В наше время великое изобилие самых разных ножей практически свело на нет их настоящее назначение на охоте. Он стал скорее орудием, чем оружием, поскольку служит для обработки трофея — шкуру снять, да и так, колбаски порезать. Но обратите внимание, сколько уважения и внимания к охотничьему ножу, сколько гордости испытывает его владелец, если из всей компании у него оказался самый лучший, хотя это все относительно! Есть даже такая мужская забава испытывать лезвие на прочность — секут лезвием по лезвию, в котором будет вмятина, тот и проиграл. Казалось бы, нож в охотничьем (особенно любительском) обиходе устарел, как кремневка, однако же культура холодного оружия лишь развивается и предприятия типа Златоуста, Золингена и прочих, в том числе мелких производителей, процветают. Полагаю, причина здесь совершенно в ином — в мужской психологии, которая, к счастью, изменяется много медленнее, чем технический прогресс. Нож, как и любое оружие, — продолжение разящей десницы, обязательный атрибут вольного человека, мужская гордость. Кстати, до принятия христианства у нас на Руси все вольные женщины носили на шее ножи, как признак равного с мужчиной достоинства. А если исходить из умозаключений старика Фрейда, то нож у мужчины — выражение его сексуальной силы, символ фаллического культа.

Говоря об оружии, даже самом примитивном, прежде всего следует помнить, что и незаряженное ружье один раз стреляет. Например, я с детства в очень жесткой форме был научен, как надо обращаться с оружием, и не только строгим отцом, от которого за небрежность в обращении или недомыслие можно было получить шомполом. Однажды пошли с Вовкой Першиным за рябками, а у него берданка была, которая делала осечки. Вот он щелк да щелк — не стреляет, а у меня новенькая «Белка», и как ни выстрелю, так рябчик валится. Ему завидно стало, ну и решил меня попугать, чтоб пацанам потом рассказать, как я трусил. А ведь здоровый был дурак, на два года старше, но отрочество наше проходило в суровых условиях испытаний и выживания, где надо было все время доказывать, что ты имеешь право на существование. В общем-то все это были чисто мужские нравы, где презиралась трусость и слабость характера. Вероятно, Вовка подумал, что выбросил затвором осечный патрон, но выбрасыватель не сработал. Наставляет на меня ствол, щелкает и хохочет. Кричу, Вовка, перестань, а он снова затвор передергивает и — щелк. Я понимаю, что патрона в патроннике не должно быть, но в какой-то миг вдруг почуял — сейчас убьет! Упал за пень, матерюсь, а он щелк и выстрел! Пень трухлявый, в нем дыра, и дым идет, а весь заряд в землю ушел возле моего лица, и лишь одна дробина по голове чиркнула. Вовка берданку бросил, руки затряслись, белый, как полотно, однако не струсил, не убежал. Увидел, что я жив, хотя и кровь течет, на моих глазах берданку о дерево шарахнул, ствол загнул и поклялся, что ружья в руки не возьмет. Только я должен оставить этот случай в глубокой тайне: узнает старший Першин — до полусмерти запорет.

Я никому не сказал, и Вовку с ружьем больше не видел. Может, потому, что у Перши-ных другого не было…

Но это все ребячьи шалости, ставшие наукой на всю оставшуюся жизнь, хотя они не всегда так счастливо кончались. Моего брата перед призывом в армию застрелили на охоте примерно по той же причине — из баловства…

В связи со всеобщим вооружением нарезными стволами несчастные случаи на охоте стали чаще, и в основном по вечным и неистребимым причинам — нарушению кровью писанных и неписанных правил, которых всего три.

Первое: никогда не стрелять по не ясно видимой цели. Старые охотники советуют, например, держать оружие наготове, если слышите приближение зверя, но никогда не прицеливаться, чтобы «бес не попутал». Чтобы не разыгралась фантазия, следует включить анализ и определить возраст кажущегося вам зверя. Психология — штука тонкая: простоявший в долгом напряжении охотник при появлении характерных звуков движения испытывает волнение и начинает по каким-то мелькнувшим в кустах деталям домысливать образ животного. Чем сильнее воображение человека, тем ярче мысленные картинки — вплоть до галлюцинаций, собственно, откуда и возникла легенда о зверях-оборотнях.

