О, босс! я плачу…
Мы все плачем…
Но — он же… ему же есть не на что…
Что-нибудь придумаем.
—Есть еще люди на свете, будь он проклят!
—Уже проклят. И мы с тобой — тоже… А вот Джо — нет. Совершенно не светский человек, нищий и из нищей семьи… то самое жемчужное зерно из навозной кучи. Не взял у меня ни цента. Сам платил нотариусу. Занял у кого-то… Сказал: «Банкротство — это не самое страшное».
—Джейк, мы обязаны как-то позаботиться о нем.
—Боюсь, это безнадежно, Джоан. Он чертовски горд… как Юнис… Кое-что удалось, правда. Например, я купил его студию. Теперь ему не придется платить за нее. Кроме того, я добрался до его банковского счета и ухитрился перевести туда немного денег. Года два он сможет не заботиться о пропитании…
Месяца два, не больше. Уж я-то знаю…
Не беспокойся, милая. Мы с Джейком улучим момент…
—У меня камень с души упал, Джейк. И все равно — я беспокоюсь за Джо. Его нельзя выпускать из поля зрения. Надо изловчиться и как-то незаметно субсидировать его.
—Поищем способ. Этот Джо Бранка преподал мне — в моем-то возрасте! — хороший урок: оказывается, есть вещи, которые нельзя купить за деньги. Даже за очень большие деньги… Обедать я не хочу.
—Тогда еще шерри. И мне плесни чуть-чуть. Если ты не можешь остаться, то я ложусь спать. К черту обед.
—Ты должна поесть, Джоан. Чтобы восстановить силы. Ну — если я останусь, ты поешь?
Она подарила ему самую солнечную из улыбок Юнис.
—Да! Да, мой дорогой. Спасибо.
Обед был неформальным, прислуживал только Каннингэм и два лакея. Джоан изо всех сил изображала утонченную и радушную хозяйку — потому что старалась сдержать аппетит: все было невыносимо вкусно! Но она дождалась, когда столик сервируют для кофе — правда, Джейк предпочел стакан портвейна, — и сказала:
—Спасибо, Каннингэм, это все.
Когда они остались наедине, Джоан посмотрела на Сэлэмэна:
—Джейк, с какого момента я стану дееспособной?
—Ну-у… как почувствуешь себя в силах. Торопишься?
—Нет. Готова быть на твоем попечении до конца жизни.
Джейк усмехнулся:
—Если верить статистике, ты протянешь еще лет шестьдесят, а я — десять-двенадцать.
—Это сложный вопрос. Но, надеюсь, ты останешься моим поверенным? Или я хочу слишком уж многого?
Сэлэмэн внимательно изучал свой стакан.
—Джоан… после того, как суд снимет опеку, ты сможешь сама…
Джоан! Меняй тему! Он хочет смыться!
Спокойно!
Скажи ему, какое у нас второе имя!
—Джейк! Джейк, дорогой… посмотри на меня. Ты не хочешь видеть… все это? Да?
— Все не так… не так просто…
Он хочет остаться!
—Простого нет ничего и ни в чем. Но я думаю, у меня больше оснований бежать и прятаться… Джейк, если ты уйдешь, ты не избавишься ни от чего — а я потеряю своего единственного друга, которому могу полностью доверять. Кстати, что нужно сделать, чтобы изменить имя?
—То есть?
—Ну… как-то оформить все. На множестве документов стоит моя подпись. Ведь мой случай можно рассматривать как изменение пола, не так ли? Изменения в документы должны вноситься по решению суда или как?
Сэлэмэн слегка расслабился: теперь он был в своей стихии.
—По закону каждый волен называть себя так, как желает, и никто не вправе диктовать ему свою волю. Никакого решения суда для этого не требуется. Ты можешь называть себя Йоханн, Джоан или Минивер Чиви — и все это будут твои имена, пока ты сам от них не откажешься. То же самое и с произношением. Я, например, знал человека, который писал свое имя как «Заустински», а произносил как «Джонс» и добился, чтобы это было признано официально…
—А зачем?
—Прихоть его бабушки. По завещанию он должен был изменить имя, чтобы вступить во владение. Но там не оговаривалось, как имя должно произноситься… То есть ты сама можешь выбирать, как тебе называть себя.
—Значит — Джоан Юнис Смит.
Сэлэмэн уставился на нее поверх своего бокала. Он хотел что-то сказать, но не смог.
