда на контрольную карту было достаточно, чтобы понять причину происходящего. Старику осталось всего несколько дней полужизни. Впрочем… Герберт повозился с настройкой усилителя, и голос полуживущего стал чуть яснее. Он на грани истощения, подумал Герберт. Сын не посмотрел в контрольную карту, потому что на самом деле не желал знать о том, что это его последняя встреча с отцом. И Герберт ушел, не сказав ему ни слова. Зачем? Скоро все выяснится само собой.

На погрузочную платформу, расположенную позади мораториума, въехал грузовик. Из кабины вышли двое, одетые в знакомую голубую униформу: «Атлас Интерплэн, перевозки и хранение». Или привезли еще одного полуживущего, подумал Герберт, или забирают кого-то, кто уже выдохся. Он лениво повернулся, чтобы пойти и узнать, в чем дело, но тут его окликнула секретарша:

– Герр фон Фогельзанг, простите, что прерываю вашу медитацию, но один из клиентов просит, чтобы вы лично помогли разбудить его родственника, – и голос ее как-то по-особому изменился, когда она добавила: – Это мистер Глен Рансайтер, он только что прилетел прямо из Североамериканской Конфедерации.

Крупный стареющий мужчина с большими руками быстрым энергичным шагом подошел к Герберту. На нем был немнущийся разноцветный дакроновый костюм, вязаный пояс и шарф немыслимого цвета, наводящего на мысли об утопленниках. Голова его, по-кошачьи круглая, качнулась в поклоне, в то время как глаза, выпуклые, быстрые и настороженные, перебегали с предмета на предмет, задержались на миг на Герберте и тут же пустились дальше, и Герберту показалось, что – в будущее.

– Как там моя Элла? – прогудел Рансайтер; казалось, его голос усиливает какое-то электронное устройство. – Готова к побудке? Вообще-то в двадцать лет положено просыпаться мгновенно – не в пример нам, старым развалинам…

Он рассмеялся посторонним смехом; он вообще всегда смеялся, улыбался, голос его гудел – но в действительности он никого не замечал и ни о ком не думал. Это тело его улыбалось, кивало, пожимало руки; мысли его блуждали далеко отсюда. Рассеянно-дружелюбным жестом он пригласил Герберта следовать за ним и быстро зашагал к холодильным камерам, где лежали полуживущие, и среди них – его жена.