Средоточие жизни…
Ave, Maria, gratia plena…
Causa vitae[120]…
* * *
Не хватай ртом воздух, как полудохлая рыба…
Хауэр мог бы гордиться своим недолгим подопечным, как гордился собою он сам, входя снова в городские ворота, ловя на себе взгляды привратной стражи и зная, что сейчас на него смотрят с удивлением и завистью – так же, как сам Курт смотрел на инструктора зондергрупп, чье дыхание после долгого бега с сумкой и оружием за спиною звучало так, словно он лишь сейчас поднялся с постели.
Момент истины, Гессе. Озарение…
Сумел раз – оно вернется снова…
– Майстер инквизитор…
На нерешительный оклик Курт обернулся неспешно, сделав шаг в сторону, дабы не стоять на пути у людей и телег, и один из солдат повторил, вскинув руку:
– Майстер инквизитор…
– Да?
Голос звучал ровно, и дыхание не обжигало горло; сегодня снова все далось так легко, так просто, что – непонятно было, отчего не выходило прежде, как прежде вообще могло быть иначе…
– Я прошу прощенья, – довольно неловко пытаясь собрать воедино опасливость и достоинство, продолжил солдат, когда он приблизился, – однако мы тут вас видим уж в третий раз, ну, и вопросы всякие появляются… Позволите?
– Конечно, – милостиво дозволил Курт; в теле поселилась невероятная легкость, былая злость не ушла, но словно отдалилась за запертую дверь где-то в стороне, и теперь не только спокойно дышалось – мысли текли ровно, и все чувства словно сгладились, как разглаживается ткань под горячим железным листом. – Что за вопросы?
– А… что это вы такое делаете?
– Бегаю, – пожал плечами он, и солдат нетерпеливо кивнул:
– Это я вижу, только – для чего? Еще и с пожитками…
– Пытаюсь догнать себя, – пояснил Курт и, встретив настороженный взгляд, улыбнулся, отмахнувшись: – Забудь… Просто – чтобы не терять форму. Разве вас никогда не гоняли по плацу под дождем и в жару?
– Гоняют, но так то мы…
– Ну, и моя служба, видишь ли, подразумевает готовность к драке в любой момент и с кем угодно; а уж столкнись я с тем, кто обосновался в вашем чудном городе – тем паче, потребуются все силы и все умения. Словом, пытаюсь держать себя во всеоружии… Я смотрю, на меня тут делают ставки, – заметил Курт, и страж потупился, неловко передернув плечами. – На что именно, если не секрет?
– Ну… вернетесь ли к воротам или остановитесь и войдете в другие, на полпути… А еще спросить можно, майстер инквизитор?
– Гессе, – поправил он и кивнул на установленные подле привратной башни пустые бочки: – Можно?
– Да конечно, – с готовностью согласился солдат и, дождавшись, пока он усядется, пристроился рядом, поглядывая на двоих соратников, до сей поры хранящих осторожное молчание. – Майстер… Гессе, а что – правда вот так, не останавливаясь, вдоль всей стены?.. И что – не устаете совсем?
– Ну, отчего же. Инквизитор тоже человек, хотя некоторые в этом и сомневаются. Устаю. Теперь, само собою, не всегда и меньше, а поначалу попросту валился с ног мордой в землю и страстно мечтал околеть на месте. Однако, – добавил Курт, отозвавшись короткой улыбкой на прозвучавшие в ответ смешки, – с нашим инструктором такой роскоши не жди. Этот поднимет из гроба – со словами «встань, возьми гроб свой и – бегом!»…
– Это знакомо… – хмыкнул солдат понимающе и, помявшись, продолжил: – Вы вот сказали – «если столкнетесь с тем, кто у нас обосновался»… Это вы про того кровососа?
– Ну, а про кого же.
– То есть, это правда – что вчера нашли не его труп? Это точно? Мне сказали, что вы сегодня в церкви об этом заявили во всеуслышание…
– Заявил, – кивнул Курт, покривившись, – вот только вашим соседям это до колокольни. Как шлялись по ночам, так, судя по всему, и будут шляться… А что?
– Я… – проронил солдат нерешительно; помявшись, вновь бросил взгляд на молчаливых приятелей, посмотрел под ноги, подбирая слова, и неохотно продолжил, вновь подняв глаза к нему: – Я хотел еще вчера сказать… Ну, а утром этот шум возле склепов… и я ничего говорить не стал. А раз так, раз вы так уверены, что он жив… в смысле – что еще бродит здесь, то я скажу. Знаете, я ведь не местный, и мне все эти их задвиги с вольностями… Но – совет платит, и я исполняю службу. Исполняю, как положено, хотя иной раз и не хочется, понимаете?