—Спокойно, Джейк! Я не хочу, чтобы ты опять… Это необходимо, понимаешь? Это моя дань… ей. Признание неоплатности долга. Как в Китае: на стене большими иероглифами пишут: такой-то в долгу у такого-то… Кроме того, старина, я ведь на девяносто пять процентов — Юнис. А старый Йоханн — всего на пять. Так-то. И если ты, дорогой, глядя на меня, забудешься — и назовешь меня «Юнис»… ты не ошибешься, потому что это и мое имя. А если не забудешься и назовешь — то это будет лучшим признанием моих грядущих заслуг. А пока — зови меня Джоан Юнис, чтобы я знала, что ты принимаешь меня такой, какая я есть…
—Да… Джоан Юнис…
—Спасибо, Джейк, — улыбнулась она. — Так ведь лучше, правда? Нам обоим…
—Кхм… Да. Лучше. Хорошее имя… Джоан Юнис.
—Ты пролил на себя вино. Отдай пиджак Каннингэму, пусть он посмотрит. И вообще — какого черта ты поедешь в свою Тихую Гавань на ночь глядя? Что — Каннингэм не найдет тебе пары чистых носков?
—Джоан, побойся бога… Джоан Юнис… я уже две ночи…
—А если проведешь под этой крышей третью — то все?
—Да и ехать мне недалеко теперь: я же продаю свой старый дом и снял комнаты в Гибралтарском клубе. Очень удобно: в центре, прекрасный сервис, никаких забот…
—Хорошо, что напомнил: не забыть выйти из Клуба. Они же не пропустят меня дальше дамской гостиной.
—Я взял на себя смелость, — сухо сказал Джейк, — вычеркнуть тебя из списков — как находящуюся под опекой.
Она звонко рассмеялась.
—Это меня-то — основателя Клуба! Пикантно, правда? «Входите, входите, открыты все двери! — Все твари…» — кроме женщин, понятно. Которые — граждане второго сорта. Вот так, дорогой Джейк…
—Сочувствую… Джоан Юнис.
—Поэтому ты мне нужен, как никогда раньше. Где ты ночуешь?
—В Коричневой комнате.
—Каннингэм засунул тебя туда спросонок. Он должен был предоставить тебе Зеленую анфиладу.
—В Зеленой стоит всякое медицинское оборудование. Я сам так распорядился.
—Тогда сам и распорядись, чтобы ее очистили, — теперь она твоя. А оборудование пусть…
—Хедрик уже вывез часть. Остальное он вывезет завтра.
—Ладно, сегодня, так уж и быть, ночуй в Коричневой. А завтра скажу Каннингэму, чтобы подготовил Зеленую.
—Но я пока еще не собираюсь переезжать…
—А кто говорит про переезд? Я просто сказала, что Зеленая анфилада теперь твоя. И это так. Живи там день — или год, — мне можешь даже не показываться. Хотя, надеюсь, ты не будешь злоупотреблять этим последним правилом? Хьюберт, мой камердинер, еще здесь?
—Да. Он и стелил мне прошлой ночью.
—Все, теперь он будет закреплен за Зеленой анфиладой и станет обслуживать вашу честь, когда бы вы ни осчастливили нас своим появлением…
—Да черт возьми!.. Прошу прощения…
—За «черт возьми»? Какой странный день! Мой давний друг собирается следить за своим языком в моем присутствии. Я помню, ты выражался так, что в сорока ярдах окна запотевали, причем по моему адресу, а не просто в моем присутствии.
—Ну и что? Теперь ты леди, Джоан Юнис.
—Ничего — по части крепких выражений я по-прежнему заткну за пояс любого погонщика мулов. Так что ты хотел сказать?
—Что-то вроде: «Какого черта, мы ведь должны помнить о твоей репутации… Джоан Юнис».
—О чем? О моей репутации как женщины! Ха! Сомневаюсь, что у меня вообще может быть репутация. Разве что — балаганного уродца… Все это чушь.
—Слушай, ты пока еще не попала в новости — была тяжелая операция, то-се… Но скоро нам предстоит визит к судье… а если кто-нибудь из нашего персонала или из медиков проболтается о выздоровлении — тут и налетят на тебя репортеры…
—Я и говорю: балаганный уродец. И наплевать. Мне уже лет пятьдесят как наплевать, что обо мне пишут и болтают. И имидж, который эти засранцы мне создали, совершенно какой-то не мой. А что касается мнения всяких старух… Джейк, неужели ты думаешь, что Юнис это волновало?