Опытный охотник, председатель охотобщества Владимир Ч. застрелил свого товарища-загонщика, приняв его бурую куртку из шинельного сукна, мелькнувшую в ивняке, за шкуру лося. Он ни на мгновение не сомневался, что идет зверь, и, как ему казалось, отчетливо «видит» его очертания, возникшие в воображении. Офицер ФСБ, бывалый охотник, добывший несколько медведей, Михаил К. в сумерках застрелил с лабаза егеря: свечение оптики на его карабине принял за глаза зверя и в тот же миг в его сознании нарисовался образ крадущегося животного. Кстати, здесь, как и в случае с итальянцем, было обоюдное нарушение: один стрелял по неясной цели, второй зачем-то поперся на сумеречное поле, не обозначив себя ни голосом, ни светом фонаря.

Подобных случаев по стране за год десятки. Чаще всего страдают от впечатлительных натур и адреналинщиков на охоте егеря, рыбаки, грибники и просто случайные люди. Как-то раз подхожу к своему лабазу, а под ним пустые бутылки, бумага, остатки пиршества — кто-то днем на мотоцикле приезжал и хорошо погулял. Кое-как закопал все это и сел в засидку, хотя надежды никакой, запахи-то не скроешь, пока сами не выветрятся. Однако на закате слышу шорох на опушке — то ли небольшой кабан, то ли барсук и что-то в овсе чернеет. Глянул в бинокль — пьяный мужик пытается подняться: на четвереньки встал, а на ноги не может, не держат еще, не проспался. Но, видно, замерз и потому, как зверь, бредет по полю на четырех, разогревается. Изредка, как пестун, привстанет на задних лапах, осмотрится, позовет какую-то Таньку, поворчит и дальше ползком.

Стопроцентный был кандидат на отстрел.

Писатель Антолий П. был родом из лесной деревни, с детства охотился и все правила знал отлично. Но однажды и его бес попутал: поехал он с товарищами за лосями, в колхозе председатель из уважения к литературе самого лучшего мерина дал, дескать, что вам на лыжах-то пятнадцать верст. Сели они в сани и поехали. Приезжают в нужное место, коня привязали, чересседельник отпустили, рассупонили, сена задали, сами давай загоны устраивать. Один, второй — все впустую, а зимний день короток, в третьем часу смеркаться начинает, пора бы уже домой. Идет расстроенный писатель, и глядь, за кустами лось стоит и что-то жует — вот удача! Бабахнул его навскидку, но зверь не упал, а отчего-то по-конски заржал и стоит. Анатолий подбежал — мать моя, колхозный мерин, брюхо поджал, пуля ему по животу прошла. Собрались товарищи — что делать? Дострелить или уж в деревню ехать, пока жив. Сели в сани и ехали на подранке, пока тот не пал замертво.

Я всегда считал Анатолия честным, справедливым и благородным человеком, и была у меня надежда, что он когда-нибудь напишет покаянный рассказ. Однако не написал и подался в депутаты…

Другой, почти аналогичный случай приключился с губернатором Николаем П. Простой председатель колхоза, деревенский мужик с семилеткой, вместе с вознесением на высокий пост в начале девяностых исполнился страстью к охоте, но не простой, а королевской, должно быть, воплотил свою детскую мечту. Однажды взял с собой охрану, егерей, прихлебателей, которые прежде и в лесу-то не бывали, но теперь тоже возлюбили это развлечение и стали они делать загон на губернатора. Тот стоит на номере, и глядь, лось рысцой бежит по густому осиннику, прицелился — хлоп! Зверя наповал, а охрана бросилась к добыче с пистолетами, чтоб дострелить, и смотрит, а на дороге конь в оглоблях лежит. В санях же насмерть перепуганный мужик — время было бандитское, суровое, кругом рашен мафия. Охранники заговорили с ним, чтоб скандал замять, деньги достают, но мужик соскочил с саней, тулуп бросил и побежал, петляя как заяц, — несколько километров гнались за ним тренированные бывшие офицеры КГБ, но не догнали. Потом кое-как отыскали, где он спрятался, настращали, за коня заплатили и велели язык за зубами держать. Но вскоре губернатор проворовался, сел за решетку и эта история выплыла наружу.