– Вообще говоря, не совсем, – честно ответил Курт, и солдат тяжело выдохнул, снова скосясь на собратьев по оружию.
– Вот ночная смена, к примеру, – пояснил он негромко. – Когда надо мотаться по улицам и заглядывать во все эти темные углы, куда человек в здравом уме и по собственной воле ни за что не полезет. Знаете, майстер Гессе, над нами тут потешаются; да это везде так. Я два города сменил, пока здесь обосновался – тоже, думаю, не насовсем; так всегда и везде. Все думают, что ночная стража – это лопухи такие, которые, как только их перестают видеть, тушат фонарь, бросают оружие и спят где-нибудь в проулке. Нет, я не говорю, что такого никто и никогда не делает, только здесь это не всегда пройдет – ульмский совет, он быстро соображает, на кого стоит тратить деньги, а на кого нет, и если толку с тебя мало – собирай пожитки. Да и вообще, я привык делать то, что должен, и делать хорошо. В том смысле… мы тут, в страже, знаем, каково на улицах ночами, даже и безо всяких штригов приятного мало, но мы ко всему привычные, так что, если вы подумаете, что помстилось со страху, или что я недопонял чего-то… Я знаю, как люди выглядят. Как ходят. Насмотрелся; я вот о чем. Чай не новобранец.
– Вот оно что, – понимающе отозвался Курт. – Тогда ясно… Ну, я тебя слушаю. Ты видел что-то? Или, как я понимаю, кого-то?
– Именно что. Кого-то. Не человек это был, майстер Гессе. И как исчез – так тоже люди не делают.
– Давай-ка по порядку, приятель, – предложил он успокаивающе. – Для начала скажи, как тебя зовут.
– Да, – спохватился солдат. – Курт Бамбергер, майстер Гессе. Это не фамилия, просто так меня тут называют.
– Тезка, стало быть, – отметил Курт с усмешкой. – Наверняка добрая примета.
– А вам, вроде, в приметы верить не положено? – осторожно заметил солдат, и он пожал плечами:
– Смотря в какие; а в добрые верить хочется всем… Так что же ты видел? И, главное, где?
– У одного из трактиров, – тихо отозвался Бамбергер. – Я тогда уже был не на службе – меня сменили, я шел спать – ну, и… В общем, дело было так. Иду. Ночь. Никого. И вдруг слышу – шум такой, вроде того, как кто-то сучит ногами по земле – знаете, так бывает, если кого-то хватаешь за руки, и он пытается вырваться. Я, само собой, туда; хоть смена и кончилась, но что ж мне – мимо пройти, если вдруг что?..
– Другие прошли бы, – заметил Курт, и солдат поморщился:
– Знаю. Я ж говорил – привык исполнять службу как положено. По-другому не умею… Так вот, свернул я в проулок – это за трактиром, где нашли труп той девахи; я еще подумал, что – а вдруг, чем черт не шутит…
– И как? Пошутил?
– Вот не знаю, – вздохнул Бамбергер. – Потому я и думал, говорить вам или нет… Ну как ошибся, или тать какой резвый попался… Словом, я видел вот что: уходит кто-то прочь, шатается, как пьяный… или, может, вправду пьяный был… и – другой. Быстрый такой. Едва глаз успел уловить. Я ведь всерьез так до сей поры и не уверен – видел ли я вообще что-то; знаете, как свидетель я бы не пошел – не могу поручиться за собственные слова. Имейте это в виду, майстер Гессе. Но и промолчать тоже не могу. Что видел – говорю, в чем не уверен – в том не уверен. Вот так оно.
Курт медленно кивнул, задумчиво глядя под ноги, в подсохшую под солнцем землю. Быстрый, едва глаз успел уловить… Адельхайда? Ее сектор в другой стороне. Фон Вегерхоф? Возможно, хотя…
– Как ты полагаешь, – спросил он спустя минуту тишины, – он тебя видел?
– Не знаю, майстер Гессе. Не уверен, что и я-то его видел… или – что видел то, что думаю. Только было мне как-то не по себе. А мне ведь не впервой вот так, ночами по улицам, даже и в одиночку; я и дома, в Бамберге, служил в страже, потом в Эрфурте… Не тихие городишки, поверьте, я за свои тридцать лет кое-что повидал, я ко всему привычен, но в нем – в нем было что-то… ненормальное. Если, конечно, я вообще его видел.
